Клеарх и Гераклея
нас более чем на две тысячи лет. Мне думается, что в этом ее опыте
сказывается крайний радикализм: начав восстанавливать преемственность,
прерванную трагедиями первой половины нашего века, мы обращаемся к давним
нашим истокам, разумеется, прежде всего ведущим к Греции. Быть может, я сам
склонен был бы к перенесению столь же радикального подхода и на самый стиль
повествования, который в этом случае избавился бы от академизма. Но не будем
навязывать автору своих вкусовых пристрастий, не будем подсовывать
авангардистских бомб под спокойствие ее размеренного тона. У меня есть
только одно возражение против интересного авторского предисловия. Традиция
"Александрий" в Европе не остановилась так рано, как полагает Ю. Латынина.
Последний мне известный пример -- неоконченный (и сохранившийся в нескольких
незавершенных вариантах) роман моего отца Всеволода Вячеславовича Иванова
"Сокровища Александра Македонского", частично напечатанный лишь посмертно.
Именно благодаря этому частичному несогласиюНесколько слов вместо напутствия
нас более чем на две тысячи лет. Мне думается, что в этом ее опыте
сказывается крайний радикализм: начав восстанавливать преемственность,
прерванную трагедиями первой половины нашего века, мы обращаемся к давним
нашим истокам, разумеется, прежде всего ведущим к Греции. Быть может, я сам
склонен был бы к перенесению столь же радикального подхода и на самый стиль
повествования, который в этом случае избавился бы от академизма. Но не будем
навязывать автору своих вкусовых пристрастий, не будем подсовывать
авангардистских бомб под спокойствие ее размеренного тона. У меня есть
только одно возражение против интересного авторского предисловия. Традиция
"Александрий" в Европе не остановилась так рано, как полагает Ю. Латынина.
Последний мне известный пример -- неоконченный (и сохранившийся в нескольких
незавершенных вариантах) роман моего отца Всеволода Вячеславовича Иванова
"Сокровища Александра Македонского", частично напечатанный лишь посмертно.
Именно благодаря этому частичному несогласию с авторским предисловием я
настроен примирительно по отношению к ее замыслу. Если моему отцу в 40-е
годы в набросках его вариантов "Александрии" и в других, тогда не
печатавшихся вещах (в частности, в рассказе "Сизиф, сын Эола",
перекликающемся с "Сизифом" Камю, тогда же написанным) было позволительно
попытаться воссоздать эту давнюю традицию, почему мы не дадим этого права
современному молодому автору? Вероятно, стилистическое разнообразие новой
русской прозы может быть завоевано и путем расширения ее временных и
пространственных пределов. Я знаю Ю. Латынину не только как продуктивного
прозаика, ищущего способов сказать новое слово в пределах сверхтрадиционных
форм литературы, но и как энергичного исследователя этих традиций
европейской культуры. Пожелаем ей и вместе с ней всему ее поколению успеха
на трудных путях, где впереди брезжит заря новой русской прозы, которая, как
я надеюсь, соединит высокое наследие, через Византию и эллинистический
Восток восходящее к античной Греции, с языком и стилем современности.
замыслу. Если моему отцу в 40-е годы в набросках его вариантов "Александрии"
и в других, тогда не печатавшихся вещах (в частности, в рассказе "Сизиф, сын
Эола", перекликающемся с "Сизифом" Камю, тогда же написанным) было
позволительно попытаться воссоздать эту давнюю традицию, почему мы не дадим
этого права современному молодому автору? Вероятно, стилистическое
разнообразие новой русской прозы может быть завоевано и путем расширения ее
временных и пространственных пределов. Я знаю Ю. Латынину не только как
продуктивного прозаика, ищущего способов сказать новое слово в пределах
сверхтрадиционных форм литературы, но и как энергичного исследователя этих
традиций европейской культуры. Пожелаем ей и вместе с ней всему ее поколению
успеха на трудных путях, где впереди брезжит заря новой русской прозы,
которая, как я надеюсь, соединит высокое наследие, через Византию и
эллинистический Восток восходящее к античной Греции, с языком и стилем
современности.
слишком мало: мир иной, за завесой мрака, ему не принадлежал.
отобрать для похода наилучших воинов. Десять дней войско шло по стране
непроглядного мрака, воины искали путь, щупая в темноте камни, и совали те
камни, что поменьше, себе в карман, -- на десятый день вышли в иной мир.
Спешившись, воины достали из карманов камни, подобранные по дороге: то были
алмазы и рубины. "Те, кто взял мало каменьев, пожалели об этом, ибо
предводители их забрали самоцветы себе, а те, кто собрал их во множестве,
испытали огорчения по той же причине".
сказал спутнику: "Вот что пришло мне на ум... Если мы отыщем источник живой
воды, ведь не только я, но и все мои воины напьются из него... В чем же
будет тогда мое превосходство над ними? Посему я желаю, чтобы ты остался с
войском, я же один отправился на поиски живой воды".
средневековых "Адександрий", малайская "Повесть об Искандаре Двурогом". Мы,
конечно, прервемся и не станем рассказывать, как Искандар, осознав, что до
рая надо добираться в одиночку, достиг своей цели; как он получил от Аллаха
ветку райского винограда; как Иблис, искусивший его на обратном пути, лишил
людей вечного блаженства. Известно, что подобная история впервые произошла с
Гильгамешем, также лицом вполне историческим.
македонца состояла из гетайров: в свите героя "Адександрий" оказались
пахлаваны и рыцари, бояре и верные слуги Аллаха; герой "Александрии"
сражался с Гогами и Магогами, проникал за завесу мрака и не раз достигал еще
более сказочной страны, жители которой были совершенно счастливы ввиду
отсутствия "твоего" и "моего" и полной общности имуществ.
традиции традиции сочинений, героем которых являлась сама история;
сочинений, раскинувшихся на безбрежном пространстве мировой литературы, от
басен первых логографов до исландских саг, от "Троецарствия" Ло Гуаньчжуна
до "Повести о доме Тайра".
историей,историей, то и историяистория была повествованием.
наблюдали за переправой. Цзи воскликнул: "Его можно схватить и занять его
место!" Лян тотчас же зажал ему рот и сказал: "Не болтай чепухи, не то
казнят весь наш род". Но с той поры Лян стал ценить Цзи".
рассуждения современного историка: "...тяготы циньского правления...
дальнейшее ухудшение положения масс... растущее недовольство феодалов..."
исторических закономерностей? Тем, что повествование включает в себя и
историческую закономерность, и ее опровержение.
странная "Александрия": великий честолюбец искал в ней не славу и власть, а
всего лишь добивался любви женщины. Ему больше не нужен был иной мир, и даже
Персия была ему не нужна. Македонец отложил в сторону меч, в котором
отражались земля и небо, поправил перо на шляпе и учтиво молвил красавице
Статире: "Победитель вашего народа -- побежден вами! Вы свершили то, что
тщетно пыталась свершить Азия! Я слагаю оружие у ваших ног, прекрасная
принцесса, и в моем поражении больше славы, чем во всех моих победах".
великое литературное направление, писавшее не о любви, а об истории; еще
отказывался от Береники Тит, Химена требовала смерти возлюбленного, и сама
страсть корнелевских героев была разумной и должной.
неистощимое нахальство и ненасытимый физиологический голод -- героями
Березин Федор
Ильин Андрей
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орлов Алекс