у незнакомца были наклонно воткнуты шесть палок, и на каждую насажено по
кролику, уже зажаренному до коричневой корочки; с тушек то и дело срывались
капли сока и с шипением исчезали в пламени. От запаха жареного мяса, такого
близкого, рот у Перрин. наполнился слюной.
- Что, слюнки текут? - Человек открыл один глаз и взглянул туда, где
прятался Перрин. - Ты и твоя приятельница можете тоже присесть здесь и
перекусить. Я не заметил, чтобы за последние пару дней вы хоть раз как
следует поели.
Перрин в нерешительности помедлил, потом неторопливо встал, по-прежнему
крепко сжимая топор.
- Вы два дня за нами следили? Мужчина издал приглушенный смешок.
- Да, я следил за тобой. И за той хорошенькой девушкой. Все помыкает тобой,
словно петухом-недомерком, верно? По большей части слышал тебя. Из всех вас
одна только лошадь не топает так, чтоб слышно было за пять миль. Ну так как,
ты позовешь ее или намерен слопать всех кроликов сам?
Перрин насупился; он же знал, что не поднимал столько шума. В Мокром Лесу к
кролику не подберешься близко с пращой в руке, если будешь шуметь. Но аромат
поджаренного кролика напомнил юноше: Эгвейн тоже голодна, да и не худо бы ей
сказать, что учуяли они отнюдь не троллочий костер.
Перрин сунул рукоять топора в ременную петлю и громко позвал:
- Эгвейн! Все в порядке! Это и вправду кролик! - Протянув руку, он прибавил
нормальным тоном: - Меня зовут Перрин. Перрин Айбара.
Мужчина посмотрел на его руку и лишь потом неловко, будто непривычный к
такому обычаю, пожал ее.
- Я - Илайас. Илайас Мачира.
Челюсть Перрина отвисла, и он выпустил, почти бросил ладонь Илайаса. Глаза
мужчины были желтыми, желтыми, как блестящее полированное золото. Какое-то
воспоминание шевельнулось в глубине памяти Перрина, потом оно исчезло. Но
одно Перрин сумел сейчас сообразить: глаза всех виденных им троллоков были
почти черными.
Из-за деревьев, осторожно ведя в поводу Белу, появилась Эгвейн. Она
обмотала уздечку вокруг одного из сучьев пониже и, когда Перрин представил ее
Илайасу, что-то вежливо пробормотала, но ее глаза не отрывались от кроликов.
Похоже, она не заметила, какого необычного цвета глаза мужчины. Когда Илайас
жестом пригласил путников угощаться жареным мясом, она тут же набросилась на
еду. Перрин отстал от нее лишь на какое-то мгновение и тоже принялся за
кролика.
Илайас молча ждал, пока они утолят свой голод. Перрин так проголодался и
отрывал куски мяса такие горячие, что ему приходилось чуть ли не жонглировать
ими, перекидывая с ладони на ладонь, прежде чем поднести ко рту. Даже Эгвейн
"k* ' + мало своей обычной аккуратности - жирный сок стекал у нее по
подбородку. Пока они ели, день мало-помалу сменился сумерками, вокруг костра
сгущалась безлунная тьма. И тогда заговорил Илайас.
- Что вы тут делаете? В любую сторону на пятьдесят миль нет никакого жилья.
- Мы идем в Кэймлин, - сказала Эгвейн. - Может, вы... Брови ее холодно
приподнялись, когда Илайас захохотал во все горло, запрокинув голову. Перрин
уставился на него, не донеся кроличью ножку до рта.
- Кэймлин? - прохрипел, когда наконец-то смог заговорить, Илайас. - Тем
путем, что вы идете, тем путем, в том направлении, в каком топаете последние
два дня, вы пройдете мимо Кэймлина, к северу от него миль на сто, если не
больше.
- Мы собирались спросить у кого-нибудь дорогу, - ершисто заявила Эгвейн. -
Только пока еще не встретили ни одной деревни, ни одной фермы.
- И не встретите, - смеясь, произнес Илайас. - Если вы так пойдете, можете
дошагать до самого Хребта Мира, не повстречав ни единого человека. Конечно,
если вам удастся перевалить через Хребет, - кое-где это удается сделать, - то
в Айильской Пустыне можно встретить людей, однако там вам вряд ли понравится.
Днем в Пустыне вы жарились бы на солнце, мерзли ночью и все время умирали бы
от жажды. Чтобы найти воду в Пустыне, нужно быть айильцем, а они не очень-то
любят чужаков. Я бы даже сказал, очень не любят. - Он опять разразился
хохотом, еще более громким и неистовым, на этот раз чуть ли не катаясь по
земле. - Вообще-то совсем не любят! - только и смог вымолвить он.
Перрин встревоженно заерзал. Неужели нас угощает сумасшедший?
Эгвейн нахмурилась, но подождала, пока стихнет чужое веселье, затем
спросила:
- А вы могли бы указать нам дорогу? Судя по всему, вам о здешних местах
известно намного больше, чем нам.
Илайас перестал смеяться. Подняв голову, он водрузил на нее свою круглую
меховую шапку, упавшую от смеха, и посмотрел на девушку исподлобья.
- Я не так уж сильно люблю людей, - сказал он разом поскучневшим голосом. -
В городах полным-полно народу. Я стараюсь пореже ходить рядом с деревнями,
даже мимо ферм. Селяне, фермеры - им не по душе мои друзья. Я бы даже вам не
стал помогать, если б вы не блуждали рядом, такие же беспомощные и наивные,
словно новорожденные щенята.
- Но, по крайней мере, вы можете указать нам, куда идти, - настаивала она.
