Багряная планета
НА ОРБИТЕ
размытыми линиями, знакомый нам со школьной скамьи, и уже не только
внушительных размеров шар с таинственными линиями, темными пятнами и
сверкающими шапками ледников на полюсах, наблюдаемых со спутников и
космических обсерваторий, а уже гигантское сферическое тело, которое
летело на нас, приобретая все более четкие очертания и еще большую
загадочность. Мы видели полуразрушенные хребты гор, равнины, если можно
назвать равнинами пустыни, перепаханные метеоритами, шапки полюсов и
действительно что-то похожее на каналы. Марс и пугал и вселял надежду. На
Землю избегали смотреть, крохотная голубая звездочка заставляла тоскливо
сжиматься сердце, рождала картины, расслабляющие волю, и мы старались не
думать о Земле, забыть ее хотя бы на время вахты, и это порой удавалось,
помогало умение частично выключать память.
себя, что находимся на Земле, в тренировочной камере, и "проигрываем" один
из вариантов "Земля - Марс". И тоже иногда помогало.
прочее, как его титулует бортинженер и астронавигатор Антон Федоров.
Вашата сгоняет озабоченность с лица, улыбается, ему, пожалуй, всех
тяжелее, но сказывается школа и характер этого удивительного человека.
окулярам магнитного телескопа, молчит, затем говорит с обидой: - Все
метет, метет. Ну и погодка на Марсе! Знал бы, дома остался.
могу поделать с собой. Эту остроту Христо повторяет бесконечное число раз.
Мне хочется сказать ему колкость, но я ловлю его взгляд и невольно
улыбаюсь. Вашата, как всегда, понял меня без слов. Кивнул, что равнялось -
"извини". Он вошел в роль и все еще повторял свой психологический трюк, не
так давно разгаданный Антоном, теперь Вашата "работал" только на Макса
Зингера, он как раз вошел и озабоченно уставился в затылок Вашаты, затем
спросил у меня взглядом: "Ну как?"
такие штучки.
Он имеет непостижимо сложный характер.
какой бывает у любой среды, воздействующей на психику. Ведь космос теперь
- среда обитания разумных существ!
Антоном тревожные взгляды.
окуляров, посмотрел на космоспидометр: - Осталось каких-то пять миллионов
километров...
рубку, чтобы сменить меня на вахте.
зеленая лампочка на панели внешней связи. Два раза в сутки автоматическая
станция "Марс-120" передает нам метеосводки, телефильмы, фотографии
отдельных участков планеты, над которыми она пролетает и где "трудятся" ее
коллеги, совершившие мягкую посадку. Сводки очень подробны, но снимки
туманны: вот уже два месяца на Марсе свирепствуют песчаные бури. Сводки
зачитывает компьютер голосом Наточки Стоун - диктора из Космического
центра. Ни у кого в Солнечной системе не было такого красивого,
проникновенного, доверительного голоса, будто все ее тепло и нежность
предназначены только для вас, и что бы она ни читала - скучнейшие таблицы
или техническую информацию, - голос ее звучал музыкой для космических
пилотов. Создавая для нас компьютер, ребята здорово потрудились, вложив в
него богатейшие оттенки Наточкиного голоса.
далеко не новое сравнение, Антон дополнил его еще одним дежурным
изречением командира: "И что нам дома не сидится?"
известные вещи и повторять древние анекдоты. Дома он слыл остроумнейшим
человеком, что дало ему несколько очков перед соперниками на должность
командира "Земли". Считалось, что с таким руководителем не соскучишься в
полете и его всегдашняя веселость, оптимизм будут благотворно действовать
на экипаж, и действительно, первые месяцы Христо так и сыпал остротами - и
вдруг перешел на унылые штампы.
ним, все же такая перемена в нем наводила на грустные мысли, космос, как
справедливо повторял Макс, выкидывал и не такие штуки с людьми,
проверенными и перепроверенными перед полетом в космос.
девяносто миллионов километров пути. Он пришел меня сменить у пульта
управления и, только открыв дверь, расплылся в своей самой лучезарной
улыбке, какой я не видел со дня старта.
будет достойный соперник.
послушай! Не зря я имею первую категорию по шахматам и неплохо решаю
логические задачи.
- дыши глубже и слушай. Я разгадал нашего Христо. Ты припомни, как через
месяц после вылета действовало на нас его остроумие?
над нами, парил, и это при нашей-то депрессии. И Христо понял, что таким
способом вгонит нас в полную тоску и печаль, если не хуже, и изменил
тактику, вначале сравнялся с нами интеллектуально, а затем как бы
опустился еще ниже.
которых разрабатывали тактику и стратегию по "спасению" нашего капитана? А
ведь он как кремень! Ты загляни ему в глаза! Послушай, как он поет у себя
в каюте! За дорогу он прочитал уйму книг! Ведет дневник, и в нем
фигурирует каждый из нас. Смекаешь, что весь огонь он переключил на себя,
как говорили наши предки! Кроме того, он, как ты испытал на себе, ввел и
режим посерьезней, чем в период тренировок к полету, и все это
неназойливо, тактично, будто такая система исходит от нас самих, а не от
него.
Между тем Антон предложил и виду не подавать, пусть сам Вашата продолжает
вести эту игру, она нужна и для него; беспокойство за наше душевное
состояние заставляет его меньше сосредоточиваться на своей персоне; и не
посвящать Зингера. Забота о капитане, в свою очередь, держала Макса в
нужном напряжении. Открытие Антона могло произвести на него обратное
действие. А так он был занят по горло, мучимый ответственностью за
здоровье командира, пичкал его витаминами, менял программу физических
упражнений, изводил тестами, пытаясь определить степень надлома душевных
сил. Через месяц после начала усиленных забот Зингера Вашата сказал:
дверями своего дома красный фонарь; чем больше людей он отправит на тот
свет, тем больше фонарей украшает его жилище, чтобы каждый мог выбрать
себе доктора или слишком опытного, или юнца, только начинающего практику.
У тебя, Макс, нет еще ни одного красного фонаря, так что я вручаю себя в
твои девственные руки.
микрокопиями медицинских справочников.
летописец, врач, психолог, биолог, космоботаник - последователь академика
Тихова, он верит в существование жизни на Марсе.
при каждом удобном случае. - И вот увидите, я... то есть мы, ее обнаружим.
- Пока же он печется о нашем идеальном здоровье и выращивает овощи в
корабельной оранжерее, попутно снабжая нас кислородом...
пяти метров в диаметре, четырех в высоту. С трудом протискались между
стеблями лиан к лаборатории Зингера у противоположной стены. Там в
обрамлении вьющегося шиповника, усыпанного крупными плодами, поблескивали
дверцы шкафа, полного пеналов с реактивами, пробирками, необходимой
аппаратурой. Он откинул крохотный столик и сиденье. С потолка свисала