ЖЮЛЬ ВЕРН

500.000 бегумы

Перевод с французского М. П. Богословской

Дет. Лит. Москва 1961.

OCR - Красно

Последна редакция: 07.01.2001 г.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Мы знакомимся с мистером Шарпом

- А хорошо работают английские газеты! - воскликнул доктор, откидываясь
на спинку глубокого кожаного кресла.

У доктора вошло в привычку разговаривать с самим собой, - это было для
него своего рода отдыхом. Доктору Саразену минуло пятьдесят лет. Его ясные
живые глаза на тонко очерченном лице серьезно и в то же время приветливо
смотрели из-за очков в стальной оправе. Всякому, увидавшему это лицо,
невольно хотелось сказать: какой хороший человек!

Несмотря на ранний час, доктор уже был во фраке с белым галстуком, и щеки
его были гладко выбриты.

В комнате, где он сидел, в большом номере гостиницы в Брайтоне, всюду
были разбросаны газеты: "Таймер "Дейли телеграф", "Дейли ньюс" лежали на
столе, на креслах и даже на полу, на ковре. Часы только что пробили десять,
а доктор уже успел осмотреть город, побывать в больнице и, возвратившись к
себе в номер, прочесть в нескольких крупных лондонских газетах подробный
отчет о своем докладе, с которым он два дня тому назад выступал на
международном гигиеническом конгрессе. Темой этого доклада было его
изобретение - счетчик кровяных шариков.

Перед доктором на подносе, покрытом белой салфеткой, дымилась чашка
горячего чая, а рядом на тарелке лежала только что снятая со сковородки
котлетка и поджаренные гренки, которые с таким искусством приготовляют
английские стряпухи из специальных маленьких хлебцев, выпекаемых английскими
булочниками.

- Да, - повторил доктор Саразен, - газеты Великобритании работают
превосходно, ничего не скажешь. Речь вице-президента, ответ доктора Чиконья
из Неаполя, изложение моего доклада - все схвачено на лету, прямо-таки
сфотографировано. Вот оно: "Слово предоставляется доктору Саразену из Дуэ.
Уважаемый член конгресса делает свой доклад на французском языке. Прежде чем
приступить к докладу, он обращается к аудитории со следующими словами:
"Прошу извинения у моих слушателей за то, что я разрешаю себе эту вольность,
но вам, вне всяких сомнений, будет легче понять мой язык, чем мне
изъясняться по-английски..." И дальше пять столбцов петитом - изложение
моего доклада. Трудно сказать, какой отчет лучше: "Таймса" или "Дейли
телеграф". Точность и четкость удивительные!

В то время как доктор предавался этим размышлениям, в дверь постучали, и
на пороге появился старший коридорный, который в своем безупречном черном
фраке выглядел по меньшей мере церемониймейстером. Он осведомился, можно ли
видеть "монсью", и подал ему визитную карточку. Англичане полагают своим
долгом величать французов "монсью", так же как у них считается правилом
вежливости называть всякого итальянца "синьор", а немца "герр". Возможно,
они и правы, так как эта условность имеет одно несомненное преимущество:
сразу определяет национальность данного лица.

Доктор Саразен, крайне удивленный, что в этом городе, где у него не было
ни одной знакомой души, кто-то явился к нему с, визитом, взял с подноса
визитную карточку и с еще большим удивлением прочел следующее:

Мистер Шарп - стряпчий. 93, Саутгемптон-роу. Лондон.

Он знал, что стряпчий соответствует французскому "поверенному", или,
вернее, профессиональному законнику смешанного типа, представляющему собой
нечто среднее между поверенным, нотариусом и адвокатом.

"Какого черта надо от меня этому господину Шарпу? - подумал доктор
Саразен. - Может, я, сам того не зная, уже впутался в какое-нибудь грязное
дело?"

- Вы уверены, что это ко мне? - спросил он.

- О да, монсью, несомненно.

- Ну что ж, просите.

Церемонийместер распахнул дверь и пропустил в комнату весьма странного
субъекта, которого доктор с первого взгляда мысленно окрестил "мертвой
головой". Это был еще не старый человек с маленькими серыми, пронизывающими
насквозь глазками, с тонкими, словно высохшими губами, которые, раздвигаясь,
обнажали ряд длинных белых зубов; впалые щеки, обтянутые пергаментной кожей,
и землисто-серый цвет лица придавали ему сходство с египетской мумией, и все
вместе взятое как нельзя более соответствовало определению доктора. Его
тощая фигура с головы до пят исчезала под широким клетчатым, похожим на
балахон пальто. В руке он держал дорожный саквояж из лакированной кожи.

Войдя в комнату, он быстро поклонился, поставил на пол свой саквояж и
цилиндр и, усевшись без приглашения, отрекомендовался.

- Уильям-Генри Шарп младший, компаньон фирмы "Биллоус, Грин, Шарп и Кё".
Я имею честь видеть доктора Саразена?

