физики. Они проанализировали планы марсианского звездолета, переданные
Клобором. Наши физики клянутся, что за несколько лет сумеют воссоздать
марсианский двигатель. Тем более что последний космолет с Марса доставил
некоторые детали...
Клобор стоял ко мне спиной, вглядываясь в свой собственный экран, на
котором нестерпимо сверкало Солнце. Возле него на столике стояли бокал и
флакон с розовой жидкостью, бринном. Я быстро посовещался с Хани и
Хэлином.
- Пусть у Клобора будет свой час славы. Он его заслужил!
жуткого зрелища и нажал кнопку видеоскопа. Перед ним появилось изображение
контрольного зала. Он улыбнулся.
Но я не вижу бутылки! Вы не хотите со мной чокнуться?
вина. Он наклонился к экрану и сказал:
когда-нибудь сможем отправиться к звездам, не увлекая для этого за собой
всю Землю. Ваше имя будет жить вечно, пока существуют люди!
благодаря случайной находке. Но что делать? Приходится принимать славу,
как она есть. Однако не занимайтесь мной, у вас дела поважнее. Когда
приблизится последняя минута, я позову...
экватора отчетливо выделилась более темная зона с рваными, вихрящимися
краями.
слишком спокойным голосом. - Теперь взрыва ждать недолго...
неторопливо вращалось. Затем его медленно пульсирующий диск исказился.
Сбоку появился гигантский протуберанец, взлетевший, наверное, на миллионы
километров.
перенастройку светофильтров, мы все были почти ослеплены нестерпимо яркой
вспышкой в самом центре Солнца. Когда способность видеть вернулась к нам,
весь диск был окутан фантастическими фиолетовыми протуберанцами. В течение
одной-двух минут Солнце раздувалось, теряло шарообразную форму, словно
распадалось на части. Затем последовал сам взрыв. Кипящее огненное море
заполнило весь экран ретранслятора N1, и он прекратил передачу,
разнесенный на атомы.
телескоп на вершине центральной обсерватории все еще показывал нам Солнце
как сверкающую звезду. Ретранслятор N 2 перестал работать еще до того, как
раскаленные газы достигли его, расплавленный радиацией. Последнее
изображение с Меркурия показало людям Теневые горы, резко выделяющиеся на
фоне неба, охваченного пламенем. Даже с Марса Солнце казалось теперь
крупнее и ярче, чем некогда с обсерватории Эрукои.
невыносимо. Лишайники горят. Думаю, что теперь мне осталось недолго жить,
- закончил он тихо.
пятьдесят...
перемещалась на глазах. Сорок градусов... сорок пять...
марсианского ретранслятора, Клобор поднял свой.
За прошлые века, которым я посвятил свою жизнь!
стол; рука его бессильно свесилась.
Когда она показала девяносто градусов, экран погас.
однако космическая оставалась тревожной. Кельбик представил мне последние
данные.
раскаленных газов Солнца. Во всяком случае, мы уже вышли за пределы зоны,
которой эти газы могли бы достичь в ближайшее время. Однако расчеты
показывали, что, если мы немедленно не увеличим ускорение, температура
почвы Земли и Венеры под воздействием радиации скоро превысит точку
спекания глины. Это означало, что почва обеих планет станет бесплодной и
непригодной для обработки на многие десятилетия. Со своей стороны геологи
и геофизики сообщили - и Рения это подтвердила, - что дальнейшее ускорение
геокосмосов приведет к разрывам земной коры, которые могут оказаться
катастрофическими. У нас оставалось всего несколько часов, чтобы принять
решение. А пока мы очень осторожно увеличили мощность геокосмосов.
грозило немедленное и катастрофическое растрескивание коры. С другой -
более отдаленная, но не менее ужасная опасность полной стерилизации почвы
обеих планет. Продовольственные запасы, а также продукция синтетических
фабрик и гидропонных теплиц обеспечивали нас еще на пятнадцать лет. Но
после этого пришлось бы резко уменьшить население - исход поистине
трагический! - либо завоевывать и осваивать чужие незнакомые планеты, если
только вообще мы найдем подходящие для жизни планеты за столь короткий
срок. Оставалась, правда, возможность, что нам удастся изобрести новый
способ восстановления плодородия почвы.
вариант, и многие нас поддержали. Однако большинство Совета проголосовало
"против", и было решено увеличить ускорение. Мы вернулись в контрольный
зал. Прежде чем Рения ушла в свою геофизическую кабину, я успел шепнуть ей
несколько слов. Она должна была предупредить меня, когда напряжение земной
коры достигнет предела. Я прекращу ускорение и - будь что будет! Кельбик,
разумеется, был с нами заодно.
заполняла большую часть неба, и блеск ее был почти нестерпим, несмотря на
светофильтры. Раскаленные газы давно достигли орбиты Юпитера, и гигантская
планета исчезла в сиянии радиации, превращенная в плазму. Я попросил
передать из обсерватории изображение Сатурна. Он был на самой границе
зоны, и облако светящегося газа окутывало его. Сатурн уже потерял свои
кольца, состоявшие из космического льда.
На экране интегратора линия напряжения коры дала небольшой скачок. Я
вызвал Рению:
постепенно. Рано или поздно мы все равно до нее дойдем.
Случайно или по расчету все противники ускорения, главным образом геологи
и физики, сгруппировались на одном крыле. Напротив них сидело большинство,
те, кто не верил в возможность восстановления плодородия почвы, -
ботаники, химики, агрономы... Кельбик склонился надо мной, оперся на мое
плечо. Раздраженный, я уже хотел его оттолкнуть, как вдруг почувствовал,
что он сунул что-то тяжелое за отворот моей туники.
использовать наши силы.
я, в свою очередь играя на скрытом смысле слов.
интегратора. Внутреннее напряжение коры теперь нарастало очень быстро,
волнистая линия через каждые несколько миллиметров прерывалась новыми
вспышками. Через два часа я услышал голос Рении:
предсказывают через пять часов землетрясение в девять баллов.
и обратился к Совету:
ускорение!