Чтение 40–й страницы книги ~Десять поверженных~

Я закрутил головой, оглядывая фургоны сих печальным грузом. Раненых так
много, а я так мало могу для них сделать. Капитан не замечал то чувство
безнадежности, которое возникало у меня при виде этого. Все, что я мог
сделать -- это залатать раны и молиться. И постараться облегчить участь
умирающих, пока они не отойдут и мы не сбросим их, чтобы освободить место
для следующих.

Слишком многих мы потеряли. Тех, кто не должен был умереть, будь у меня
достаточно времени, обученные помощники и приличная операционная. Почему я
выходил на передовую? Потому что там я мог пригодиться. Там я мог
расквитаться с нашими мучителями.

-- Каркун, -- зарычал Капитан, -- у меня такое чувство, что ты не
слушаешь.

-- Да, сэр. Понял, сэр. Я остаюсь здесь и приступаю к своей работе.

-- Не будь таким мрачным, -- он тронул меня за плечо. -- Ловец сказал,
завтра мы будем у Лестницы Слезы. Там мы сможем сделать то, чего все хотим,
-- расквасить Твердому нос. Твердый стал главнокомандующим повстанцев.

-- А Ловец не сказал, как нам это удастся? На одного нашего у них целая
орава.

Капитан рассердился. Подбирая подходящий ответ, он исполнил свой
шаркающий танец маленьких медвежат.

Три тысячи измученных, преследуемых людей опрокинут почуявшую запах
победы орду Твердого? Ни за что, даже с тремя из Десяти, Которые Были
Повержены.

-- Не думаю, -- я усмехнулся.

-- Это, кажется, не твои дела, а? Ловец не перепроверяет твои
хирургические операции, правильно? Тогда откуда такие вопросы о нашей
стратегии? Я кисло улыбнулся.

-- Неписаный закон всех армий, Капитан. Тот, кто ниже рангом, имеет
привилегию оспаривать компетенцию командиров. Это тот известковый раствор,
который укрепляет армию.

Капитан был ниже ростом и поэтому смотрел т. меня из-под косматых
бровей немного снизу вверх.

-- Укрепляет? А ты знаешь, что ею движет?

-- Что же?

-- Такие ребята, как я, которые дают пинка таким парням, как ты, всякий
раз, когда они начинают фиилософствовать. Уловил?

-- Думаю, да, сэр.

Я отошел, откопал свою медицинскую сумку в том фургоне, где я ее
бросил, и принялся за работу. Поступило несколько новых раненых.

Под непрекращающимся напором Несущего Шторм рвения у повстанцев
поубавилось.

ГЛАВА 2

Я слонялся без дела, ожидая очередного вызова, и тут заметил, как из
тучи пыли появился Элмо. Я не видел его уже несколько дней. Он подскочил к
Капитану. Я тоже трусцой подбежал к ним.

-- ...обходят справа, -- говорил он. -- Наверное, пытаются первыми
добраться до Лестницы.

Он бросил взгляд на меня и приветственно поднял руку. Я обалдел. Она
вся побелела от соли и высохла от пота. Как и Капитан, он почти не отдыхал с
тех пор, как мы вступили в Ветреную Страну.

-- Возьми всех, кто в резерве, и ударь им во фланг, -- ответил Капитан.
-- Врежь им посильнее, и быстро. Они этого не ожидают и всполошатся. Заставь
их поразмышлять над тем, что же мы задумали.

-- Да, сэр, -- Элмо развернулся, чтобы уйти.

-- Элмо?

-- Сэр?

-- Осторожней там, береги силы. Ночью мы хотим продолжать движение.

В глазах Элмо отразилась пытка. Но он не обсуждал приказы, он хороший
солдат. И так же, как и я, он знал, что к Капитану они приходят сверху.
Возможно, из самой Башни.

С приходом ночи наступало молчаливое перемирие. Пережив тягость дня,
обе армии не испытывали ни малейшего желания сделать хотя бы один лишний шаг
после наступления темноты. В ночное время стычки не происходили.

Но даже этих часов передышки, когда буря утихала, было недостаточно,
чтобы восстановить силы людей, валящихся с ног после дневного перехода. А
теперь наше высокое начальство хотело, чтобы мы предприняли сверхусилие,
надеясь достигнуть некоторого тактического преимущества. Добраться до
Лестницы еще ночью, врыться в землю и заставить повстанцев идти на штурм,
измученных непрекращающейся бурей. Это имело смысл. Но это был тот тип
маневра, приказ о котором генерал отдает, находясь в тылу, в трехстах милях
от передовой.

-- Ты слышал? -- спросил меня Капитан.

-- Да-а. Просто ошарашило.

-- Я согласен с Поверженным, Каркун. Переход будет легче для нас и
тяжелее для повстанцев. Дошло?

-- Да.

-- Тогда постарайся сейчас передохнуть. Залезай в фургон и вздремни
немного.