- Да,сударь.

- Франсуа Саразен, не так ли?

- Вот именно.

- Из Дуэ?

- Да, я живу в Дуэ.

- Отца вашего звали Исйдор Саразен?

- Совершенно верно.

- Итак, его звали Исйдор Сараэен... Мистер Шарп вынул из кармана записную
книжку, заглянул в нее и продолжал:

- Исйдор Саразен умер в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году в Париже
на улице Таран шестого округа, в доме пятьдесят четыре, в здании, где
помещалась школа, которое ныне снесено.

- Все это так, - сказал доктор, все более удивляясь, - но не объясните ли
вы мне...

- Мать его была Жюли Ланжеволь, - невозмутимо продолжал Шарп, - родом из
Бар-ле-Дюк, дочь Бенедикта Ланжеволь, проживавшего в тупике Лориоль и, как
значится по книге гражданских актов вышеупомянутого городка, скончавшегося в
тысяча восемьсот двенадцатом году. Эти книги записей - в высшей степени
драгоценное установление, мосье, поистине драгоценное. Гм... гм... у Жюли
Ланжеволь был брат Жан-Жак Ланжеволь, тамбурмажор тридцать шестого
артиллерийского полка.

--- Признаюсь вам, - перебил доктор Саразен, изумленный глубоким знанием
его генеалогии, - вы, по-видимому, лучше меня осведомлены обо всех этих
подробностях. Действительно, фамилия моей бабушки была Ланжеволь, но это
все, что я о ней знаю.

- В тысяча восемьсот седьмом году она покинула город Бар-ле-Дюк с вашим
дедом Жаном Саразеном, с которым она в тысяча семьсот девяносто девятом году
вступила в брак. Они обосновались в городе Мелоне и открыли там скобяную
торговлю. Здесь они жили до тысяча восемьсот одиннадцого года, года смерти
Жюли Ланжеволь, по мужу Саразен. От их брака был всего один ребенок - Исидор
Саразен, ваш отец. Здесь генеалогическая нить прерывается, и у нас имеется
только дата смерти вашего отца. Эту дату нам удалось установить в Париже.

- Я могу помочь вам связать концы, - сказал доктор, невольно
воодушевляясь этой поистине математической точностью. - Мой дед поселился в
Париже, чтобы дать образование своему сыну, избравшему себе профессию врача.
Он умер. в тысяча восемьсот тридцать втором году, в городке Палезо, близ
Версаля, где практиковал мой отец и где я сам появился на свет в тысяча
восемьсот двадцать втором году.

- Вот вас-то я и ищу! - воскликнул мистер Шарп. - У вас нет ни братьев,
ни сестер?

- Нет, я был единственным ребенком, и моя мать умерла, когда мне было
всего два года. Но разрешите узнать, сударь... Мистер Шарп торжественно
поднялся со своего кресла.

- Сэр Брайах Джовагир, баронет* Мотуранатх, - сказал он, произнося это
имя с тем уважением, какое чувствуют англичане ко всякому титулу, - я
счастлив, что разыскал вас и что я первый могу засвидетельствовать вам мое
почтение.

* Баронет - английский наследственный титул.

"По-видимому, это какой-то сумасшедший, - подумал доктор. - Явление,
весьма распространенное среди таких экземпляров типа "мертвой головы".

Поверенный прочел этот диагноз в глазах своего собеседника.

- Я отнюдь не сумасшедший, - спокойно ответил он. - Разрешите сообщить
вам, что вы в настоящее время являетесь единственным бесспорным наследником
титула баронета, пожалованного по представлению генерал-губернатора
Бенгальской провинции Жан-Жаку Ланжеволю, принявшему в тысяча восемьсот
девятнадцатом году английское подданство и унаследовавшему после смерти
своей жены, бегумы* Гокооль, ее состояние. Ваш дед умер в тысяча восемьсот
сорок первом году, оставив после себя только одного сына, который, будучи
слабоумным от рождения, был признан неправомочным и умер в тысяча восемьсот
шестьдесят девятом году, не оставив ни потомства, ни завещания. Тридцать лет
тому назад наследство вашего деда оценивалось примерно в пять миллионов
фунтов стерлингов. Оно находилось под секвестром и опекой еще при жизни
слабоумного сына Жан-Жака Ланжеволя. В тысяча восемьсот семидесятом году
наследство это вместе с наращенными процентами достигло пятисот двадцати
пяти миллионов франков. По постановлению Королевского британского суда в
Агре, утвержденному палатой в Дели и введенному в действие Тайным советом**,
движимое и недвижимое имущество было продано, драгоценности обращены в
деньги и весь капитал передан на хранение в Английский банк. В настоящее
время этот капитал равняется пятистам двадцати семи миллионам франков,
которые вы можете получить по обыкновенному чеку, после тога как представите
в канцелярский суд данные о вашей родословной. Для этого я предлагаю вам