Глен КУК

НОЧИ КРОВАВОГО ЖЕЛЕЗА

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГАРРЕТА

Когда я протиснулся в дверь "Домика Радости" Морли, все посмотрели на
меня так, словно вошла смерть с косой. Воцарилась мертвая тишина. Я
замер. Взгляды так давили, что я не мог сдвинуться с места.

- Вы что, ребята, привидение увидали? Глаз у меня наметанный. По
комнате будто прошелся дубинкой какой-то псих. Этот парень (а может, и
несколько), не жалея времени, врубался в стены и вовсю размахивал
топором. Вокруг хватало шрамов и разбитых носов, чтобы представить себе,
что произошло.

"Домик Радости" гордится такой публикой.

- О черт! Это Гаррет. - Мой старый приятель Рохля целый и невредимый
стоял за стойкой. - Опять полиция.

Ростом Рохля под три метра, а то и больше. Цвет кожи, как у
залежалого покойника. Готов спорить, трупное окоченение головы началось
лет двадцать назад.

Несколько гномов, великан, разнообразные эльфы и один-два парня
неведомого происхождения залпом выдули коктейли из кислой капусты и
двинулись к выходу. Это были какие-то незнакомые парни. А знакомые парни
изо всех сил делали вид, что не знакомы со мной. По комнате прошел
шепоток: незнакомым парням сообщали, кто я такой.

Бальзам для моего самолюбия. Называйте меня Грязным Гарретом.

- Всем привет! - прикинувшись бодрячком, сказал я. - Шикарная ночка,
а?

И вовсе не шикарная. Дождь лил как из ведра, и, похоже, это было даже
не ведро, а бездонная бочка. Я не сообразил надеть шляпу, и
беспорядочные градины чуть не продолбали дырки у меня в голове. Впрочем,
нет худа без добра - может, потоки воды очистят улицы от зловонных куч
мусора. Кучи напоминали вздувшиеся гнойные волдыри, которые вот-вот
лопнут. Городские мусорщики из крысиного народца совсем обленились.

- Привет, Гаррет! Присоединяйся! Ладно. Хоть одно дружелюбное лицо.

- Плоскомордый, привет, старина, привет, дружище!

Я направился к скрытому в тени угловому столику, за которым сидел
Тарп с каким-то типом. Из-за темноты типа я заметил не сразу. Даже с
близкого расстояния я не мог его как следует разглядеть. На нем было
тяжелое черное одеяние, как у некоторых священнослужителей, да еще и с
капюшоном. Казалось, от него исходят волны мрака вроде миазмов. Таких
типов на вечеринки не приглашают.

- Тащи сюда стул, - сказал Тарп. Не знаю, почему его называют
Плоскомордый. Он не в восторге от этого прозвища, но оно нравится ему
больше имени Уолдо, которым наградили его родители.

Я плюхнулся на стул. Приятель Тарпа заметил:

- Сдается мне, вас здесь не очень-то привечают. Вы что, заразный?

Он не только был мрачный, но и говорил то, что думал, - жуткий
недостаток в общении, хуже миазмов. - Ха! - фыркнул Плоскомордый. -
Ха-ха-ха! Вот это да, Уник! Черт возьми! Это же Гаррет! Я тебе о нем
рассказывал.

- Туман начинает рассеиваться. Но не вокруг него, там была все такая
же мгла.

- Вы обижаете меня, - сказал я. - Вы не правы. - Я заговорил громче.
- Вы все не правы. Я тут не по работе. Я ничего не вынюхиваю. Просто
подумал: заскочу сюда пообщаться с друзьями.

Они мне не верили.

Но по крайней мере никто не изощрялся в остроумии по поводу того, что
у меня нет друзей.

Плоскомордый сказал:

- Если бы ты заходил и общался время от времени, а не только, когда у
тебя на уме какая-то пакость, глядишь, ребята при виде тебя и
заулыбались бы.

Ворчи не ворчи: что правда, то правда.

- Ну и вид у тебя, Гаррет! Худющий и злющий. Все работаешь мозгами?

- Да.

Есть повод еще поворчать. Я не очень люблю работать. Особенно
мозгами. Я думаю, что в любом разумном мире единственная достойная
работа для мужчины - охмурять причитающееся ему количество блондинок,
брюнеток и рыженьких.

Понятно? Я - Гаррет, сыщик и секретный агент, непомерным честолюбием
не страдаю, проявляю интерес к людям определенного сорта и ловко
встреваю в дела, которые вряд ли понравились бы моим друзьям и знакомым.
Мне чуть за тридцать, рост шесть футов два дюйма, рыжеватые волосы и
голубые глаза. И когда я прохожу по улице, собаки не воют мне вслед,
хотя превратности ремесла оставили на мне отпечаток; но отпечаток этот
на лице. Я считаю себя обаятельным. Друзья не согласны со мной, они
считают меня просто легкомысленным. Ну, будешь слишком глубокомысленным,
станешь таким, как дружок Плоскомордого.

