Ты победил
посмотреть -- весной ему исполнилось всего лишь двадцать восемь) на все
десять.
знавшим себе равных ни в коварстве, ни в проницательности.
словно бы чуть заплаканными глазами и скромными повадками чужой жены.
нельзя иметь слишком много. Тем более, пребывая в таких замечательных
местах, как Медовый Берег, и в таких великолепных городах, как Вая.
которое даже доброжелатели звали не иначе как "плавучим сортиром", Эгин был
уверен в том, что направляется в почетную ссылку. Ибо нет в Варане лучшего
для ссылки места, чем Вая, столица уезда Медовый Берег. Не даром ведь даже
"плавучие сортиры" наведываются туда не чаще четырех раз в год. Или пяти. Но
пятый -- это уже из ряда вон выходящее событие. Только когда в Вае
происходит нечто уму непостижимое. Например, когда убивают тайного
советника.
Такова, надо полагать, местная примета.
восемь лет. Жить до самой старости. Обзавестись внебрачными детьми и
подагрой. Если нужно -- мигренью. Дожить до шестого десятка и тихо почить в
чине все того же аррума. Ибо из таких мест, как Вая, редко возвращаются в
столицу. Такие места, как Вая, нужны для того, чтобы тихо и мирно догнивать,
дожидаясь остатка своих дней, поставив меч на подставку у кровати и со
временем даже забыв отирать с него пыль. День за днем. Вечер за вечером.
странным климатом делала эти два слова совершенно равнозначными, стирая
атрибуты времени и завершенности действия. Глядя на немногочисленные
приземистые домики, сработанные из гниловатых досок и некрасивой серой
глины, Эгин думал о том, что гнорр, медовоустый Лагха, красавец Лагха, мог
быть и помягче со своим опальным аррумом. И подыскать ему более живописное,
более поэтическое место для пожизненного гниения. Хоть бы уже Новый Ордос
или Вергрин. Или могилу.
хорошего осталось позади и уж очень скучным казался ему город, который и
городом-то назвать было стыдно. Одного-единственного двухэтажного здания,
исчадия тоже опального и тоже столичного архитектора, недостаточно для того,
чтобы называть помойную яму городом.
забывать, как отирают с меча пыль", -- мрачно отметил Эгин, выбираясь из
лодки на зыбкие доски крошечной пристани.
в море прорву серого вулканического песка и глины. Дноуглубительных работ
здесь, разумеется, никто и не думал вести. Небось не Пиннарин. Кораблям
приходилось бросать якорь в полулиге от берега и вести сношения с Ваей
исключительно при помощи лодок.
Медовый Берег. Йен окс Тамма и Эгин -- в определенном смысле совсем не одно
и то же. В прошлом году был еще третий. Человек, имевший одну-единственную
ночь страстной любви с теперешней супругой самого гнорра Свода Равновесия.
Тогда его, коварного искусителя, звали Атеном окс Гонаутом. И был он, ха-ха,
чиновником Иноземного Дома.
как в обществе коллег. А жаль. Потому что его последнее имя совсем не
нравилось Эгину, хотя за время пути из Пиннарина в Ваю он уже вполне привык
к нему. В самом деле, за последние девять лет он сменил больше имен, чем
портовая шлюха клиентов в канун новогодних праздников.
лет он сменил больше имен, чем портовая шлюха клиентов в канун первой недели
месяца Асон? Нет, ибо офицеры Свода Равновесия не должны жалеть ни о чем.
у офицеров Свода еще на Высшем Цикле обучения. Но Эгин жалел. Потому что у
него душевные органы еще не отмерли окончательно.
зычного баса, подал руку Эгину, преисполняясь самыми верноподданническими
чувствами.
фазан, подпоясанный мечом ценой в полтабуна породистых скакунов. Тайный
советник, даже такой молодой и белобрысый как Эгин -- это всегда человек
Свода. А Свода Вица боялся как дети боятся темноты. Как животные огня. Как
рыбы -- мертвых песков пустыни Легередан. У Вицы для этого были все
основания. Как и у всех прочих граждан Великого Княжества Варан.
Есмар был, как и Эгин, офицером Свода.
гарды лезвием. И неискоренимая страсть лезть под юбку к каждой встречной
особе женского пола. Лезть, не страшась ни Уложений Жезла и Браслета, ни
детин с дубинами и колунами -- братьев, мужей и свояков приглянувшейся
прелестницы.
трудом уместившееся на его Внешней Секире, за полной неудобопроизносимостью
Эгин так и не запомнил. Какой-то там "Неферна-тра-та-та-и-Пайпалассил", что
ли. Древнее, очень древнее ре-тарское имя, которое Отцы Поместий раскопали
среди своих излюбленных из-за полной запретности для простых смертных
писаниях.
советника уезда Медовый Берег.
легкое вино. Есмар болтал с Эгином о местных красотках и пестовал двух
тварей, которые тоже были отряжены в Ваю Сводом Равновесия. Это было его
самой важной обязанностью, ибо Есмар являлся офицером Опоры Безгласых
Тварей. А эта Опора существует, помимо прочего, для того, чтобы люди и
безгласые твари понимали друг друга как можно лучше.
повышенной злостности по кличке Лога. И почтовый альбатрос, всю дорогу хмуро
просидевший в огромной клетке, ожидая свободы или, на худой конец, свежей
рыбы. Кличка альбатроса была Шаль-Кевр.
ему о кровавых событиях его собственной биографии. И не замечал альбатроса,
бездумный, но неизреченно печальный взгляд которого вселял в Эгина смертную
тоску. Впрочем, в полезности альбатроса Эгин не сомневался, в отличие от
полезности Есмара и Логи. "С этим хоть можно будет послать в столицу
какие-нибудь новости, а с ними..."
сомнительной значимости посту, убили два месяца назад.
убийства у обочины пустынной дороги, ведущей в горный рудник. Его узнали
сразу, хотя это было нелегко. Лицо Гларта было изуродовано червями, воронами
и жуками-могильщиками. Левая рука -- отрублена. Ребра на спине изломаны,
сердце -- вырезано. Одежда изорвана в клочья все тем же вороньем. К счастью,
мясом Гларта побрезговали росомахи и медведи, иначе его останки исчезли бы в
полной неизвестности навсегда.
лука в человеческий рост, пробила Гларту спину, прошла через сердце и вышла
из груди. Гларт наверняка умер мгновенно.
когда одним отнюдь не прекрасным солнечным утром нашел у себя на столе
записку от гнорра, а вместе с ней -- обстоятельное письмо из Ваи за
подписями градоуправителя и начальника гарнизона.
неспроста. И вырезанное сердце -- особенно когда оно вырезано у офицера
Свода -- очень настораживает тех, кто сведущ в Измененной материи и словах
Изменений. Офицерам Свода не следует объяснять, с какими целями вырезают
сердца своим жертвам иные умельцы.