прочности страховочного троса, намного более острое, чем когда бы то ни было
прежде, даже при первой вылазке. Ну, не смешно ли: в полете он без
содрогания мерил взглядом космические бездны, отчего же его приводят в
смущение какие-то жалкие кубические километры пустоты?
на тросе амортизатор прервал его парение; сработал амортизатор: Нортон почти
не почувствовал отдачи. Он перестал тщетно вглядываться в ничто, лежащее
впереди, и направил луч фонаря под ноги, туда, откуда только что взмыл.
который в свою очередь был лишь оспинкой у основания другого несравненно
большего. Во все стороны от этого большого катера вздымались склоны и
террасы геометрически правильной формы и, несомненно, искусственного
происхождения; склоны и террасы чередовались, пока не исчезали во мраке. В
сотне метров от себя Нортон заметил выходы двух других воздушных шлюзов,
однотипных с тем, который они прошли. ,.
чуждого - картина во многом напоминала заброшенный рудник. Нортон поневоле
ощутил известное разочарование: затраченные усилия предполагали, что их
ожидают здесь фантастические откровения, нечто драматическое и даже
сверхъестественное. Он вынужден был напомнить себе, что в поле его зрения
лишь считанные сотни метров; тьма, простирающаяся за ними, может таить в
себе чудес куда больше, чем он в состоянии переварить. Кратко сообщив об
этом своим изнывающим товарищам, он добавил:
маленький цилиндрик и, наблюдая за ракетой, быстро исчезающей из виду, начал
отсчет. Не прошло и пятнадцати секунд, как ракета исчезла; досчитав до ста,
он прикрыл глаза и одновременно поднял камеру. Его всегда отличало хорошо
развитое чувство времени. Вот и на этот раз он ошибся всего на две секунды -
окружающий мир взорвался светом.
чтобы вырвать из тьмы всю глубину этой гигантской полости, и все же он успел
увидеть достаточно, чтобы уяснить себе ее планировку и оценить по
достоинству ее титанический размах. Он находился в торце полого цилиндра как
минимум десятикилометровой ширины и неопределенной длины. За один миг он
увидел на изогнутых стенах столько, что разум не в состоянии был этого
вместить; он как бы взглянул на целый мир при блеске молнии и усилием воли
попытался запечатлеть его в своем сознании.
вверх и вверх, пока не сливались со сплошной стеной, опоясывающей небо. Стоп
- это ложное впечатление, надо отрешиться от представлений, воспитанных
Землей и открытым космосом, и выработать для себя новую систему координат...
а, напротив, в его самой высокой точке. Любое направление ведет отсюда не
вверх, а вниз. Стоит лишь отодвинуться от центральной оси в сторону вогнутой
стены, - нет, о ней нельзя больше думать как о стене, - и сила тяжести
начнет понемногу возрастать. Добравшись до внутренней поверхности цилиндра,
он сможет нормально стоять и ходить выпрямившись, и ноги его будут обращены
к звездам, а голова - к центру этого исполинского вращающегося волчка. Сама
идея достаточно ясна: еще на заре космонавтики центробежную силу
использовали для имитации силы тяжести. Ошеломляет, не укладывается в
сознании лишь масштаб применения знакомой идеи. Крупнейшая из космических
станций землян, "Синскэт-5", в диаметре не достигает и двухсот метров.
Воистину требуется какое-то время, чтобы приноровиться к размаху, во сто раз
большему...
пятнами света и тени, которые могли оказаться лесами, полями, замерзшими
озерами и городами; значительность расстояния и быстрота, с которой угасала
ракета, делали опознание практически невозможным. Узкие линии - не то
дороги, не то каналы или выпрямленные реки - складывались в едва различимую,
но геометрически правильную сеть, а дальше, на самой границе видимости,
цилиндр опоясывала какая-то более темная полоса. Она очерчивала полный круг,
охватывала кольцом интерьер этого мира, и Нортон вдруг припомнил миф об
Океане, который, по верованиям древних, омывал диск Земли.
кольцевое, а цилиндрическое? Ведало ли оно, прежде чем застыть в,
межзвездной ночи, буруны, приливы, течения, волны? Населяли ли его рыбы?
картина не изгладится теперь из его памяти до гробовой доски. И история
никогда не сможет оспорить тот факт, что ему выпала честь увидеть творения
иной цивилизации.