Тут подоспел Рохля с огромной кружкой моего любимого напитка,
божественного эликсира, который заставляет меня шевелить мозгами. Рохля
налил его из своего личного бочонка, спрятанного за стойкой. В "Домике
Радости" подают только пищу для кроликов или соки из нее. Морли Дотс
убежденный вегетарианец.

Я сделал большой глоток горького пива:

- Рохля, ты принц. И я выудил из кармана серебряную марку.

- Ага. Стою в очереди на получение трона. - Он не стал притворяться,
что ищет сдачу. Настоящий принц. За такие деньги можно купить целый
бочонок, серебро нынче в цене. - Почему ты здесь, вместо того чтобы
резвиться с кучей рыжих девок?

В моем последнем крупном деле было замешано множество особей этой
прелестной разновидности. К сожалению, лишь с одной из них, оказалось,
можно общаться. Рыжие всегда такие. Они либо чертовки, либо ангелочки,
но на поверку ангелочки тоже не ангелочки. Мне кажется, это потому, что
они пытаются брать за образец дам прошлых времен.

- Резвиться, Рохля? - Интересно, где Рохля подхватил слово
"резвиться"? Он собственное имя произносит с трудом, потому что в нем
больше одного слога. - Ты случайно не начал ходить в школу?

Рохля только ухмыльнулся.

Я спросил: - Что здесь происходит, ужин Томми Такера? Добродушный
старик Гаррет в роли Томми? <Томми - герой английского детского
стихотворения: Томми Такер хочет кушать, Никого не хочет слушать. Что
положит Томки в рот? С белым маслом бутерброд. Как его проглотишь за
один присест? Как ему жениться, если нет невест?>

Рохля сильнее растянул губы в ухмылке, обнажив ряд непривлекательного
вида испорченных зубов, чередующихся с пустыми отверстиями. Вот ему бы
как раз обратиться в веру Морли и возродиться вегетарианцем.

Плоскомордый сказал:

- Ты лакомый кусок.

- Должно быть. Притом для всех. Слыхал. что учудил Дин?

Дин - это дедок, который у нас с партнером ведет хозяйство. Ему под
семьдесят. Из него вышла бы отличная жена.

Пока мы разговаривали, приятель Тарпа все набивал и набивал свою
чертову трубку; никогда я не видел такой огромной трубки. Углубление
величиной с ковш. Рохля притащил от стойки латунное ведро с углем. Уник
медными щипцами взял уголек и поднес к трубке. И тут же выдохнул такие
клубы дыма, которые могли бы нас всех подбросить к потолку.

- Музыканты, - пробормотал Плоскомордый, как будто нашел причину всех
зол в мире. - Я не слышал, Гаррет. Что сделал Дин? Привел тебе еще одну
кошку?

У Дина страсть собирать приблудных животных. Мне пришлось занять
твердую позицию, чтобы не оказаться по уши в кошачьей шерсти.

- Хуже. Он говорит, что переедет ко мне. Как будто у меня нет права
голоса. И ведет себя так, точно жертвует собой.

Плоскомордый усмехнулся:

- Займет твою свободную комнату. Негде будет припрятать лишнюю
милашку. Бедный Гаррет. Придется довольствоваться одной. Ворчи не ворчи.

- Я не страдаю от избытка. С тех пор как Тинни и Уингер столкнулись у
меня на крыльце, я довольствуюсь ничем.

Рохля расхохотался. Варвар.

Тарп спросил:

- А Майя?

- Не видел ее полгода. Наверно, уехала из города. Теперь я живу с
Элеонорой.

"Элеонора" - это картина на стене у меня в кабинете. Девчонка мне
нравится, но возможности у нее ограниченные.

Все полагали, что у меня очень веселая жизнь, все, кроме дружка
Тарпа. Этот приятель уже не слышал никого, кроме себя. Он начал напевать
с закрытым ртом. Я решил, что музыкант из него неважный. Он все время
фальшивил.

Рохля перестал ржать и сказал:

- Уверен, ты замышляешь какую-то штуку. Не такую, как обычно, но все
равно придется выручать тебя из беды.

- Черт возьми, я просто хотел уйти из дома. Дин доводит меня до
белого каления, а Покойник не смыкает глаз - ждет, когда Слави
Дуралейник что-нибудь натворит, и боится пропустить новости. Я столько
терпел эту парочку, другой и половины не выдержал бы.

- Да, тяжела твоя жизнь, - съязвил Плоскомордый. - От всей души
сочувствую. Знаешь что? Давай поменяемся. Я займу твою квартиру, а ты
мою. Билли возьмешь в придачу.

Билли его теперешняя пассия, маленькая блондинка, но жару в ней, что
в дюжине рыжих.