Элвин долго лежал, стараясь ни о чем не думать. Чтобы никто не
мог прервать его транс, он замкнул комнату вокруг себя.
Сон принадлежал миру ночи и дня, здесь же был только день. Его
транс был ближайшим возможным приближением к этому позабытому
состоянию, способным - он знал это - помочь собраться с
мыслями.
всем, сообщенном Джезераком, он так или иначе успел догадаться
заранее. Но одно дело догадываться, совсем другое - получить
неопровержимое подтверждение догадок.
Элвин не был уверен ни в чем, а неуверенность для него была
вещью необычной. Возможно, никакой разницы не будет: если он не
сможет полностью приспособиться к Диаспару в этой жизни, он
сделает это в следующей - или в какой-либо из дальнейших.
Пусть Диаспар достаточен для всего остального человечества. Для
него - нет. Да, он не сомневался, что и за тысячу жизней не
исчерпать всех чудес города, не испробовать всех возможных
путей бытия. Он мог бы заняться этим, но никогда не получит
удовлетворения, пока не совершит нечто более значительное.
совершить?
мечты. В таком беспокойном настроении он, однако, не мог
оставаться дома. В городе было лишь одно место, способное дать
покой уму.
исчезла; ее поляризовавшиеся молекулы отозвались на лице
дуновением, подобным слабому ветерку. Он мог добраться до цели
многими путями и без всяких усилий, но предпочел идти пешком.
Комната его находилась почти на основном уровне города, и через
короткий проход он попал на спиральный спуск, ведущий на улицу.
Игнорируя движущуюся дорогу, он пошел по боковому тротуару. Это
было достаточно эксцентрично - ведь идти предстояло несколько
километров. Но ходьба, успокаивая нервы, нравилась Элвину. Да и
кроме того, по пути можно было увидеть столько всего, что
казалось глупым, имея впереди вечность, мчаться мимо самых
свежих чудес Диаспара.
Диаспаре каждый был в каком-то смысле художником - стало
традицией демонстрировать последние творения вдоль краев
движущихся дорог, чтобы прохожие могли восхищаться их трудами.
Таким образом, за несколько дней все население обычно успевало
критически оценить каждое заслуживающее внимания произведение и
высказать мнение о нем. Конечный вердикт, автоматически
записанный специальными устройствами, которые пока никому не
удалось подкупить или обмануть (а таких попыток делалось
немало), решал судьбу шедевра. Если голосов набиралось
достаточно, его матрица поступала в память города, так что
любой желающий в любое время мог стать обладателем репродукции,
совершенно неотличимой от оригинала.
составляющие элементы, либо находили пристанище в домах друзей
художника.
показалось Элвину привлекательным. Оно было сотворено просто из
света и отдаленно напоминало распускающийся цветок. Медленно
вырастая из крошечного цветного зернышка, цветок раскрывался
сложными спиралями и драпировками, затем внезапно сжимался и
цикл повторялся вновь. Но точность повторения не была
абсолютной: ни один цикл не был идентичен предыдущему. Элвин
проследил несколько пульсаций, и все они, несмотря на единый
основной образ, различались трудноопределимыми подробностями.
скульптуры. Его расширяющийся ритм создавал впечатление
пространства и даже прорыва. По этой же причине он вряд ли
понравился бы многим соотечественникам Элвина. Он запомнил имя
художника, решив связаться с ним при первой же возможности.
подходе к парку - зеленому сердцу города. Здесь, внутри круга в
три с лишним километра в поперечнике, сохранялась память о том,
чем была Земля в дни, когда пустыня еще не поглотила все за
исключением Диаспара. Вначале шел широкий пояс травы, затем
невысокие деревья, становившиеся все гуще по мере продвижения
вперед. Дорога постепенно шла вниз, так что при выходе из
неширокой полосы леса за деревьями исчезали все следы города.
Рекой. Он не не имел какого-либо иного имени и не нуждался в
нем. Местами реку пересекали узкие мостики. Она обтекала парк
по замкнутому кругу, кое-где расширяясь и превращаясь в
небольшие заводи. Элвину не казалось необычным, что быстро
текущий поток может замыкаться сам на себя, пробежав менее
шести километров. В сущности, он даже не задумывался над тем,
не течет ли где-то на некоторых участках своего круга Река
вверх по склону. В Диаспаре встречались вещи куда более
странные.
заливов, и Элвин остановился взглянуть на них. Многих он знал в
лицо, а то и по имени, и на секунду даже подумал присоединиться
к их развлечениям. Но отягощенный грузом мыслей, Элвин в конце
концов отказался от этого намерения, и ограничился ролью
зрителя.
горожан вышел из Зала Творения в этом году, а кто прожил в
Диаспаре столько же, сколько и Элвин. Значительные колебания в
росте и весе не были связаны с возрастом. Люди просто рождались
такими. Вообще говоря, кто был выше, тот был и старше, но с
достоверностью это правило можно было применять, лишь говоря о
столетиях.
новорожденных были выше Элвина, но их взгляд отличался
незрелостью, отражая чувство изумления внезапно открывшимся им
миром. В их сознании все еще удивительным образом дремали
бесконечные вереницы жизней, о которых им вскоре предстояло
вспомнить. Элвин завидовал новорожденным, но не был уверен в
том, что они действительно заслуживают зависти.
Перворожденность была драгоценным даром, который никогда не
повторится. Как это замечательно - впервые, словно в рассветной
свежести, наблюдать жизнь. Если б только мог он разделить мысли
и чувства с себе подобными!
образцу, что и дети, плескавшиеся в воде. За миллиард лет,
начиная с основания Диаспара, человеческое тело не менялось:
ведь типовой облик был навечно заморожен в Банках Памяти
города. Однако оно существенно изменилось, по сравнению с
несовершенной исходной моделью; впрочем, большинство переделок
были незаметны глазу. За свою долгую историю человек
перестраивал себя неоднократно, стремясь уничтожить болезни,
унаследованные телом.
зубы. Волосы остались только на голове, на теле же -
отсутствовали. Но более всего человека Рассветных Веков
поразило бы наверное, исчезновение пупка; его необъяснимое
отсутствие дало бы много пищи для размышлений. Неразрешимой на
первый взгляд могла бы оказаться проблема различения мужчины и
женщины. Тем не менее было бы несправедливо считать, что
разницы между полами больше нет. При соответствующих
обстоятельствах мужественность любого мужчины в Диаспаре была
бы вне сомнения; просто его снаряжение, пока оно не
требовалось, было теперь более тщательно упаковано - внутренняя
укладка была серьезным улучшением изначально созданного
Природой неэлегантного и, по сути, рискованного устройства.
являлось слишком важным делом, чтобы оставить его на долю
азартных игр с хромосомами вместо игральных костей. Все же,
несмотря на то, что о зачатии и рождении не сохранилось даже
воспоминаний, секс оставался. Ведь даже в древности с
воспроизводством была связана едва ли сотая часть сексуальной
активности. Исчезновение даже этой ничтожной части изменило
характер человеческого общества, равно как и смысл слов "отец"
и "мать" - но желание сохранилось, несмотря на то, что его
утоление значило теперь не больше, чем любое другое телесное
удовольствие.
парка. Заросли низкого кустарника беспрестанно пересекались
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Мичурин Артем
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Шилова Юлия