всклокоченной бородой прошаркала к решетке, выкрикнула в коридор странную
фразу "Ингви -- гнида!" и вновь проковыляла на место.
скоро такие будете.
похуже -- правда, к счастью, сам не сидел. Должен сказать, что для смертного
держишься ты прилично. По нраву мне твой настрой.
вызывали у него покровительственные манеры Хеймдалля, Вечно Бодрствующий все
равно вызывал у него куда больший интерес, нежели холерик и тугодум Тор или
ехидный Локи. -- Если вас особо не задевают мои вопросы, Златорогий, то
почему бы вам попросту не продемонстрировать свое могущество и не выбраться
отсюда?
величию, могуществу, существованию. Долго живут боги -- куда дольше, чем
даже тысяча слабых созданий, подобных тебе, живи они по очереди друг за
другом. Но даже боги стареют и умирают. Равно как огненные великаны и
предводитель их Сурт, отвратительнейшее из созданий. Сила моя здесь не так
велика. Вот будь здесь братец мой Фрейр или окажись мы среди инеистых
великанов, сумел бы я разрушить чары этой двери.
тот, кто имеет на это право, и толкнет с намерением открыть. Вот смотри...
-- Хеймдалль безо всякого результата потряс прутья решетки. -- А теперь,
если не будешь ты отвлекать меня, попробую я рассмотреть, как можно выйти
отсюда.
все стороны. Несмотря на столь расслабленную позицию, весь он аж подрагивал
от напряжения.
Столько вокруг чар и колдовства -- огненного колдовства, силы зла запутаны в
коем столь причудливо, что непостижимы порой и, для самих великанов -- что
голова моя не выдерживает. Но кое-что вижу я отчетливо: вокруг нас скала, и
нет другого выхода, кроме того, откуда мы пришли. За ним пролегает ход,
который охраняют тролли. Тьфу, до чего же мерзкие твари!
лавой у входа в кузницу, где куют огненные мечи, а за ним... за ним... -- Он
наморщил лоб, едва заметно шевеля губами. -- Подле уступа сидит великан.
Дальше уже не вижу.
уважение и даже нечто вроде симпатии, но не так-то легко водить дружбу с
богами, пусть даже в тюремной камере. До чего же не хватало ему сейчас
жизнерадостной человеческой теплоты Тьяльви!
воззвать к его чувствам:
просто-таки завидной невозмутимостью ковылял обратно в свою нишу. Там он
взгромоздился на поломанный табурет, уронил подбородок на грудь, и, судя по
всему, погрузился в дремоту.
"Ингви -- гнида!"
из тех он, кто не может думать, не шевеля губами. Но никак не понять мне их
значенья. Харальд, зришь ты необычайное: ас признает свое поражение! И ужас
положения нашего в том, что дни, кои проведем мы здесь, черными станут днями
для богов и людей.
случится с наступлением Времени, висит буквально на волоске. Если опоздаем
мы на поле сраженья, то без сомнения будем разбиты. Великаны числом нас
задавят. И в такое-то время я сижу здесь -- в проклятой этой темнице -- и
пропадает чудесное мое искусство видеть и слышать все, что творится вокруг!
Я сижу здесь, а Гьяллархорн, ревущая труба, что созовет богов и героев на
битву, осталась в дома Сверра!
подготовиться? Ведь известно, что война так и так будет?
не имеем нападать на великанов все вместе до прихода Времени. Люди и боги
живут по закону -- лишь великанам, увы, закон не писан.
что даже в такой момент Вечно Бодрствующий не забывал помещать одну ступню
строго на одной линии с другой, дабы наглядней проявлялась знаменитая
легкость его поступи.
разве нельзя, ну, там, в разведку кого послать, чтобы засечь, когда
соберутся великаны, или... -- закончил он, запнувшись при виде вспыхнувших
вдруг глаз Хеймдалля, -- или еще чего?
Разведку, говоришь? Туда послать, сюда послать... Слушай же, Харальд-Репка,
Харальд-дурачок! Из всех асов лишь Фрейр способен устоять перед Суртом с
оружием в руках. Но так уж устроены наши миры, и никто не в силах переделать
их, что опасаться должен он другого великаньего рода. Против инеистых
великанов бессилен Фрейр. Только лишь я, я и меч мой Голова способны их
одолеть. И если не будет меня там, дабы стать во главе войска, что
противостоять будет инеистым великанам, жить нам осталось куда меньше, чем
на роду предначертано.
ответы, как в тот раз, помнишь? Скудны и печальны мысли, рождаемые
томительной тишиной!
которые каждый из них представлял. Впрочем, за временем в этом зловещем
заведении можно было следить разве что по наступлению часа кормежки и
периодическим "Ингви -- гнида!" из соседней камеры. Где-то после восьмого
такого вопля Стегг очнулся от дремоты, куда-то сходил и вернулся со стопкой
мисок. Миски он расставил перед дверями камер в коридоре. В каждой имелась
ложка; предполагалось, что узники должны есть через решетку. Ставя миску
перед камерой Ши, он величественно заметил:
крохотными кусочками рыбы, довольно кислой на вкус. Ши не в чем было
обвинить своих товарищей по несчастью, когда они разразились громкими
жалобами на качество и количество пищи, на которые Стегг, надо сказать, не
обратил ни малейшего внимания. Он безмятежно клевал носом на своей
табуретке, пока арестанты не умолкли, а потом собрал миски и куда-то унес.
а какой-то другой тролль. В неверном свете факелов обнаружилось, что данный
экземпляр, если можно так выразиться в подобной ситуации, явно проигрывал в
красоте своих черт сменщику. Если у того нос представлял собой обыкновенную
равноправную часть лица, у этого, наоборот, казалось, что именно нос и
является основной деталью, к которой приделана вся остальная жутковатая рожа
-- торчал он на добрых восемнадцать дюймов. Двигался новый тюремщик
проворно, как-то по-кошачьи. Узники, которые в смену Стегга шумели и галдели
почем зря, теперь попритихли.
никто вашу не трогать. Вести себя плохо -- сразу вж-жик!
выглядеть в случае чего этот самый "вж-жик", и, развернувшись к ним спиной,
направился вдоль коридора, подозрительно заглядывая в каждую камеру.
он был крайне удивлен, когда по прошествии неопределенного промежутка
времени проснулся и обнаружил, что это ему удалось -- с теми, правда,
последствиями, что он весь окоченел и едва мог пошевелиться.
некоего Ингви, почему-то прекратил испускать свои вопли.
со сна. Ши никак не мог припомнить его имя, поэтому обратился попросту:
полным ведром воды и вы плеснул ее прямо в изумленную физиономию Ши.
медленный огонь! Я Сногг! Моя тут владыка! Звать мою как полагается!