потом три дня, до потери голоса, обучал Издавать Газету. Мартин пустился в
путь с дурными предчувствиями, вкусив прелестей знаменитой лодочной
переправы, воспетой Горацием.
удивление быстро нашел источник зловония - горстку грязных сооружений.
Навстречу вышел хозяин стекольного завода Андроникус - невысокий
мускулистый мужчина, с ног до головы покрытый сажей.
нужно!
изделий. Андроникус изящным движением выхватил откуда-то вазу.
стекла чище!.. И всего два солида!
схватил другую вазу. - Только посмотрите! Форма! .. Чистота линий! ..
Невольно приходят мысли о...
взмахнул рукой и расцеловал кончики пальцев.
особому...
пригоршню бусинок. - Нет, но каков цвет! Изумрудный, бирюзовый, на любой
вкус! - Он зачерпнул из другой емкости. - А вот посмотрите сюда: видите,
изображения двенадцати апостолов, по одному апостолу на каждой...
Святая Троица...
неаполитанец сказал:
немного подработаю, а завтра...
поверхность. Нужно тереть выпуклость о вогнутость с... как это по латыни?
- корунд? наждак? - в общем, со шлифовальным порошком.
Антиоха-купца. Приняли их весьма прохладно. Антиох оказался
ортодоксом-фанатиком, и вскоре его язвительные выпады в адрес еретиков
заставили гостей съехать, Пришлось им перебраться на постоялый двор, где
отсутствие элементарных удобств сильно действовало на нервы чистоплотному
Мартину.
продвигается выполнение заказа, и Андроникус неизменно пытался продать им
тонну стеклянного хлама.
плосковыпуклых. Оставалось закрепить линзы на одной оси и подобрать
оптимальное расстояние между ними. Лучший результат дало расположение
вогнутой в окуляре, а выпуклой примерно в тридцати дюймах от нее. В стекле
были пузырьки, изображение получалось размытым, и все же эта примитивная
подзорная труба позволила разместить сигнальные башни вдвое дальше друг от
друга.
пришлось хорошенько прижать одного из своих должников, чтобы тот купил
пол-полосы.
строительства компании "Римский телеграф".
над третьей башней неаполитанской линии остановлена сегодня утром
подразделением солдат римского гарнизона. Я спросил, какого черта они
вмешиваются, а они ответили: "По приказу!" Что будем делать, о
великолепнейший босс?
Пэдуэй скривился при мысли о необходимости вновь лезть в политику.
белыми бакенбардами, говорил по латыни довольно прилично, однако время от
времени поднимал голубые глаза к потолку и беззвучно шевелил губами, будто
молился; на самом деле он склонял и спрягал глаголы, стараясь избежать
ошибок.
таинственные башни, не спрашивая у нас разрешения. Некоторые из
поддерживающих тебя патрициев... э-э, известны своими прогреческими
настроениями. Что нам прикажешь думать? Скажи спасибо, что мы тебя еще не
арестовали.
военного характера, - указал Пэдуэй.
э-э, устройствах. Возможно, ты и прав. Но я не могу взять на себя такую...
э-э, ответственность.
тактику.
пожелал бы себе лучшего солдата!
жаль, что я не могу удовлетворить твою просьбу.
гораздо более опасный, чем кажешься.
доказательств. - Какой ты веры? Пэдуэй ждал этого вопроса.
есть, - дурные. Велизарию противостоит лишь горстка войск под
командованием Эвермета, зятя короля. А наш славный король...
я немедленно напишу Теодохаду.
И, если хочешь дела, отправляйся к королю сам. Так, помимо собственной
воли, Пэдуэю пришлось оседлать смирную кобылу и направиться через Аппенины
к Адриатике. Фритарик сперва был от похода в восторге - так хотелось ему
снова сесть на коня. Однако очень скоро его настроение изменилось.
лошадях толк знаю. Я всегда говорил, что хорошая лошадь - лучшее вложение
денег. Если сейчас вдруг выскочат разбойники, наши старые клячи нас не
спасут. 0, я не страшусь смерти и тем более разбойников. Но сдохнуть
подобно шелудивому псу в какой-нибудь безымянной могиле - что за позорный
конец для благородного вандала! В моем прекрасном имении в Африке...
поймав обиженный взгляд Фритарика. - Ничем, старина, когда-нибудь мы
позволим себе добрых лошадей. Пока же у меня такое чувство, будто я сижу
на муравейнике.
солнца пробивались сквозь туманную дымку и высвечивали золотые купола.
Подал голос церковный колокол, и лягушки в лагунах умолкли; потом вновь
принялись заунывно квакать. Таким Мартину и запомнился этот город у дамбы: