Евгений ЛУКИН
РАЗБОЙНИЧЬЯ ЗЛАЯ ЛУНА
Глава 1
МИРАЖИ НАД КРАСНОЙ ПУСТЫНЕЙ
справедливости! Ну сорвут с лица повязку, выведут в пустыню, отпустят шагов
на двадцать - и, приказав обернуться, шевельнут по команде чуть вогнутыми
зеркальными щитами.
собственно, последнее, что ты запомнишь, не считая, конечно, боли.
Рассказывай потом матери-верблюдице, как справедливо поступили с тобой на
земле...
ты вместе со всеми? Ах да, конечно... Ликовал, но по другому поводу. По
поводу грядущей свободы Пальмовой Дороги. Я даже не спрашиваю, зачем она
была тебе нужна, эта свобода... Родина? Да знаешь ли ты вообще, что это
такое? Это то, что выведет тебя в пустыню и, отпустив на двадцать шагов,
прикажет обернуться.
накидкой, прихваченной потертым кожаным обручем. Владелец и накидки, и
мыслей, рослый молодой человек в просторном выжженном солнцем балахоне... Да
полно, молодой ли? Лицо человека скрывала повязка, смуглый лоб был собран в
морщины, и поди пойми - на несколько мгновений собран или уже навсегда...
Глаза-безнадежно усталые, с затаенной горькой усмешкой. Вообще с возрастом в
пустыне сложно. Думаешь - старик, а ему чуть больше двадцати. Хотя тут за
одно утро постареешь, если вот так, упираясь, налегать из последних сил на
отполированный ладонями пятый брус правого борта!
колесах, снабженный коротенькой мачтой, - ползла по краю щебнистой пустыни
Папалан. Кончик длинного вымпела, именуемого хвостом, уныло волочился по
камням. Нос каторги был нелепо стесан. Раньше там красовалась резная
верблюжья голова с толстым рогом во лбу, но после памятного указа пришлось
ее срубить...
места самые разбойничьи, да и луна вот-вот станет полной...
накаляющийся щебень. Мерно ступали ноги в широких плоских
башмаках-пескоступах. Каторжанин загадочных лет, идущий за пятым брусом,
помалкивал. Зато напарник его, чей преклонный возраст скрыть было уже
невозможно, начал ворчать еще до рассвета.
помоложе невольно пришло в голову, что его мысли каким-то образом передались
старику. Хотя, кто знает, может быть, сейчас и на правом борту, и на левом
все думали об одном и том же...
растрескавшееся, как такыр, лицо, приспущена чуть ниже переносицы, на месте
впалого рта - влажное пятно. Брови - дыбом, выпученные бессмысленные глаза.
И все время бормочет, бормочет...
голорылые, а мы им: ?Куда?..? Они: ?Да в Ап-Нау...? ?А ну по денежке с бруса
- и кати дальше...? А теперь вот сами брус толкаем... Срамота...
плоскую, как церемониальный щит, равнину. Трепетала над бортом матерчатая,
пока еще бесполезная покрышка. В полдень от нее какая-никакая, а тень, но
утром солнце жалит сбоку, и укрыться от него невозможно. Разве что повезет и
твой борт окажется теневым. Сегодня вот не повезло... Плохо смазанная задняя
ось жалобно скулила по-собачьи. А старик все бубнил:
нитью складку на правом плече. Шамканье старика уже начинало надоедать.
сейчас к брусу на год приковывают. А за Орейю и вовсе...
подозревал, что мыслит вслух.
еще... Вон три складки на плече сделал... А за это тоже знаешь что бывает?..
?Добраться бы до тени, - тоскливо подумал он. - Прилечь под сбрызнутой
листвой, и чтобы кувшинчик вина в мокрой фуфаечке на металлическом блюдце с
водой... Сколько же еще толкать этот брус? Ох не сделает хозяин утреннего
привала - места опасные, ровные... Того и гляди разбойнички накатят. Да тот
же тезка Шарлах, к примеру... Почти тезка. Убрать титул, добавить в конце
букву ?иат? - и будем полные тезки... Шарлах... Кличка, конечно... Явно
простолюдин, и скорее всего из отцовской тени. Может быть, я даже с ним
когда-то играл мальчишкой... Играл, спорил, дрался... Только звали его
тогда, конечно, по-другому... А интересно было бы встретиться...?
каторжанин. Надтреснутый голос его разносился вдоль борта, кое-кто за
другими брусьями уже посмеивался. - Три складки! Да ты знаешь вообще, что
это такое - три складки?.. Ты кто? Имя твое - как?
взгоготнул и вдруг примолк.
Добраться до тени, рассчитаться с хозяином, хлебнуть прохладного вина,
отчудить что-нибудь этакое... посмешнее... подцепить какую-нибудь...
податливую, круглолицую...?
владыки каторгу катают - это что же такое делается?..
Дорогу - пусть теперь катают! ..
Затрепыхалась, захлопала над головой матерчатая покрышка. А вот это весьма
кстати. Так, глядишь, и парусок поставим... Хотя опять же разбойнички... Им
этот ветер тоже на руку.
пальмовых волокон полотнище - и каторга рывком прибавила ход. Щебень бойко
затрещал под колесами, шаг пришлось удлинить. Каторжане теперь просто шли за
брусьями, скорее опираясь на них, нежели толкая.
большинству уроженцев Пальмовой Дороги, крепок, высок, костляв. Одежда -
почти такая же, что и у каторжан: широкий белый балахон да прихваченная
обручем головная накидка - поновее, правда, почище, чем у других...
Внимательные темные глаза над приспущенной повязкой насмешливо прищурены.
Плащ на правом плече заботливо уложен широкой складкой - стало быть, тоже не
из простых.
полудня еще далеко! Вот выйдем к сухому руслу - там и отдохнем! ..
злой голос с левого борта. - Шарлаха на тебя нет с Алият...
расслышал.
какого-то разбойника помянул. А имя - женское... Неужто и бабы в разбой
пустились? Да, времена...?
Ар-Шарлахи старикан. - А вот к голорылому попадешь - намаешься...
поравнявшись с пятым брусом. Глаза над повязкой стали вдруг тревожны, меж
упрямых бровей залегла складка. - Вот когда вдоль русла пойдем - наломаемся,
- сообщил он как бы по секрету. - Там по левую руку такие барханы ветром
намыло - каторгу не протолкнешь. А придется - куда денешься?..
заводил разговор именно с ним.
Если правее - как раз на Шарлаха и накатишь. Ищи тогда правды! Особенно
теперь, после указа...
Уже дважды надвигалось на каторгу сухое русло с грядой белых, как кость,
барханов и, помаячив, снова втягивалось за ровный горизонт. Каторжане
взирали на жестокие эти чудеса равнодушно - все знали, что до сухого русла
еще идти да идти. Морок - он и есть морок...
непривычки за третьим брусом, каждый раз с надеждой въедался глазами в
невесть откуда возникшие здесь пески.
некоторое время шел молча. Скрипел щебень, ныла задняя ось, горячий ветер
трепал края полога.
наконец хозяин, - изволил издать указ, что разбоя в подвластных ему землях
больше нет.