Михаил Зайцев

Жесткий контакт

Зайцев М. Г.

З 17 Жесткий контакт: Фантастический роман. - М.: Изд-во Эксмо, 2003. - 384 с. (Серия "Абсолютное оружие").

ISBN 5-699-02645-2

Заговор тайного мирового правительства или злокозненная проделка инопланетных пришельцев - что именно стало причиной появления в небе ЗНАКА, так и осталось неизвестным. Зато результатом стала Всемирная Трехдневная война. И хотя вытатуированный на груди ЗНАК обеспечивал полную неуязвимость от огнестрельного оружия, количество страха в мире не уменьшилось. Даже наоборот. А самым страшным местом на Земле стали затерянные в сибирской тайге Дикие Земли...

Раз,

два, три сержанта и лейтенант. Милицейский квартет бдит у воспетой всеми, кому не лень, ограды Летнего сада. Оно и понятно - ночью, тем более "белой", тем паче в нынешний исторический период, архитектурный шлягер города на Неве приходится охранять. И все равно забавно - ограда под охраной. Нелепица, ежели вдуматься.

Менты с профессиональной подозрительностью смотрят на меня, а я рассматриваю позолоченный венец собора Святых Петра и Павла. Странное дело - иголка шпиля Петропавловки многие годы колола сердце, вызывая ностальгические спазмы, но до текущей минуты я ни разу не задумывался, отчего у православного собора столь откровенно лютеранский вид? Досужий вопрос, ответ на который известен каждому, взбаламутил воображение, и я живо представил, как молодой царь Петр теряет интерес к немецкой слободе и крутится среди купцов-китайцев, как больной реформами Петр Алексеевич едет учиться мудрости в Поднебесную, как, вернувшись, прорубает в Европу окно с восточными наличниками. Я живо представил город на Неве, выстроенный по плану китайских зодчих, быстрые джонки в северных водах Ладоги, бояр, осваивающих тонкости конфуцианских церемоний. Воображение потянуло за уголки губ, и я улыбнулся, как раз проходя мимо милицейского патруля. Лейтенант открыл было рот, дабы попросить документы для рутинной проверки, однако, посчитав мою улыбку за молчаливый знак приветствия, сконфуженно произнес: "Здравия желаю" - и отвел глаза. Культурный летеха, поди ж ты, с университетским образованием. Встречаются и такие. Но редко. Впрочем, мой вид собьет спесь с любого мента. (Оговорюсь на всякий случай в скобках - почти с любого.) На мне форма офицера ВВС, в левой руке чемоданчик-"дипломат", в правой - старушечья палка-клюка, купленная вчера перед отъездом в аптеке. Обличье военного летчика с клюкой смущает, не правда ли? Сразу же возникают ассоциации с "горячими точками", с ограниченным контингентом, с зенитными ракетами и парашютными стропами. Мужчина в форме пренепременно проникнется к раненому летчику невольным сочувствием, а гражданский человек зябко поежится, глядя на крылышки в петлицах и палку в руке. Меня по определению должны уважать, и меня уважают. Правда, я немного староват для маскарадного костюма летчика, и фальшивое звание у меня не по возрасту скромное, но здесь это не страшно. Здесь сойдет. В просвещенном и комплексующем городе, разжалованном из настоящих Столиц в утешительное "Столица Культуры", относительная нестандартность типажа позволительна. Печорина с седыми висками земляки Достоевского воспримут как должное.

Между тем если и найдется мент (оговоренный в предыдущий скобках), который возжаждет придирчиво и въедливо, что называется - по полной программе, без всяких сантиментов и достоевщины проверить мои бумаги, что ж - ради бога! Пущай проверяет, документы в полном ажуре. Печатям позавидует и Джеймс Бонд, а устная легенда заморочит и майора Пронина. Даже с настоящим авиатором я вполне смогу поддержать профессиональный разговор минут эдак десять-пятнадцать. И симулянт из меня знатный, из военно-полевого врача слезу выжму.

Менты за спиной тихо шептались. Обо мне, конечно. Я к шепотку не прислушивался, я, опираясь на палку и помахивая "дипломатом", перебрался через полоску асфальта к гранитному парапету набережной. Мне было хорошо и благостно. Свидание с родным городом после долгой разлуки происходило "тет-а-тет", как говорят французы. Белая ночь на излете, я и город. И никого лишнего. Мусора не в счет. Мусор - он и есть мусор. Будь то смятый обрывок энциклопедии или объедки, завернутые в газету, один черт. И редкие автомобили на пустых магистралях не в счет. И совсем уж редкие запоздалые и ранние прохожие тоже не считаются. Сейчас мы с городом вдвоем, у нас свои общие воспоминания и свои совместные будущие дела. Мы присматриваемся друг к другу, мы оба очень изменились, но он изменился меньше, чем я, гораздо меньше.

Я свернул на Кировский мост. Не знаю, как мост сейчас называется, и знать не хочу. Для меня этот мост навсегда останется Кировским. Длинный мост, в моей памяти он короче. Еще бы! Когда я в последний раз по нему шагал, я был, страшно подумать, на сколько лет моложе. Я шел тогда по мосту пружинистым спортивным шагом, в джинсах Lee, купленных аж за сто двадцать рублей, и с сигаретой "Феникс" в зубах. Сегодня у меня идеально ровные белоснежные зубы, а тогда не хватало переднего, выбитого в драке с "команчами" на "гражданке", и остальные зубы тогда были кривые и желтые. Я поменял зубы, а город сменил лозунги на рекламу. И мои зубы, и его реклама выглядят излишне празднично, фальшиво.

Устал... Надо же - я устал! Специально брал билет так, чтобы приехать на Московский вокзал ночью, мечтал прогуляться до Петроградской пешком, испепелить ностальгию в сердце прежде, чем начнется работа, и на тебе, выдохся старый хрыч. Ну не такой и старый, нечего на себя наговаривать, однако о прежней мальчишеской прыти пора забывать. Пора, брат, пора забывать прошлое и нырять с головой в настоящее. На град ты посмотрел, себя ему показал, утер надутую ветром с Невы влагу, скупую, мужскую, и будя!

Я остановился, повесил палку на чугунные перила, поставил у ног "дипломат". Достал сигареты, заку... Нет, закурить не успел, помешал ветер. А когда наконец умудрился высечь пламя из спрятанной в ладонях зажигалки, рядом притормозила "Волга" цвета "мокрый асфальт", и Витас, выбежав из машины, услужливо распахнул передо мной автомобильную дверцу.

Сигарету раскурил, уже сидя в машине рядом с Олесей. Выдохнул дым в приоткрытое предусмотрительным Витасом оконце и попросил девушку ехать помедленнее. Сколько на самом деле Олесе лет, известно всем нашим, однако я предпочел якобы оговориться, как простой смертный, обманутый слишком нежной кожей, чересчур пышной прической и полным отсутствием морщин. Я назвал Олесю "девушкой", скормил ей виртуальный пряник, чтоб, ежели придется, иметь возможность побольнее хлестнуть ее кнутом. Искусство лидера в том и заключается, чтоб пряники были виртуальными и было их как можно больше, а хлыст причинял настоящую боль, но редко и заслуженно. Как истинный лидер, я первым заговорил с Витасом подчеркнуто на равных, провоцируя и без того неизбежные вопросы, готовый отвечать с чуть заметной ноткой растерянности, создавая иллюзию, будто нужно мне от Витаса не столько слепое подчинение, сколько искренняя помощь.

В начале нашего панибратского разговора Витас, дурашка, рассказал то, что и без него мне было прекрасно известно. На след объекта петербуржцы напоролись случайно. Да, они его искали, как и все наши, по всей стране и, отчасти, за рубежом. Никто толком не представлял, где его искать, мы высчитали приблизительный поисковый радиус, в каковой попал и город на Неве. Если честно, я ожидал, что объект засветится в Крыму или на Ставропольщине. С южным направлением его связывало многое. Народился он в Мурманске, а учился в Ленинграде, посему и про Север мы не забывали.

Я накоротке общался с объектом не год и не два, всякое бывало - и коньячок смаковали вместе, и откровенничали, делились воспоминаниями. В отличие от меня, он редко поминал град Петера добрым словом. Учился он в техноложке, сиречь - в Технологическом институте имени Ленсовета, жил в общаге на семухе, то бишь - в студенческом общежитии на улице Седьмая Красноармейская. В общаге ему жилось худо, в тамошний "студенческий" коллектив он не вписывался. Ставлю слово "студенческий" в кавычки не зря, ибо семуха более напоминала рабочее, чем какое-то иное общежитие. Подавляющее большинство жильцов - парни и девушки с "рабфака", имя им - "направленцы". Со всех концов СССР направлялись на учебу в Ленинград заводчане. Два года на рабфаке и последующие пять в вузе направленцы воспринимали не иначе как затянувшийся отпуск. Основная задача - спихнуть сессию абы как, чтоб родимые заводы перечислили стипендии. В промежутках между сессиями будущие инженеры хлебали портвейн "Кавказ", спекулировали по мелочи, хором лечили венерические заболевания и устраивали "дискотеки", опять же в кавычках. Средний возраст "студента-направленца" приближался к тридцатнику, а объект поступил в техноложку сразу после школы, девственником, не зная, какое оно похмелье, и, самое печальное, будучи изрядно начитанным. Домашний ребенок, он общался с малой горсткой вчерашних школьников, таких же, как он, нечаянно поступивших на один факультет с пьющими недорослями. Все его друзья сверстники-сокурсники, все, как один, ленинградцы, жили в отчих домах, а он занимал койку в шестиместке, и соседи по комнате, алча добавить портвейна, частенько воровали на продажу художественную литературу из его тумбочки. Он страдал. Очень. Я бы, наверное, на его месте запросто адаптировался к общежитской среде, причем совершенно не обязательно за счет совместного распития спиртных напитков и отказа от умного чтения, а он... Он вообще, как мне показалось, несколько утрировал, вспоминая ужасы семухи и рисуя образы провинциальных неандертальцев-направленцев. Он, в принципе, был склонен к гротеску, но ему можно, он гений в своем роде, ему многое простительно, кроме побега, разумеется. Прежде чем пускаться в бега, подумал бы, сволочь, как он меня подставляет, эгоист чертов. Впрочем, не мне рассуждать об эгоизме...

Ехать нам до Петроградской десять, от силы пятнадцать минут, даже если медленно, как мы и едем, а дурашка Витас истратил половину времени, рассказывая про нашего информатора в ментуре и пересказывая полученную от него информацию о разыскиваемом. Высказался и только потом приступил к удовлетворению собственного делового любопытства, к вопросам. Осторожно подбирая слова, спросил, кто такой объект вообще и почему с его исчезновением поднялся такой шухер. Навострила ушки с бирюзовыми сережками Олеся. Я выбросил в окошко недокуренную сигарету и ответил на вопрос "Кто?" коротко: "Рекрут". Что это означает на нашем специфическом сленге, знали оба.

И Витас (я видел его отражение в зеркальце над ветровым стеклом), и Олеся синхронно кивнули. Последовала вежливая пауза, затем Витас спросил, откуда конкретно удрал Рекрут. Я улыбнулся: "Из Рая". После его побега из зоны под кодовым названием "Рай" пришлось эвакуировать всех на всякий случай, однако об этом я умолчал.

Две мимолетные полуулыбки в ответ на мой оскал, и попутчики с серьезными лицами ждут серьезных объяснений. Что ж, извольте - он жил как в раю. Конкретнее? Пожалуйста- жил воистину как в раю, сибаритствовал в коттедже на берегу лесного озера, отменно харчевался, имел отличные условия и все такое прочее. А вот сбежал, гаденыш, уполз из золотой клетки на свободу. Как будто она бывает, эта самая пресловутая свобода. Покажите мне полностью свободного человека или любое другое независимое существо, и я тут же помру от зависти.

Следующий вопрос касался обстоятельств побега, первый взгляд вполне невинный вопросик, но на деле хитрый, с двойным дном. Ай да Витас! Зря я обзывал его "дурашкой", ой зря. Расточительно долго вступительным словом он почти усыпил мою бдительность и теперь, как бы невзначай, задает правильные вопросы. Молодец Витас, на самом деле соображает. Сведения об охране объекта "Рекрут" позволят уточнить его статус и заодно прикинуть тактико-технические характеристики беглеца. Хитер Витас, однако и я не лыком шит. Объясняю - объект никто не сторожил, его охраняли, берегли, холили и лелеяли. О количестве телохранителей, равно как и об их квалификации, я умалчиваю. Излагаю факты - однажды поутру юная нимфа, как обычно, принесла Рекруту кофею в постельку, а постелька-то, вах, пуста. Все вокруг оперативно обыскали, но поиски по горячим следам не дали результатов, поелику ни горячих, ни холодных следов не обнаружилось. И на границах зоны "Рай" все было спокойно, будто ее никто и не пересекал. Вариант с похищением исключили сразу же, как заведомо фантастический. Удивились, разозлились и забили в колокол общей большой тревоги. Первая оптимистическая нотка прозвучала эхом лишь на днях, в Питере, что весьма отрадно. Откровенно признаюсь - за полтора месяца сплошь тревожный набат мне лично изрядно надоел. Спасибо, ребята, усладили слух, век не забуду.

Подъезжаем к Петроградской. Я успею ответить еще на один вопрос, последний. Опережая Витаса, его задает Олеся. Спрашивает о вознаграждении. Кому? За что? Вам за вашу успешную работу?! Ну, мадам, экая вы, право... штучка с ручкой. Виртуальных пряников вам мало, вам медовые подавай. А кнута для острастки поперек спины как?.. Нет, погожу. Ограничусь легким укором: борзеете, мадамочка! Пардон, зажрались! Вижу, вижу, Витас, твою отстраненную физию в зеркальце. Прикинулся задумчивым, отмежевался от меркантильных поползновений подруги. И снова молодец, Витас! Правильно делаешь, ибо сказано - воздастся каждому по заслугам, и добавлено - не плачь, не бойся, не проси. Рискни и возьми сам, ежели считаешь себя умнее, сильнее других, но не проси. Вот, к примеру, объект - взял и рискнул. И ему воздастся. Рано или поздно. Причем скорее рано, чем поздно. Скрыться от нас еще никому не удавалось. А впрочем... Хм-м... а впрочем, я лично вообще не припомню, чтоб кто-либо из Рекрутов пытался слинять. Был прецедент, помню, моего ранга человек исчез без вести по собственному, так сказать, желанию, но чтоб сдернул Рекрут, такого не было, точно! Из "Рая" в здравом уме и твердой памяти не бегут, и психов, которым жить надоело, раньше среди наших подопечных никогда не было...

Приехали. Родные места. Дом мод, памятник Попову... или Павлову? А вон там был тир, а тут кольцо 33, 92 и 94-го автобусов. Нарушаем правила дорожного движения, сворачиваем влево. Петляем по улочками да переулочкам, недолго петляем. "В этом доме", - показывает Витас. Поворачиваю голову, узнаю дом, и последняя надежда во мне агонизирует глупым "а вдруг совпадение?". Никаких совпадений! Все правильно - именно про этот дом я и рассказывал объекту. Витас выносит окончательный приговор надежде, называя номер подъезда и квартиры. Конец. Надежда мертва.

Помню как сейчас - ранняя осень, поздний вечер, мы, я и объект, сидим у потухшего кострища на берегу стылого озера, пьем коньяк из пластмассовых стаканчиков, закусываем печенной в золе картошкой и говорим о былом, о питерском. С озера тянет холодком, коньяк обжигает гортань, нас объединяет общая ностальгия по отшумевшей на брегах Невы юности. Его ностальгия со знаком минус, он рассказывает про общагу на Седьмой Красноармейской. Я слушаю, мысленно блуждая по Ленинграду, и, когда он замолкает, рассказываю. Про этот дом, мимо которого только что, наяву, тихо проехала "Волга" с Олесей за рулем, мною рядом и Витасом на заднем сиденье.

В этой, старой, мрачной пятиэтажке, построенной в девятнадцатом веке, в семидесятые годы века двадцатого, в первом подъезде, на четвертом этаже жила-была девушка Света. Невеста моего старшего 6paтa. Помню, как я, прыщавый и наглый пацан, присмирел, знакомясь с потенциальной родственницей, помню, как гордо и понимающе усмехнулся брат, представляя невесту. Света была хороша... Да что я, черт побери, говорю ? Какое там хороша ?! Она была красива, она была прекрасна. Она напоминала Мадонну кисти Леонардо. Ее реликтовая красота восхищала. В прошлом, двадцатом веке еще встречались подобные ей... как бы выразиться поточнее... подобные ей юные девы. А нынче, к сожалению, вокруг сплошь девки, девахи, девицы. Иногда славненькие, бывают и миленькие, попадаются даже исключительно очаровательные, однако иного генотипа, других пород, новых видов. Или я просто старею? Нет, я просто объективен, к сожалению к величайшему.

Помню, как, пригубив коньяк, объект прокомментировал мои сантименты с точки зрения папаши Фрейда и как спросил: "Где она сейчас, дева Света?" Пришлось сказать: "Не знаю. Свадьба не состоялась. Брат погиб холостяком". Я пожалел, что заговорил о Свете, и соврал - дескать, Света к слову пришлась, а рассказать я хочу о писателе и поэте Б. Объект навострил уши, что неудивительно. Он же у нас тоже писатель, наш объект, мать его... впрочем, я не страдаю некрофилией.

Член Союза писателей Б. вдвоем с супругой проживал на одной со Светой лестничной площадке, в соседней квартире. Я, подросток, с ума сошел, когда меня представили настоящему писателю. Я привык видеть писателей на портретах в школьных кабинетах, свыкся с их умудренными ликами на страницах учебников, меня однажды чуть было не исключили из пионеров за пририсованные чернилами рожки Максиму Горькому, и вдруг - живой писатель. Без рожек, с бородой, пузатый, с очень маленькими кистями рук. Более того, Б. не только писатель, но еще и поэт по совместительству. Ваще финиш! Всамделишный поэт наградил меня рукопожатием. Во дворе расскажу, фиг поверят! Я лихорадочно вспоминал, каких еще поэтов знаю: Пушкина знаю, Лермонтова и еще этого, как его, лысого... неважно! Главное, теперь я знаю лично поэта Б. Мальчишка, я дерзнул попросить книжку с автографом! И мне подарили книжку! Стихи Героя Социалистического Труда, чабана из Средней Азии в авторском переводе нового знакомого Б. Я пил чай с вареньем, слушал обрадованного появлением слушателя речистого Б. и недоумевал. "Как это можно стать членом Союза писателей-поэтов, не опубликовав ни одной СОБСТВЕННОЙ книжки?" - пытался понять я. Публикации творений Б. в толстых журналах меня почему-то не впечатляли. Я цедил чай, соображал и косился на супругу наездника Пегаса. Жену литератора звали Музой. Честное слово - ее звали Муза Михайловна. Крупная женщина с властным взором и пучком рано поседевших волос, схваченных на затылке гребенкой. Муза Михайловна, как вскоре выяснилось, работала учительницей в школе. Естественно, учила русскому языку и литературе. Как только я об этом узнал, сразу поперхнулся чаем, сел прямо, убрал со стола локти...

Объект скоблил перочинным ножом пепельную кожуру с печеной картофелины и хохотал. Моя байка про литературную семейку его позабавила. Признаться, я несколько преувеличивал, выставляя себя, подростка, этаким простаком-недорослем, на самом деле к моменту знакомства с Б., помимо хрестоматийных поэтов, читывал я, вьюнош, и Николая Глазкова, и Николая Тряпкина. И Музы Михайловны я тогда совершенно не испугался. Я преувеличивал, однако и объект, описывая ужасы общаги на семухе, явно сгущал краски...

Череду воспоминаний оборвало резкое "БИП!". Клаксон "Волги" огрызнулся на раннего прохожего, спросонья чуть не угодившего под медленно вращающиеся колеса. Я велел Олесе свернуть за угол и остановиться. Мое повеление было исполнено, и, бросив короткое "ждите", я вышел.