- Если вы направите нас к ближайшей деревне, пускай даже она в пятидесяти
милях, то там наверняка покажут дорогу в Кэймлин.
- Тихо, - сказал Илайас. - Мои друзья идут сюда. Вдруг, чего-то
испугавшись, заржала Бела и стала рваться с привязи. Перрин привстал: в
темнеющем лесу вокруг них появились какие-то тени. Бела задергалась, с
пронзительным ржанием вставая на дыбы.
- Успокойте кобылу, - сказал Илайас. - Они не причинят ей вреда. И вам
тоже, если вы останетесь на месте.
В свет костра вступили четыре волка - лохматые, ростом по пояс человеку, их
челюсти могли бы с легкостью раздробить человеческую ногу. Они, словно бы тут
никого и не было, подошли к огню и легли между людьми. Во мраке среди
деревьев отблески костра со всех сторон отражались в глазах других волков,
зверей, их было множество.
Желтые глаза, мелькнуло в голове у Перрина. Совсем как глаза Илайаса. Вот
что он раньше пытался вспомнить. Настороженно следя за волками, улегшимися у
костра, Перрин потянулся к топору.
- Я бы этого не делал, - заметил Илайас. - Если они почуют, что ты задумал
плохое, их дружелюбию конец.
Перрин увидел: все четыре волка, не мигая, смотрят на него. У него возникло
ощущение, что все волки там, за деревьями, тоже смотрят на него. От этой
мысли холодок пробежал у него по спине. Перрин осторожно убрал руки подальше
от топора. Ему почудилось, он ощутил, как напряжение волков ослабло. Медленно
юноша сел, прислонившись к дубу, руки у него дрожали, и, чтобы унять дрожь,
ему пришлось обхватить ладонями колени. Эгвейн, будто натянутая струна, почти
дрожала от напряжения. Рядом с девушкой, едва не касаясь ее, лежал волк,
почти черный, со светло-серым пятном на морде.
Бела прекратила дико ржать и метаться на привязи. Теперь она стояла, дрожа
всем телом, и все время переступала копытами, пытаясь держать всех волков в
поле зрения и изредка взбрыкивая, чтобы продемонстрировать, на что она
способна, и показать хищникам намерение подороже продать свою жизнь. Волки,
однако, не обращали на нее внимания, впрочем, и на остальных тоже. Они просто
спокойно ждали, вывалив языки из острозубых пастей.
- Ну вот, - сказал Илайас. - Так-то лучше.
- Они приручены? - слабо, но с надеждой спросила Эгвейн. - Они... ручные?
Илайас фыркнул.
- Волков не приручают, девушка, так же как и людей. Они - мои друзья. Мы
составляем друг дружке компанию, охотимся вместе, разговариваем - некоторым
образом. Просто как друзья. Верно ведь, Пестрая?
Волчиха с мехом, окрас которого сочетал в себе дюжину оттенков серого, от
темного до совсем светлого, повернула к мужчине морду.
- Вы с ними разговариваете? - поразился Перрин.
- Ну, это не совсем разговор, если быть точным, - медленно ответил Илайас.
- Слова значения не имеют, и они не совсем верны и точны... Ее имя не
Пестрая. В ее имени - то, как играют тени на глади лесного пруда на рассвете
в середине зимы, а легкий ветерок рябит по воде, и резкий привкус льда, когда
язык касается воды, и намек на снег, висящий в воздухе сгущающихся сумерек.
Но это все равно не совсем то. Словами этого не выразить. В этом больше ощуще
ний. Вот так разговаривают волки. Других зовут Паленый, Прыгун и Ветер.
У Паленого на плече виднелся старый шрам, который мог объяснить его имя, но
у двух других волков не было никаких явных примет, указывающих, что могут
означать их имена.
Несмотря на всю резкость мужчины, Перрин подумал, что Илайас рад выпавшей
ему возможности перемолвиться с другим человеком. По крайней мере, похоже,
разговаривает он с охотой. Перрин разглядел, как в свете костра блестят
волчьи клыки, и решил, что продолжать разговор с Илайасом вовсе не плохая
мысль.
- Как... как вы научились разговаривать с волками, Илайас?
- Они обнаружили эту мою способность, - ответил Илайас, - а не я. Не я
первый узнал о ней. Как понимаю, так обычно и бывает. Волки находят тебя, а
не ты их. Кое-кто полагает, будто меня коснулся Темный: куда бы я ни пришел,
там начинают появляться волки. Прежде, по-моему, я сам тоже так считал.
Добропорядочный люд начал сторониться меня, а те, кто Илайаса разыскивал, не
принадлежали к тем, кого я хотел бы знать, - так или иначе. Затем я стал
подмечать, что были моменты, когда волки будто бы понимали, о чем я думаю,
отвечали на те мысли, что крутились в моей голове. Вот с этого-то все и
началось - по-настоящему. Они хотели побольше узнать обо мне. Вообще-то волки
могут обычно чувствовать людей, но не так. Они обрадовались, когда нашли
меня. Они говорят, что много времени минуло с тех пор, как они охотились
вместе с людьми, а когда они говорят "много времени", у меня возникает такое
чувство, будто воет холодный ветер, воет чуть ли не с Первого Дня.
- Я никогда не слышала, чтобы люди охотились вместе с волками, - сказала
Эгвейн. Голос ее был не совсем тверд, но тот факт, что волки просто лежали,
видимо, придал девушке смелости.
Если Илайас и услышал ее, то он ничем не выдал этого.
- Волки помнят все иначе, чем люди, - сказал он. Его необычные глаза