read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com

АВТОРСКИЕ ПРАВА
Использовать только для ознакомления. Любое коммерческое использование категорически запрещается. По вопросам приобретения прав на распространение, приобретение или коммерческое использование книг обращаться к авторам или издательствам.


Ричард Бах


Дар тому, кто рожден летать




Имелось в виду, что я должен написать об этом человеке статью, а вовсе не прикончить его, превратив в холодный труп. Но мне почему-то никак не удавалось заставить его в это поверить - редчайший случай встречи с испуганным до патологического состояния существом. Я стоял перед ним в полной беспомощности, и все мои попытки что-либо ему втолковать выглядели так, словно я говорил на древнем языке урду. Я был обескуражен тем, насколько, оказывается, слова могут в отдельных случаях быть лишенными смысла и не производить на человека ровным счетом никакого впечатления. Человек, которому надлежало стать центральной фигурой повествования, заявил мне прямо, что видит меня насквозь, что я есть шут гороховый, деревенщина, неблагодарный хам и еще целая банда сомнительных личностей, скрывающихся под потертой кожей моей летной куртки.
Возможно, несколькими годами раньше я в качестве эксперимента и прибегнул бы к насильственным методам установления контакта, но на этот раз предпочел просто развернуться и уйти. Я вышел в дивный воздух южной ночи и побрел вдоль берега моря, освещенного мягким светом луны - статья должна была быть о том человеке и его курортном рае.
Две волны обрушились на темный пляж и рассыпались мерцающим зеленовато- белым фосфором, прогрохотав мягкими раскатами далекого салюта. Я следил за соленым откатом океана, с нежным шипением медленно скользившего по песку. Я прогуливался, наверное, полчаса, пытаясь понять того человека и причину возникновения его страхов, но в конце концов оставил это занятие как бесперспективное. И только тогда, оторвав взгляд от земли, я посмотрел вверх.
И там - над фешенебельным курортом, и над морем, над рассеянными взглядами ночных посетителей гостиничных баров, надо мной и над моими мелкими проблемами - было небо.
Я замедлил шаги, а потом и вовсе остановился, прямо там, на песке. За горизонтом на севере начиналось небо, оно восходило из-за края земли и скатывалось куда-то в глубины западного океана, скрываясь за горизонтом на юге. Исполненное покоя и абсолютно неподвижное.
Под ломтиком луны проплывали высокие перистые облака, осторожно несомые едва-едва заметным ветерком. И я заметил в ту ночь то, чего не замечал никогда раньше.
Небо движется, оно течет постоянно, но никогда не истекает.
И что бы ни случилось, небо всегда с нами.
Небо не подвержено беспокойству и заботам. Мои проблемы для него не существуют, никогда не существовали и никогда не будут существовать.
Непонимание не свойственно небу.
Равно как несвойственна ему и склонность судить.
Оно просто есть.
Оно есть, независимо от того, желаем мы признать это как факт или же предпочитаем похоронить себя заживо под тысячемильной толщей земли. Или еще глубже - под непроницаемой крышей тупой рутины и бездумных распорядков.
Спустя год я зачем-то ездил в Нью-Йорк. Дела не клеились, весь мой актив равнялся двадцати шести центам, ужасно хотелось есть и меньше всего - находиться там, где я находился - в тюрьме предзакатных улиц Манхэттена с их забранными железными решетками окнами и множеством запоров на каждой $"%`(. Но случилось так, что я сделал то, чего на Манхэттене, конечно, никто обычно не делает. Как в ту ночь у моря, я взглянул вверх. И там - над ущельями Мэдисон Авеню, и Лексингтон Авеню, и Парк Авеню - было небо. Невозмутимое. Неизменное. Теплое и приветливое, как родной дом.
- Интересно, - подумал я, - как бы путано и неудачно ни складывалась жизнь летчика, какие бы разочарования на него ни обрушивались, у него всегда остается дом, и этот дом неизменно готов его принять. В каждый миг жизни в запасе у летчика остается радость возвращения в небо - когда можно взглянуть вниз и вверх на облака и сказать себе:
- Я вернулся домой!
Ибо слова эти всегда живут у него внутри.
- Блеф, пустые слова, - скажет тот, кто прикован к земле, - спустись на землю, взгляни на вещи трезво.
Но в моменты безнадежного отчаяния - как тогда на пляже и в этот раз - на Манхэттене - небо возвращает мне свободу. Я поднимаюсь над раздражением и досадой, над злобой и страхом, и я чувствую:
- Эй, а ведь мне все равно! Я счастлив!
Достаточно просто взглянуть в небо.
Так случается, наверное, потому, что летчик - не просто человек, совершающий дальние путешествия. Возможно, дело в том, что он может ощущать себя счастливым, только находясь дома. А дома он лишь тогда, когда имеет возможность каким-то образом соприкоснуться с небом.




"Люди, которые летают"

Все девятьсот миль я слушал человека, сидевшего в соседнем кресле самолета, следовавшего рейсом номер 224 из Сан-Франциско в Денвер.
- Как получилось, что я стал торговым агентом? - говорил он. - Я пошел служить во флот, когда мне было семнадцать, в середине войны:
И он исчез - он был там - высадка на Айво Йиме - десантные корабли - переброска войск и техники под огнем противника - множество случаев, подробности того далекого времени, в котором этот человек был живым.
А потом в течение пяти секунд он разом словно отчитался передо мной за все те годы, что прошли после войны:
- : Ну а в сорок пятом я нашел работу в этой компании. Так с тех самых пор и работаю.
Мы приземлились в Стэплтоне, аэропорту Денвера. Полет окончился. Я попрощался с торговым агентом, и мы пошли - каждый сам по себе в толпе, заполнявшей терминал, - и, конечно же, я больше никогда с ним не встречался. Но я не забыл о нем.
Он столько раз в самых разных словах повторил: единственным кусочком его настоящей жизни, единственными настоящими друзьями и настоящими приключениями, всем тем, что достойно памяти и того, чтобы быть пережитым еще и еще раз, были те несколько вырванных из потока времени часов в море, в самой середине мировой войны.
Потом были дни - они уводили меня все дальше и дальше от Денвера. На легких самолетах - в летние странствия летчиков-спортсменов по стране. И я часто вспоминал о том торговом агенте, задавая себе вопрос:
- А что помню я? К каким временам с настоящими друзьями и настоящими приключениями в настоящей жизни мне хотелось бы возвратиться, снова их пережив?
И я начал тщательнее чем обычно прислушиваться к словам тех, кто меня окружал. Сидя с летчиками, кучками собиравшимися на ночной траве под крыльями множества самолетов, стоя без дела - просто так, чтобы поболтать - прогуливаясь с ними солнечным утром вдоль рядов ярко раскрашенных антикварных, самодельных и спортивных самолетов на выставке перед началом авиа-шоу.
- Подозреваю, что летать нас заставляет то же самое, что гонит моряка в море, - услышал я как-то. - Некоторым никогда не понять - зачем. И мы не умеем объяснить. Если они захотят открыть свое сердце, мы сможем показать, но рассказать - никогда.
Это правда. Спросите у меня:
- Зачем тебе летать? - и я вряд ли смогу найти ответ.
Я просто вынужден буду взять вас с собой в аэропорт - субботним утром где-то в конце августа. Яркое солнце и бегущие по небу облака, шуршит прохладный ветерок, прикасаясь к точеным радужным силуэтам аккуратно расставленных на сочной траве самолетов. В воздухе - свежий запах металла и обшивочной ткани, шелестя пыхтит моторчик - раскручивает колесико крохотной ветряной мельницы - винт самолета, приближая мгновение полной готовности к взлету.
Подойдем и на минутку приглядимся к некоторым из собравшихся. Их выбор - владеть этими машинами и на них летать. Возможно, вам удастся рассмотреть, кто они такие и зачем им летать. И вы увидите в них то, что делает их чуточку не такими, как все прочие живущие в этом мире.
