Хулио Кортасар
Преследователь
Пер. с исп. М. Былинкиной
чувствует себя прескверно; я тотчас отправился в отель.
в номере на четвертом этаже. Достаточно взглянуть на дверь
комнатушки, чтобы понять: дела Джонни опять из рук вон плохи.
Окошко выходит в темный каменный колодец, и средь бела дня тут не
обойтись без лампы, если вздумается почитать газету или разглядеть
лицо собеседника.
глубоком драном кресле, из которого отовсюду торчат лохмы
рыжеватой пакли. Дэдэ постарела, и красное платье ей вовсе не к
лицу. Такие платья годятся для ее работы, для огней рампы. В этой
гостиничной комнатушке оно напоминает большой отвратительный
сгусток крови.
вместо приветствия, поднял колени и уткнулся в них подбородком.
Дэдэ придвинула стул, и я вынул пачку сигарет "Голуаз".
хотел показывать ее - прежде следовало узнать, что происходит. А
этому, кажется, больше всего мешала лампочка - яркий глаз,
висевший на нити, засиженной мухами. Взглянув вверх раз-другой и
приставив ладонь козырьком ко лбу, я спросил Дэдэ, не лучше ли
погасить лампочку и обойтись оконным светом. Джонни слушал,
устремив на меня пристальный и в то же время отсутствующий взгляд,
как кот, который не мигая смотрит в одну точку, но, кажется, видит
иное, что-то совсем-совсем иное. Дэдэ наконец встала и погасила
свет. Теперь, в этой черно-серой мути, нам легче узнать друг
друга. Джонни вытащил свою длинную худую руку из-под пледа, и я
ощутил ее едва уловимое тепло. Дэдэ сказала, что пойдет согреть
кофе. Я обрадовался, что у них по крайней мере есть банка
растворимого кофе. Если у человека есть банка растворимого кофе,
значит, он еще не совсем погиб, еще протянет немного.
меньше.
один, второй, третий, двадцать первый. На все цепляешь номера. И
она не лучше. Знаешь, почему она злая? Потому что я потерял
саксофон. В общем-то она права.
что именно об этом-то и не следует спрашивать Джонни.
сиденье положил. Так приятно было ехать и знать, что он у тебя под
ногами и никуда не денется.
немного хриплым голосом.- И я полетела как сумасшедшая в метро, в
полицию.
увенчались успехом. Однако Джонни вдруг стал смеяться - своим
особым смехом, клокочущим где-то за зубами, за языком,
забормотал он.- А сакс паршивый был, самый дрянной из всех моих;
ведь Док Родригес играл на нем - весь звук сорвал, все нутро ему
покорежил. Сам-то инструмент ничего, но Родригес может и
Страдивариуса искалечить, одной только настройкой.
есть. Самое плохое, что контракт Джонни...
контракт. Надо играть, а игре конец - ни сакса нет, ни денег на
покупку, и ребята не богаче меня.
Просто никто уже не отваживается давать Джонни инструмент, потому
что он либо теряет его, либо тут же расправляется с ним без
стеснения. Он забыл саксофон Луи Родлинга в Бордо, разнес на куски
и растоптал ногами саксофон, который купила Дэдэ, когда был
заключен контракт на гастроли по Англии. Не сосчитать, сколько
инструментов он потерял, заложил или разбил вдребезги. И на всех
играл, я думаю, так, как один только бог может играть на
альт-саксофоне, если предположить, что на небе лиры и флейты уже
не в ходу.
закутываясь в плед по самые уши.- Головой бы поклялся, что играть
мне сегодня вечером и скоро идти на репетицию.
саксофона.
завтра, а завтра - это после сегодня. И даже "сегодня"
еще не скоро кончится, после "сейчас", когда я вот
болтаю с моим другом Бруно и думаю: эх, забыть бы о времени да
выпить чего-нибудь горяченького.
вспыхивает свет, потому что Джонни в изумлении разинул рот, и его
зубы белой молнией сверкнули в полутьме; даже Дэдэ невольно
улыбнулась, заметив его удивление и восторг. Во всяком случае,
кофе с ромом - вещь хорошая, и мы почувствовали себя гораздо лучше
после второго глотка и выкуренной сигареты. Я уже давно подметил,
что Джонни - не вдруг, а постепенно - уходит иногда в себя и
произносит странные слова о времени. Сколько я его знаю, он вечно
терзается этой проблемой. Я мало видел людей, так мучающихся
вопросом, что такое время. У него же это просто мания, причем
самая страшная среди множества его дурных маний. Но он так
преподносит свою идею, излагает ее так занятно, что немногие
способны с ним спорить. Я вспомнил о репетиции перед грамзаписью
еще там, в Цинциннати, задолго до переезда в Париж, году в сорок
девятом или пятидесятом. В те дни Джонни был в великолепной форме,
и я пошел на репетицию специально, чтобы послушать его и заодно
Майлза Дэвиса. Всем хотелось играть, все были в настроении, хорошо
одеты (об этом я, возможно, вспоминаю по контрасту, видя, каким
грязным и обшарпанным ходит теперь Джонни), все играли с
наслаждением, без всяких срывов и спешки, и звукооператор за
стеклом махал руками от удовольствия, как ликующий бабуин. И в тот
самый момент, когда Джонни был словно одержим неистовой радостью,
он вдруг перестал играть и, со злостью ткнув кулаком в воздух,
сказал: "Это я уже играю завтра", и ребятам пришлось
оборвать музыку на полуфразе, только двое или трое продолжали тихо
побрякивать, как поезд, который вот-вот остановится, а Джонни бил
себя кулаком по лбу и повторял: "Ведь это я уже сыграл
завтра, Майлз, жутко, Майлз, но это я сыграл уже завтра". И
никто не мог разубедить его, и с этой минуты все испортилось:
Джонни играл вяло, желая поскорей уйти (чтобы еще больше
накуриться дряни, сказал звукооператор, вне себя от ярости), и
когда я увидел, как он уходит, пошатываясь, с пепельно-серым
лицом, я спросил себя, сколько это еще может продлиться.
искоса поглядывая на Джонни, пьющего маленькими глотками ром.-
Тебя знобит, и ты ничего не ешь.
облизывая стакан.- Он пропишет мне аспирин, а потом скажет, что
ему очень нравится джаз, например Рэй Нобле. Знаешь, Бруно, будь у
меня сакс, я встретил бы его такой музыкой, что он мигом слетел бы
с четвертого этажа, отщелкав задницей ступеньки.
покосившись на Дэдэ.-Если хочешь, я позвоню Бернару по дороге, и
Дэдэ не придется спускаться к автомату. Да, но контракт... Если ты
начинаешь послезавтра, я думаю, что-нибудь можно еще сделать. Я
попробую выпросить саксофон у Рори Фрэнда. На худой конец...
Видишь ли, ты должен вести себя разумнее, Джонни.
Контровский Владимир
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Суворов Виктор
Орловский Гай Юлий