Властелин
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. И ПРОЧИЕ УСЛЫШАТ И УБОЯТСЯ
1
старый наряд, последний раз надеванный тобою лет с тридцать назад, а то и
больше, и сейчас вдруг извлеченный из окутанных мраком глубин старого
сундука, вскрытого в поисках чего-то совершенно другого. Держа этот наряд
в вытянутой руке, с немалым удивлением его разглядывая, ты оторопело
думаешь: что, я и в самом деле надевал такое - вызывающе-яркое,
залихватски скроенное? Надевал, милый, надевал; только больше уже ты в
него не влезешь, а если и подберешь живот до предела, то все равно не
решишься показаться людям в таком виде. Так что единственное, что тебе
остается, - это запихнуть его в самый дальний угол и продолжить охоту за
тем, что тебе действительно нужно.
совершенно не понятной закономерности, я уже больше просто не верю, что
когда-то, утонув, воскрес (ладно уж, будем называть вещи своими именами)
командиром звездного экипажа в неимоверно отдаленном будущем, совершил две
не очень-то простых дальних экспедиции, в ходе которых однажды ухитрился
распылиться на атомы, снова воскреснуть и испытать любовь поочередно к
двум женщинам, оказавшимся в конце концов одною и той же. С любовью,
правда, сложнее: она продолжилась и здесь, на Земле, и продолжается сейчас
- только вот ее, той женщины, больше нет со мною. И это, может быть, и
есть причина того, что воспоминания причиняют боль и стараешься держать их
на расстоянии; когда тебе скверно, лучше не окунаться в те времена, когда
был (как теперь понимаешь) счастлив, потому что тем болезненнее будет
возвращение в нынешний день.
Когда меняется все: география, психология, система ценностей, сами
представления о жизни - да все меняется до полного неприятия. Чтобы жить в
настоящем времени, надо держать ухо востро и как можно меньше отвлекаться
от действительности, потому что возвращаться в нее каждый раз становится
все труднее и рискуешь в один прекрасный миг вообще выпасть из
современности - и тогда уже жить станет и вообще незачем.
тридцати- или сорокалетнем. Надо было крутиться, и я крутился.
оказался в Мюнхене - по делам одного совместного предприятия, где я иногда
подрабатываю; немецкая марка нынче стоит высоко. Прекрасный, богатый
город, хотя жизнь в нем и дороговата, в особенности для нашего брата -
всех тех, для кого марка не является родной и кто с детства привык
разговаривать на невнятном языке рубля. Все свободное время - а его
оставалось у меня немало - я проводил на улицах, а если быть совершенно
откровенным, то в магазинах, которых на этих улицах полным-полно; не то,
чтобы я сам много покупал, просто с удовольствием смотрел, как люди
покупают всякие хорошие вещи, ухитряясь обходиться без таких
фундаментальных понятий, как "дефицит" и "очередь". И вот однажды, ближе к
вечеру, когда я выходил из филиала Вульворта, что под землей, на станции
метро "Карлстор", кто-то мягко взял меня за плечо. Я обернулся, движением
бровей просигнализировав удивление. В ответ человек улыбнулся.
совершенно других галактических широтах; минувшее время изменило нас, как
преображает оно каждого - и, как правило, не к лучшему. Так что память моя
сработала не сразу, и я успел спросить - по-немецки, разумеется:
встречу тебя именно здесь. Я очень рад.
моим сосудам. - Старый черт! Я и понятия не имел, что ты записался в
баварцы.
к Мариенплатц.
называется твоя страна? У меня здесь родня. Не близкая, но, когда другой
нет, выбирать не приходится.
вместе?
поеду.
повстречал тебя здесь.
ты едешь.
Мастера я был обижен - глубоко и всерьез. Пожалуй даже, обида - не то
слово. Я посмотрел Уве-Йоргену в глаза - и встретил его грустный взгляд.
жесте. - Не объясняй. Я знаю. И глубоко тебе сочувствую.
она для меня значит!
нужна. Весьма напряженные времена, Ульдемир. Кроме того, ты ведь не
остался в полном одиночестве. Она родила тебе...
Ладно, давай-ка самую малость помолчим.
витрине набором кожаных чемоданов, объемом от атташе-кейса до сундука моей
бабушки, но все - одного фасона. Этакая кожаная "матрешка", но отнюдь не
бесполезная.
автомобиля. Однако я не успел объяснить это - да, пожалуй, все равно не
стал бы. Не люблю выглядеть бедным родственником.
все-таки страшно наивный народ и не понимают, что у нас, россиян, этого
другого раза может и не быть: "Аэрофлот" опять задерет цену - и прощай,
Макар, ноги озябли.) На этот случай чемоданы тебе не понадобятся, ибо
ехать придется налегке.
нам: тогда понял бы, что наши не возвращаются из-за границы налегке. Мы
очень заботимся о процветании вашей торговли. Иначе где вы возьмете
деньги, чтобы помогать нам?
Россию. Отнюдь.
кулак всю свою решимость:
вместо того, чтобы переселяться в черт знает чье тело и пускаться в разные
авантюры.
Перевоплощаться не понадобится. На этот раз ты сможешь остаться самим
собой.
Что мне до неурядиц Вселенной, если у меня забрали... Но что толку
повторять, если ты не желаешь понять.
Мастер понимает, и Фермер, и весь экипаж. Но здесь играют роль два
обстоятельства. Первое: в свое время ты дал слово эмиссара. Это, Ульдемир,
то же самое, что воинская присяга. Освободить тебя от данного слова мог бы
только Мастер. Но он не освобождает.
заботится! Ну, а каково же второе обстоятельство?
на своем месте: на миг мне почудилось, что оно куда-то провалилось.
нею, зная, что меня посылают, чтобы пригласить тебя.