Владимир Михайлов.

...И всяческая суета

-----------------------------------------------------------------------

Н.Новгород, "Флокс", 1993 ("Избранные произведения" т.3).

OCR & spellcheck by HarryFan, 16 November 2000

-----------------------------------------------------------------------

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Двое разговаривали в дурно освещенном московском переулке.

- Нет, я на Востряковском лежу, - говорил один: долговязый, пожилой,
лысый. - Бывали?

- Не приходилось, - отвечал второй, среднего роста, носивший шляпу,
хотя время стояло летнее, теплое. - И как там, у вас?

- Ничего, лежать можно. Сыро, правда, бывает. И временами шумно. Однако
уход есть. И некоторые лежат очень приличные.

- Сыро - что же, это, конечно, неприятно, - сказал тот, что был в
шляпе. - Когда сквозь тебя водичка льется... Хотя это, безусловно, сейчас,
когда со стороны поглядишь. А пока лежали, ведь все равно было, а?

- Да уж, тогда сырость как-то не замечалась, - подтвердил первый, и оба
как-то странно посмеялись.

- А вы, - затянувшись сигаретой, возобновил разговор лысый, - надо
думать, на Ваганьковом прописаны? А то и на Новодевичьем? Каково там?

- Почему же это вы так решили?

- Облик у вас внушительный. Похороны государственные, наверное, были?

- М-да, пожалуй, государственные... Нет, я далеко лежу. В Заполярье, в
мерзлоте. В веселой компании.

- Еще не съездили туда?

- Куда же двинешься без паспорта? А вы разжились уже?

- Где там. И не светит. Живу с профсоюзным билетом...

- Просто беда, - грустно подтвердил человек в шляпе. - Как и всегда у
нас, до конца не додумают. Хорошо, что милиции теперь не до нас с вами.
Если кооператив с паспортами не поможет, то...

- Так-то оно так, - согласился первый. - Однако же теперь торговля по
паспортам, и визитки вводят, а работы нет и пенсии тоже. Хорошо еще - я
после себя оставил малую толику. Дети спорить не стали, отдают понемножку.
Тем и сыт.

- Повезло, - сказал обладатель шляпы. - А мое все пошло в доход
государству. Так что скоро с этой вот шляпой встану в подземном переходе
где-нибудь тут, близ Арбата...

- Не подадут, - сказал долговязый уверенно.

- Отчего же?

- Выглядите благополучно.

- О, это ненадолго.

Оба докурили, долговязый бросил окурок и затоптал, второй погасил
слюной и сунул в карман.

- Ну, всего вам доброго.

- Будьте здоровы!

И они разошлись: один - направо, к кольцу, второй же прямо, под уклон,
к набережной Москвы-реки.

2

Тогда из темноты, из-за строительного забора выбрался на тротуар
Тригорьев, участковый инспектор милиции, Павел Никодимович.

Он не затем оказался за забором, чтобы подкараулить и подслушать
разговорщиков. Он незадолго до тех двоих проходил тут же и ощутил вдруг
сильное желание укрыться от возможных взглядов, хотя и сознавал в этом
некоторое нарушение порядка. Тригорьев и воспользовался забором как
укрытием, а тут подошли эти люди, и сперва выходить при них показалось
неудобным, а потом очень заинтересовал разговор. Вот отчего инспектор
только сейчас показался.

Нечаянно услышанный разговор заинтересовал потому его, что в нем
прозвучало слово "паспорт". А участкового инспектора капитана Тригорьева с
недавнего времени как раз заботило то, что в пределах его участка стали
чаще обычного возникать люди, лишенные этого первого и основного признака
гражданства. Выяснялось это чаще всего в магазинах, где хотя и далеко не
всегда, но требовали все же предъявить названный документ. И не рвань
какая-нибудь то была, но люди внешне вполне приличные. Вот как эти двое.

Какая-то должна была быть тому причина. И Тригорьеву хотелось ее
установить. А кроме того, было в разговоре и еще нечто странное, капитан
только не сразу уловил, что именно. Но - было.

Он уже начал над этой странностью раздумывать. Но тут из-за угла
Второго Тарутинского переулка показался Лев Толстой, и участковый
инспектор прервал свои размышления, чтобы вежливо первым поздороваться.