Вот пилот ВВС. Он забавляется серебристой торпедой своего легкого самолетика в свободное от работы время - когда безмолвствует его восьмимоторный тяжелый бомбардировщик.
- Наверное, я попросту влюблен в полет. И предмет моей особой любви - фантастическое согласие человека с машиной. Впрочем, не любого - пусть я покажусь романтиком, но некая исключительность все же существует, - а только того, чья жизнь - полет и для которого небо - не работа и не развлечение, а дом.
Вот еще двое - один из них критическим оком следит за тем, как жена его на своем собственном аэроплане отрабатывает посадку на полосу с земляным покрытием. Прислушаемся к их беседе:
- Я, знаешь ли, иногда наблюдаю за ней, когда она думает, что я уже ушел. Она целует обтекатель двигателя, прежде чем запереть ангар на ночь.
Пилот гражданских авиалиний - обмакнув тоненькую кисточку в бутылочку с лаком, он аккуратно касается ею поверхности крыла своей спортивной самоделки:
- Зачем? Все очень просто. Когда между мной и землей нет прослойки воздуха, я не могу почувствовать себя счастливым.
Через час мы беседуем с молодой женщиной. Она только что узнала, что ее старенький биплан сгорел: в ангаре случился пожар.
- Вряд ли человек может не измениться, единожды увидев мир в обрамлении крыльев биплана. Если бы год назад мне сообщили, что я буду плакать по какому-то там самолету, я бы только посмеялась. А теперь: Я ведь самым настоящим образом влюбилась в свою развалюху:
Вы заметили? Отвечая на вопрос о том, зачем они летают, и рассказывая о своем самолете, никто из них ни единым словом не упомянул ни о путешествиях, ни об экономии времени. Ни о том, каким подспорьем может стать самолет в бизнесе. И нам становится ясно - все это не так уж важно, во всяком случае, совсем другое заставляет людей подниматься в воздух. Когда мы знакомимся с ними поближе, они рассказывают о дружбе и о радости, о красоте и любви, о настоящей жизни - единственно подлинной - там, наедине с дождями и ветром. Спросите, что им запомнилось больше всего - и ни один из них не отделается двумя-тремя словами о последних двадцати трех годах своей жизни. Ни один.
- Запомнилось? Ну, вот первое, что на ум пришло: двигаем это мы с Шелби Хиксом - звеном, он - ведущий, а у него здоровенный такой биплан - Стиэрмэн - в направлении на Каунсил Блаффс: В прошлом месяце это было. Да, так вот, Шелби ведет машину, а Смитти у него - за штурмана, в передней кабине. Ну, а Смитти - сам знаешь, как у него все это делается - аккуратненько, все расстояния, все углы чтобы выдерживались с идеальной точностью, и тут - бац! ветер вырывает у него из рук карту - этакий большущий зеленый мотылек на скорости в девяносто миль в час выпорхнул из кабины, а Смитти рванулся, чтобы ее ухватить, но не дотянулся, выражение d('(. - ., (( - это нужно было видеть! Шелби сперва даже как бы испугался, а потом как рассмеется! Я сбоку и чуть-чуть сзади летел, но даже оттуда видел - у него слезы от хохота буквально брызнули из глаз. Так что все очки залило! Смитти на него разозлился, но через минуту тоже расхохотался, ткнул пальцем в мою сторону и показывает:
- Теперь ты - ведущий!
Вся картинка живо стояла перед глазами, потому что это было занятно и весело, и все представляли себе ситуацию.
- Я помню, как нам с Джоном Парселлом пришлось сесть на моем самолете в южном Канзасе - прямо на пастбище. Погода вдруг резко испортилась. А на ужин у нас был один-единственный шоколадный батончик. Мы всю ночь просидели под крылом - еще немного каких-то диких ягод насобирали - а съесть их на завтрак побоялись. И тут старина Джон заявляет, что гостиница из моего самолета получилась довольно дерьмовая - дождик на него, видите ли, накапал. Он, небось, так никогда и не узнает, насколько близок я был к тому, чтобы сорваться с места и улететь, а его прямо там - в самой середине этого "нигде" - бросить: Минутка борьбы с собой:
Путешествие в никуда - самая середина "нигде".
- А мне запомнилось небо над Скоттсблэффом. Тучи тогда были - миль на десять выше нас. И мы - прямо как букашки какие-то, честное слово:
Приключения в стране великанов.
- Что мне запомнилось? Сегодняшнее утро! Мы с Биллом Каррэном поспорили на пять центов. Он заявил, что взлетит на своем Чэмпе с меньшего разбега, чем нужен для отрыва моему Ти-Крафту. И я продул! И никак не мог вычислить - в чем дело, я ведь всегда у этого типа выигрывал! И только когда полез в кабину за монеткой, чтобы отдать ему, заметил - этот прохвост подкинул мне в машину мешок с песком! Так что пришлось ему раскошелиться - пять центов за надувательство, и еще пять - за проигрыш, потому что выбросив мешок, я, разумеется, оторвался от земли первым:
Состязания в мастерстве с розыгрышами и шутками из далекого детства.
- Что я помню? О, чего только я не помню! Но возвращаться и все переживать - это не для меня. Столько всего еще ожидает нас впереди, так много предстоит сделать!
Двигатель завелся, и он исчез, устремившись к скрытому горизонтом "ничто".
В какое-то мгновение вы осознаете, что летчик летает вовсе не затем, чтобы куда-либо добраться, хотя и посещает при этом превеликое множество самых разнообразнейших мест.
Он летает вовсе не из соображений экономии времени, хоть и экономит его, пересаживаясь из своего автомобиля в аэроплан.
И отнюдь не для того, чтобы учить своих детей, хотя лучшими в классе по истории и географии неизменно оказываются те, кто видел страну сверху - из кабины частного самолета.
И не экономия денег движет им, хотя покупка и обслуживание подержанного самолета обходится намного дешевле, чем большой новый автомобиль.
Прибыль и бизнес - тоже не главное, хотя иногда частный самолет позволяет попасть вовремя в несколько разных мест, заключив за счет этого самые выгодные сделки.
Иногда подобные вещи перечисляют в качестве причин, побуждающих человека летать. Но на самом деле они вовсе таковыми не являются. Конечно, приятно, однако все это - лишь побочные результаты одной-единственной истинной причины. И причина эта - поиск собственно самой жизни и стремление прожить ее в настоящем.
Если бы побочные результаты были причиной, подавляющее большинство современных самолетов так никто никогда бы и не создал, ведь неувязки и неприятности в изобилии громоздятся на жизненном пути пилота легких аэропланов, и смириться с ними можно только в случае, если награда - ощущение полета - оказывается фактором гораздо более значительным, чем экономия минуты-другой.
В качестве транспортного средства легкий самолет не создает такой определенности, как автомобиль. Не так уж это и удобно на земле - в плохую погоду часами, а иногда и днями не находить себе места. Если вы держите свой самолет на открытой стоянке в аэропорту, вас беспокоит каждый порыв ветра, вы следите за каждой тучкой в небе, словно аэроплан - не аэроплан вовсе, а ваша любимая жена, которая ждет вас в данный момент где-то под открытым небом. Если же аэроплан стоит в большом общем ангаре, вы все время помните о возможности возникновения пожара и о нерадивости младших аэродромных техников, которым ничего не стоит зацепить ваш самолет крылом или хвостовым оперением другой машины во время очередной перетасовки.
И только заперев самолет в частном ангаре, владелец его может наконец обрести покой. Но цена такого ангара, особенно вблизи большого города, зачастую превосходит цену самого самолета.
Воздушный спорт - один из немногих популярных видов, в которых платой за ошибку является жизнь. Поначалу это шокирует и даже приводит в ужас, и публику охватывает жуть, когда пилот разбивается насмерть, допустив какую- либо непростительную ошибку. Но таковы условия игры: люби летать, постигнув сущность этого искусства, и тогда радость полета станет величайшим для тебя благословением. Если же любви нет - ты нарываешься на поистине серьезные неприятности.
Факты? Они предельно просты. Тот, кто летает, сам в полной мере отвечает за свою судьбу. Происшествие, которого пилот не мог бы избежать за счет своих собственных действий, - вещь практически невозможная. Ситуация в воздухе не имеет ничего общего с уличной, когда из-за припаркованной машины вдруг выскакивает ребенок. Безопасность летчика - в его собственных руках.
Можно, конечно, попытаться уговорить грозу:
- Тучки, а, тучки, и ты, дождичек, честное слово, ну вот еще только двадцать миль пролечу - и тут же сяду, обещаю.
Однако вряд ли это существенно изменит ситуацию в лучшую сторону. Единственная возможность избежать грозы - по собственному решению в нее не входить. И только своими собственными руками пилот может заставить аэроплан сделать вираж и уйти прочь от грозы в чистое небо, и лишь собственное искусство позволит ему приземлиться в целости и сохранности.
Никто из оставшихся на земле не может вести самолет за пилота, как бы этот кто-то не жаждал помочь. Полет принадлежит к собственному миру, в котором ответственность за все действия принимается сообразно собственному решению. Или же человек просто остается на земле. Откажитесь принять ответственность в полете - и долго прожить вам не удастся.
Потому летчики довольно много говорят о жизни и смерти.
- Я не намерен умирать от старости, - сказал как-то один из них, - я собираюсь умереть в самолете.
Все так просто. Лишенная полета жизнь теряет смысл. И пусть вас не пугает то, сколь многие из летчиков превратили эту формулу в свое жизненное кредо. Ведь через год - и это отнюдь не исключено - вы вполне можете пополнить их ряды.
И дело вовсе не в том, что ваш бизнес выигрывает от использования вами частного самолета. И не в том, что вы ищете для себя вызов в новом виде спорта. Не этим определяется, будете вы летать или нет, а тем, чего вы хотите от жизни. И если вам необходим мир, в котором ваша судьба целиком и полностью находится в ваших собственных руках, есть вероятность, что вы - прирожденный летчик.
И не забывайте: вопрос "зачем летать? " не имеет никакого отношения к собственно самолету. Ни к побочным результатам - так называемым "причинам", столь часто выдвигаемым в качестве аргументов в смехотворных текстах рекламных проспектов, обращенных к его потенциальному покупателю. И если вы относитесь к категории людей, способных влюбиться в полет, вы найдете, куда себя деть, утомившись от мира телевизоров, деловых встреч за обедом и картонных людей. Вы отыщете людей живых, и живые приключения, и обретете умение видеть сущность, скрытую за видимостью вещей.
Чем больше я странствую по разным аэропортам страны, тем более глубоким становиться мое убеждение: причина, заставляющая летчиков летать - это то, что они называют жизнью.
Вот простой тест, пожалуйста, попробуйте проверить тебя, ответив на такие вопросы:
- Есть ли места, куда вы можете податься, когда вам надоест пустая болтовня? Сколько у вас таких мест?
- Как много запоминающихся, настоящих событий произошло в вашей жизни в последние десять лет?
- Для скольких людей вы являетесь настоящим и честным другом? И сколько есть тех, кто считает себя таковым по отношению к вам?
На все вопросы вы ответили:
- Много!
Ну что ж, тогда вам не о чем беспокоиться - с обучением искусству летать у вас все в порядке.
- Не так уж много, - если таков ваш ответ, тогда, возможно, вам имеет смысл заглянуть однажды ненадолго в какой-нибудь из маленьких аэропортов, попробовать посидеть в кабине легкого самолета и постараться понять, что вы при этом чувствуете.
Я все время вспоминаю того торгового агента, с которым познакомился в самолете по пути из Сан-Франциско в Денвер. Он отчаялся когда-либо вновь обрести вкус к жизни. И отчаяние это не покинуло его даже в тот миг, когда он несся сквозь небеса - те самые небеса, которые готовы в любое мгновение в нем этот вкус возродить.
Наверное, мне следовало что-то ему сказать. Хотя бы рассказать о той особой высоте, в которой несколько сот тысяч обитателей мира людей нашли свой выход из пустоты.




"Я никогда не слышал, как шумит ветер"

Открытая кабина, летный шлем, очки - все это в прошлом. Им на смену пришли стилизованные фонари, кондиционеры, солнцезащитные лобовые стекла. Я неоднократно об этом читал и мне не раз доводилось слышать, как формулируют эту мысль, но как-то внезапно случилось так, что она глубоко запала в мой ум и засела там с несколько тревожной окончательностью. Нельзя не признать - комфортабельность и способность летать при любых погодных условиях у современных легких самолетов значительно увеличились, но неужели это - единственные критерии удовольствия, которое нам доставляет полет?
Ведь наслаждение полетом - наиболее основополагающая из всех причин, которые заставляют нас приобщиться к искусству летать. Нам хочется попробовать ощущение полета - своего рода наркотик. И когда мы поднимаемся высоко-высоко в небо в этаком уютном летающем домике, где-то на задворках ума, вероятно, все же навязчиво мыслится:
- Нет, не совсем то, чего я ожидал. Но если именно это и есть полет - ну что ж, пусть будет так.
Закрытая кабина предохраняет от дождя. Можно спокойно выкурить сигарету. Довольно существенно для того, кто является ревностным приверженцем "Правил полетов по приборам". И для заядлого курильщика - тоже. Но разве это - полет?
Полет - это ветер, вихри вокруг, запах выхлопных газов, рев двигателя; прикосновение влажного облака к щекам и пот, стекающий из-под шлема.
Мне никогда не доводилось летать на самолете с открытой кабиной. Я не слышал, как шумит ветер в расчалках, и ни разу не был отделен от земли одним-единственным привязным ремнем. Однако мне приходилось об этом читать, и я знаю, что так бывает.
Неужто мы настолько отупели от прогресса, что превратились в нечто ! %af"%b-. %, следующее внутри напичканного приборами кусочка замкнутого пространства из пункта А в пункт Б? И вся радость и возбуждение полета должны выражаться в восторженном рассказе о том, насколько показания приборов были близки к идеальным? Вряд ли. Хотя, конечно, показания приборов тоже имеют огромное значение. Но ведь ветер в расчалках тоже что- нибудь да значит, а?
Есть старики, которые летали с незапамятных времен, в их потрепанных летных журналах - по десять тысяч часов. Стоит такому человеку закрыть глаза - и он вновь оказывается в своей старенькой Дженни, и вновь отбрасываемый лопастями винта поток барабанит по тканевой обшивке фюзеляжа, и порывы ветра весело гудят в распорках - все здесь, вот оно, достаточно просто вспомнить. Ведь это было его жизнью.
Но не моей. Я начал летать в пятьдесят пятом на Ласкомбе-8Е. Ни открытой кабины, ни расчалок, ни подкосов. Он гудел громко и был полностью закрыт, однако летал - высоко, выше автомобилей на шоссе. Для нас - молодых начинающих летчиков - этого было достаточно. Мне, по крайней мере, казалось, что это - полет.
А потом я увидел Ньюпортс Пола Мэнтса. Потрогал дерево, и ткань, и расчалки - все то, что позволяло моему отцу смотреть сверху на солдат, месивших кровавую земную грязь мировой войны.
Странное, какое-то изысканное возбуждение - никогда не испытывал ничего подобного, прикасаясь к Цессне-140 или к Трай-Пэйсеру, и даже к F- 100.
В Военно-Воздушных Силах меня научили по-современному летать на, современных самолетах. Весьма эффективно. Я летал на Ти-берд, на восемьдесят шестых, на Си-123, на F-100. И ни разу ветру не удалось растрепать мне волосы. Чтобы сделать это, ему пришлось бы пробиться сквозь фонарь ("ВНИМАНИЕ - на скорости 50 узлов и выше фонарь не открывать"), затем - сквозь шлем ("Этот стеклопластик, господа курсанты, выдерживает удар, сила которого составляет восемьдесят фунтов на квадратный дюйм"). Кислородная маска и затемненное стекло шлема - достойное завершение комплекта факторов, предохранявших меня от возможного контакта с ветром.