Глава 9
ЗНАКОМСТВО
так, чтобы надежно перекрыть фотосъемкой всю длину цилиндра. Все главные
ориентиры нанесены на карты, и хотя их очень трудно отождествить с чем-то
знакомым, тем не менее мы дали им условные имена.
ширину. Оба ее конца - как бы гигантские чаши довольно сложной конструкции.
Ту из них, где мы сейчас находимся, мы назвали Северным полушарием; здесь, у
самой оси, расположена наша первая база.
три трапа почти километровой длины. Все они заканчиваются на круговой
террасе - отсюда она представляется обегающим чашу кольцом. А от кольца
вниз, продолжая эти трапы, убегают три исполинские лестницы, которые в конце
концов достигают равнины. Представьте себе зонтик, у которого всего три
спицы, равно удаленные друг от друга, - это даст вам довольно точное
представление о том, как выглядит Рама с нашей стороны.
полого сливающаяся с равниной внизу. Надо думать, они предназначены
исключительно для аварийных ситуаций, ведь нельзя всерьез полагать, что
рамане - называйте их так или как-нибудь иначе - не предусмотрели других,
более удобных способов добираться до оси своего мира.
кратера в центре. Вместо кратера там высится остроконечный пик высотою в
несколько километров; он расположен строго по оси и окружен шестью пиками
поменьше. Конструкция в целом выглядит очень странно, и мы даже отдаленно не
догадываемся, какой цели она служит.
назвали Центральной равниной. Не считайте, что мы сошли с ума, именуя
"равниной" нечто столь отчетливо вогнутое, - мы уверены, что это вполне
оправданно. Как только мы спустимся на нее, она покажется нам плоской -
муравью, который забрался в бутылку, ее внутренняя поверхность тоже должна
представляться плоскостью...
километров в ширину, обегающая цилиндр вокруг и разделяющая его пополам.
Лента похожа на ледяную, и мы окрестили ее Цилиндрическим морем. Посреди
моря расположен большой остров овальной формы, размером десять километров на
три, сплошь покрытый какими-то высокими сооружениями. Поскольку он напомнил
нам виды старого Манхэттена, мы назвали его Нью-Йорком. Правда, я не склонен
думать, что это действительно город: скорее он похож на какую-то
колоссальную фабрику или, скажем, на химический завод.
мере шесть; если бы их строили для людей, то каждый мог бы вместить примерно
пятьдесят тысяч человек. Мы назвали их Рим, Париж, Москва, Лондон, Пекин и
Токио. Между собой они связаны дорогами и еще каким-то подобием рельсовой
системы.
столетия. Четыре тысячи квадратных километров и всего две-три недели на то,
чтобы их обследовать. Не знаю, найдем ли мы ответ хотя бы на два вопроса,
которые мучают меня с той самой секунды, когда мы оказались здесь внутри:
кто они были и что с ними случилось?
перевели дух и принялись с новой энергией изучать разложенные на столах
карты и фотографии. Они предавались этому занятию уже не первый час, однако
голос капитана Нортона будто высветил в снимках что-то, добавил им глубину.
Пусть ракеты разорвали вековечную ночь Рамы совсем ненадолго, но капитан
видел этот необитаемый вывернутый мир собственными глазами. И именно он,
Нортон, поведет в этот мир исследователей и будет его изучать...
профессору Дэвидсону - старшему из ученых и единственному астроному среди
присутствующих. Но профессор, видимо, еще не вполне оправился от шока, ему
было явно не по себе. Всю жизнь он взирал на Вселенную, как на арену борьбы
титанических, но безличных сил гравитации, магнитных и радиационных полей;
ему никогда не верилось, что жизнь играет сколько-нибудь существенную роль в
мироздании, и он рассматривал ее проявления на Земле, на Марсе и на Юпитере
как нечаянное отступление от общих правил.
за пределами Солнечной системы, но и достигла высот, далеко превосходящих
все, что человечество уже совершило, и все, что надеялось совершить в
ближайшие столетия. Более того, появление Рамы опровергло и другую догму,
которую профессор исповедовал годами. Под нажимом он еще кое-как соглашался,
что жизнь, может быть, существует и в иных звездных системах, но
совершеннейшая нелепость, подчеркивал он, верить, что она способна пересечь
межзвездные бездны...
Нортон прав, утверждая, что их мир ныне превратился в гробницу. Но сама
Каменистый Артем
Посняков Андрей
Свержин Владимир
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Шилова Юлия