Нет, это совсем не то, что вы подумали. Лев Израилевич Толстой был
старым одноногим евреем, инвалидом войны, а по профессии - сапожником. И
капитан Тригорьев поздоровался с сапожником первым не из уважения к
литературным заслугам последнего, - Лев Израилевич и писал-то не очень
правильно, с образованием у него был недобор, - а потому, что уважал
инвалидов войны, а что Толстой был евреем, так тем более можно было
поздороваться первым, чтобы лишний раз подчеркнуть, что перед законом все
равны.

Итак, капитан Тригорьев поздоровался и доброжелательно спросил:

- Ну, что нового слышно. Лев Израилевич?

- Что слышно? - переспросил старик, подняв на капитана свои большие и
неизменно грустные глаза. - Это я хотел у вас спросить, что слышно.
Например, о погромах: что вы об этом думаете?

Слухи такие действительно по Москве ходили, и не первый год уже, но
сейчас как раз приутихли. Поэтому инспектор ответил спокойно:

- Насчет погромов, Лев Израилевич, никаких указаний не было. Но если
что, порядок, конечно, восторжествует. А откуда такая у вас информация? С
митинга идете?

- А, нет, - ответил Лев Толстой. - Не с митинга, нет. Я тут в
кооператив заходил, возникло, знаете ли, дело...

- И там об этом услыхали?

- Откуда вы взяли? - удивился Толстой. - Нет, это я днем стоял в
очереди в овощном, так там... Нет-нет, не в кооперативе. Туда я просто так
зашел...

- Это какой кооператив? - на всякий случай поинтересовался капитан
Тригорьев. - Новый? Тут, за углом? Что же у них такого - интересного?

Тут печальные глаза Льва Израилевича неожиданно забегали из стороны в
сторону, и он неохотно пробормотал:

- Да так, знаете, ничего особенного. Мелочи... Но они, видите ли, по
частям не возвращают. Они могут только целиком. Одним словом, зря
сходил...

- Постойте, постойте, - насторожился капитан, вспомнивший, что
кооператив и в недавнем разговоре упоминался - и вроде бы в какой-то связи
с паспортами. - Что же они там возвращают? Уж не...

Но тут сапожник вдруг страшно заторопился.

- Ох, я же совсем забыл - у меня чайник на плите стоит, не дай Бог, уже
выкипел - вы представляете, что тогда будет? До свидания, будьте здоровы,
я спешу, спешу...

И, быстренько произнеся все это, Лев Толстой заковылял по переулку,
размашисто занося неуклюжий протез и усердно помогая себе палкой.

Капитан Тригорьев секунду-другую глядел ему вслед. Затем повернулся и
решительно зашагал в ту сторону, откуда и появился инвалид. А именно - в
сторону кооператива.

3

Пресловутый кооператив не столь давно возник в том уголке Москвы, где
названия площадей, проспектов, мостов, улиц и переулков напоминают о
славном прошлом России. Открылся он в старом трехэтажном доме, что не
выходил фасадом к проезжей части, но, как бы стесняясь непрезентабельного
своего облика, прятался в глубине двора, отгораживаясь от прохожих еще и
батареей мусорных контейнеров. Точнее, даже не в самом доме, но в его
подвале, в четырех небольших помещениях с зарешеченными окошками под
потолком. Подвал этот ранее был захламлен и заброшен и лишь временами
использовался местной молодежью для тусовок. Теперь же его очистили,
обновили, дверь обили рейками и покрыли немецким лаком, а на стене
утвердили скромную вывеску, гласившую: "Обретение". А пониже и мельче:
"Встречи с близкими". Сейчас капитан Тригорьев вспомнил, что поначалу
такое название его несколько смутило, наведя на мысли о чем-то вроде дома
свиданий, а то и просто публичного дома. Но, установив, что привезенное
оборудование годилось скорее для слесарной или какой-нибудь другой
технической мастерской, успокоился. И лишь вот сейчас возник у инспектора
повод зайти туда - чтобы рассеять или, напротив, подтвердить возникшие у
него подозрения.

Несмотря на достаточно поздний уже час, низкие окошки кооператива еще
светились. Капитан Тригорьев вошел в подъезд, спустился на одиннадцать