Я развернулся и побрел, проклиная судьбу, которая лишила нас
большинства лошадей. О боги, пешая прогулка начинала надоедать.

Я не последовал совету Капитана, хотя это и звучало заманчиво. Но я был
слишком взвинчен, перспектива ночного марша потрясла меня.

Я бродил вокруг, выискивая старых друзей. Гвардия рассеялась среди всей
толпы. Наши люди были как бы проводниками воли Капитана. Некоторых я не
видел еще со времени Лордов и не знал, живы ли они сейчас.

Мне не удалось найти никого, кроме Гоблина, Одноглазого и Немого.
Гоблин и Одноглазый сегодня были не более разговорчивы, чем Немой, что
говорило об их состоянии духа.

Они устало тащились вперед, вперив глаза в сухую землю, и только иногда
производили манипуляции руками или бормотали какие-то слова, чтобы наш
пузырь тишины не разрушился. Я волочился рядом с ними. Наконец я попытался
нарушить молчание, сказав привет.

Гоблин заворчал. Одноглазый одарил меня злым взглядом, а Немой даже не
заметил моего присутствия.

-- Капитан Сказал, что мы пойдем ночью, -- произнес я.

Мне хотелось, чтобы кто-нибудь еще стал таким же прибитым и
ошарашенным, каким был я сам.

Взгляд Гоблина спросил, зачем мне понадобилось рассказывать такую чушь.
Одноглазый пробормотал что-то насчет превращения ублюдка в жабу.

-- Ублюдок, которого ты собираешься превратить в жабу, -- это Ловец
Душ, -- сказал я с самодовольным видом. Он опять зло на меня посмотрел.

-- Может, я тогда потренируюсь на тебе, Каркун?

• Одноглазый не хотел ночного перехода, и Гоблин немедленно превознес
гений того человека, у которого появилась такая идея. Но его энтузиазм был
так слаб, что Одноглазый даже не удосужился ответить на этот укус.

Я подумал, что надо попробовать еще раз.

-- Вы, ребята, выглядите так же кисло, как я себя чувствую. Бесполезно.
Даже головы не повернули.

-- Ну и ладно.

Я тоже сник, в очередной раз переставил вперед ногу, выбросив из головы
всякие мысли.

Они пришли за мной, чтобы я занялся ранеными, теми,: кто был с Элмо. Их
была целая дюжина, но на сегодня это все. Отчаянная попытка повстанцев
захлебнулась.

Буря еще продолжалась, но уже стемнело. Мы делали все как обычно.
Оторвавшись немного от повстанцев, мы разбили лагерь и зажгли костры, бросив
туда все, что еще могли наскрести. Но только в этот раз отдых был коротким,
до появления звезд на небе. Они зажглись и смотрели вниз, насмешливо мерцая,
говоря о том, что все наши кровь и пот не имеют никакого значения в
сравнении с их вечностью. О том, что мы сейчас делаем, через тысячу лет
никто и не вспомнит.

Такие мысли посещали нас всех. Ни у кого не осталось ни жажды славы, ни
идеалов. Мы хотели просто попасть туда, где можно лечь и забыть о войне.

Но война о нас не забудет. Как только Капитан решил, будто повстанцы
убедились в том, что мы стали лагерем, он скомандовал подъем, и бесконечная
колонна зазмеилась по залитой лунным светом бесплодной земле.

Прошли часы, а мы еще никуда не пришли. Пейзаж был все тот же. Я
случайно взглянул назад и увидел, что Несущий Шторм послал очередную бурю на
лагерь повстанцев. Там пульсировали и трещали вспышки молний. Такой яростной
атаки они еще не видели.

Погруженная в темноту Лестница Слезы возникала так медленно, что
сначала я решил, будто вижу край низкой облачности. Звезды начали меркнуть,
восток засветился, и над горизонтом начала вырастать земля.

Лестница Слезы -- это практически непроходимый, дикий район с сильно
пересеченной местностью. Есть только одна, очень тяжелая дорога, от которой
и берет название эта земля. Она постепенно поднимается, пока неожиданно не
начинаются нагромождения утесов и обрывов из красного песчаника, потом и
столовые горы. Такой ландшафт тянется во все стороны на сотни миль. В свете
утреннего солнца они кажутся разрушенными временем стенами гигантской
крепости.

Колонна углубилась в каньон, перегороженный каменной осыпью, и
остановилась; мы ждали, пока расчистят дорогу для фургонов. Я вполз на
вершину красной скалы и наблюдал за бурей. Она двигалась в нашу сторону.

Успеем ли мы пробиться до подхода Твердого? Дорогу перегородила свежая
осыпь. Она тянулась только на четверть мили. Под ней лежал караванный путь,
который действовал, пока война не прервала торговлю.

Я -- опять повернулся лицом к шторму. Твердый показывал хорошее время.
Им, наверное, двигала

злость, и он не собирался проигрывать. Мы убили его шурина и