Так должно быть сегодня. Ведь на СЕ-5 сражаться с МиГами невозможно. Но дух СЕ-5, разве ему так уж необходимо исчезнуть? Посадив свой F-100 (убрать тягу после касания, нос - опустить, тормозной парашют, тормоза), почему я не могу отправиться на короткую взлетную полосу с земляным покрытием и полетать на Фоккере-Д7 с полутора сотнями вполне современных лошадок в носу? Я бы многое отдал за такую возможность!
Мой F-100 несется на первой сверхзвуковой, но я совсем не ощущаю скорости. Сорок тысяч футов - и грязновато-бежевый пейзаж внизу ползет, словно я еду на автомобиле в зоне жесткого двадцатипятимильного ограничения скорости. Паспортная скорость Фоккера - сто десять миль в час. Но на высоте всего в пятьсот футов и - в открытом воздухе. Просто так, развлечения ради. Пейзаж не обесцветится высотой, и деревья будут проноситься внизу, и силуэты их будут смазаны скоростью. И указателем скорости будет не шкала с цифрами, стрелкой и красной линией где-то за первой сверхзвуковой, а шум ветра. И он подскажет мне в нужный момент, что необходимо слегка приспустить нос и приготовиться. И вовремя воспользоваться рулями высоты. Чтобы машина не приземлилась сама по себе, как ей заблагорассудится.
- Строить этажерку времен первой мировой войны и ставить на нее современный двигатель? - спросите вы. - Да ведь за те же деньги вполне можно купить приличный четырехместный самолет!
Но я не хочу покупать приличный четырехместный самолет! Я хочу летать!




"Я сбил Красного Барона, и что?"

Это был вовсе не сон. И не мои фантазии. Это был настоящий рев настоящего черного двигателя из вороненой стали, болтами укрепленного впереди меня на огнеупорной переборке, настоящие мальтийские кресты на распростертых над кабиной крыльях, настоящее, до боли знакомое небо цвета молнии с ледяным отливом, а сбоку - сразу за бортом самолета - самая настоящая перспектива долгого и окончательного падения.
Внизу, прямо передо мной - английский СЕ-5 - оливково-желто-коричневый камуфляж, круглые сине-бело-красные эмблемы на крыльях. Пилот меня еще не заметил. Мне было знакомо это ощущение, я знал, что буду чувствовать себя именно так, я читал об этом раньше на пожелтевших от времени страницах книг о летчиках первой мировой войны. Все в точности так и было.
Я ринулся вниз - к нему - мир накренился и понесся на меня смазанным потоком изумрудной земли и белыми пластами мучной пыли облаков, разметанных голубым ветром, который плотно обволакивал стекла моих летных очков.
А он - он, несчастный, летел себе, ни о чем не подозревая.
Я даже не стал пользоваться прицелом - он не был мне нужен. Я просто поймал самолет британских ВВС в просвет между кожухами стволов двух пулеметов "Спандау", установленных на обтекателе моего двигателя, и нажал на гашетку.
Из стволов вырвались маленькие лимонно-оранжевые огоньки, послышалось цоканье пулеметных очередей, едва различимое в вое и реве моего пике.
Но англичанин никак на это не отреагировал, лишь машина его продолжала стремительно увеличиваться в размерах прямо перед носом моего аэроплана - в просвете между пулеметными стволами.
А я в свою очередь не стал орать:
- Подохни, собачья английская свинья!
Нечто подобное, если верить комиксам, должен был бы выкрикнуть в данной ситуации венгерский пилот.
Но вместо этого я нервно подумал:
- Ну давай же, загорайся, иначе нам придется в очередной раз повторять все сначала!
В это мгновение вспышка тьмы поглотила СЕ. В агонии он взвился вверх - двигатель окутан черными клубами с вырывающимися из них языками белого пламени и струями желтого дыма от горящего масла - застилая небо всей этой гадостью.
Я пулей пронесся мимо него вниз, ощутив кисловатый привкус его дыма, и завертелся на сиденьи, стараясь не пропустить зрелище того, как он будет падать. Однако падать он не стал, а вместо этого опрокинулся вниз и, выполнив полвитка в штопоре, устремился прямо на меня, вовсю паля из своего Льюиса. Оранжевые вспышки выстрелов беззвучно замелькали над моей головой - в самой середине всей этой жуткой катастрофы.
- Отлично сработано! - вот все, что я смог подумать.
И еще мне пришло в голову, что именно так, наверное, и было на самом деле.
Задрав нос, мой: Фоккер подпрыгнул вверх в то самое мгновение, когда я щелкнул выключателем с надписью "Копоть" (уф! слава Богу - из-под двигателя, а не из него! ) и вторым - с надписью "ДЫМ". Кабину застлало черно-желтым, которое я поневоле втягивал в себя, хотя изо всех сил и старался не дышать. Опрокидываю машину вправо и вниз - в штопор. Один виток, два, три: мир вокруг, свернувшийся в пляшущий шар: Затем - выход из штопора - плавное спиральное пике - каждый фут траектории полета отмечен кошмарным шлейфом.
Наконец из кабины все выдуло, и я перешел в горизонтальный полет - всего в нескольких сотнях футов над зелеными полями и фермами Ирландии. Крис Кэгл - пилот СЕ-5 - развернулся в четверти мили от меня и покачал крыльями, что означало:
- Пристраивайся ко мне и - домой!
Когда наши машины спустились ниже верхушек деревьев и коснулись колесами густой травы аэродрома в Вестоне, я решил, что прошедший день был "/. +-% удачным и полным событий. С рассвета я сбил один немецкий и два британских аэроплана, а также четырежды был сбит сам - два раза на СЕ-5, один - на Пфальце и еще один - на этом Фоккере. Достойное введение в ремесло киношного пилота - нам предстоял еще целый месяц такой работы.
Снимался фильм Роджера Кормэна "Фон Рихтгофен и Браун" - развернутое эпическое полотно - море крови и военной грязи, немного сдобренного историей секса, и двадцать минут общего плана воздушных боев, на съемках которых несколько летчиков едва не расстались с жизнью. Кровь, история и секс - все это, как водится в кино, было понарошку, а вот полеты - как всякие полеты - снимались самые настоящие. В первый же день мы с Крисом поняли то, что известно каждому кинематографическому пилоту еще со времен "Крыльев": никому и никогда не удалось еще убедить ни один аэроплан, что все это не по-настоящему. Самолеты заваливаются на крыло и срываются в штопор и сталкиваются в воздухе, если это им позволяют, самым настоящим образом. И никто, кроме самих пилотов, этого не понимает.
Наша операторская площадка была ярким тому примером. Ее установили на вышке, построенной из телеграфных столбов на самой макушке небольшой возвышенности под названием Голубиная горка. Каждое утро оператор и два его ассистента взбирались на свой насест с твердой и столь благостной уверенностью в том, что это - всего лишь кино и потому когда наступит вечер, они непременно спустятся вниз целыми и невредимыми. Они были так уверены в нас - в Крисе, во мне, в Йоне Хатчинсоне и в еще целой дюжине пилотов из ирландских ВВС. Их уверенность была даже чем-то большим, чем просто слепая вера: Оператор вел себя так, словно самолет, со стрекочущими пулеметами несшийся прямо на него в бешеном пике во время лобовой съемки, был вполне безобидной детской игрушкой, да к, тому же давно уже отснятой на пленку.
Десять утра. В полете нас четверо - два Фоккера и два СЕ-5. Гудят моторы и хлопают порывы ветра над нашими головами, внизу под крыльями - одинокий бугорок Голубиной горки с операторской командой на площадке вышки.
- Сегодня нас интересует преследование и атака с хвоста, - раздается в наушниках, - СЕ впереди, сзади атакует Фоккер, к нему пристраивается еще один Фоккер, в хвост которому, в свою очередь, заходит второй СЕ. Вам все ясно?



Страницы: [1] 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.