Палка тюкает об асфальт, "дипломат" тянет плечо, я иду, умело имитируя легкую хромоту, к первой парадной воскресшего из пучины воспоминаний дома. Цифры кодового замка мне вдогонку шепнул молодчина Витас. Открываю дверь подъезда, в нос лезет запашок кошачьей мочи. Около почтовых ящиков некто сердобольный поставил картонную коробку, на дне коробки котенок. Совсем маленький рыжий комочек, меньше месяца от роду. Котенку не выбраться из коробки и посему приходится писать на картон, который воняет нещадно.

Заглядевшись на котенка, спотыкаюсь о первую лестничную ступеньку. Дурной знак. Впрочем, я не верю знакам. Ни добрым, ни злым. Я материалист, как говорится - "до мозга костей".

Бегом, зажав палку под мышкой, на четвертый этаж. Ага, вот здесь жила Светлана, а за этой дубовой дверью творил Б., ныне покойный. Жму на кнопку звонка. Б., помнится, называл свою Музу "ранней пташкой", дескать - "всю жизнь она просыпается ровно в пять". На моих часах половина шестого с секундами. Будем надеяться, что жаворонок Муза Михайловна уж тридцать минут как на ногах.

Точно, на ногах! Слышу ее поступь за дверью, возню с запорами, скрип петель и вижу темный силуэт Музы Михайловны сквозь перечеркнутую цепочкой щель. Виноватая и доброжелательная улыбка давно на мне, бархатным голосом сообщаю: "Я, простите бога ради, брат вашего постояльца; в Питере я проездом, зашел проведать единоутробного, извините, что так рано; брат звонил с почты неделю тому назад, сказал ваш адрес, можно его увидеть?"

Объект терпеть не может распространяться о своей семье, о родителях, о родственниках. За годы общения он всего однажды случайно помянул какого-то двоюродного дядю и, опомнившись, замолк на полуслове. Хоть и знает прекрасно, что у нас на него подробнейшее дело, а все равно про родственников ни гугу, молчок. Бзик у него такой. На этом замечательном бзике я и строю свою работу. Я - брат. Разве он при вас не вспоминал меня добрым словом ? Ах он такой-сякой...

Дверь закрывается перед моим сморщенным улыбкой носом, лязгает цепочка, и дверь нараспашку. Пред травмированным военным летчиком легко открываются многие двери и без лишних проволочек. Народ как был, так и остался простодушен и доверчив.

Она мало изменилась, я бы узнал ее в толпе. Глубже врылись морщины в кожу, до желтизны выцвели волосы, надломилась горбиком спина, а в остальном все та же Муза Михайловна, какой я ее запомнил.

Стоит ли подробно говорить о том, что (и почему) она меня не узнала? Пожалуй, не стоит.

Муза Михайловна, сделав скорбное лицо, зовет меня проходить в комнаты и достаточно складно излагает обстоятельства возникновения моего лжебрата (коего я про себя продолжаю именовать объектом), детали их совместного проживания под одним потолком и ошарашивает вестью о его внезапном исчезновении. Вся информация скомкана в единое длиннющее предложение, мелодекламация которого длится всю дорогу от входной двери до кабинета покойного Б., где ютился и работал спрятавшийся от мира объект.

Мирок писательского кабинета за те годы, что я здесь не был, остался почти прежним. Уберите со стены цветную фотографию Б., снимите десятки черно-белых коллективных фото выпускных классов, и слово "почти" можно вычеркивать. Раньше фотографии выпускников висели в соседней комнатушке их классного руководителя Музы Михайловны. Видимо, после кончины мужа вдова-учительница перебралась в его рабочий кабинет и уже за этим огромным двухтумбовым столом проверяла школьные сочинения. Места для тетрадей на столешнице достаточно, допотопная пишущая машинка совершенно не мешает, ежели присесть с торца. Судя по дате на последней в ряду школьных фотографий, крепкая старуха делилась добрым и вечным с подрастающим поколением вплоть до начала третьего тысячелетия.

Во вступительном предложении Муза Михайловна оговорилась о какой-то РАБОТЕ моего лжебратишки, когда же мы вошли в кабинет, целиком сосредоточилась на его исчезновении. Я стоял напротив бабушки Музы и, будто смотрясь в кривое зеркало, копировал меняющиеся от скорбного до оптимистического выражения ее старушечьего лица и молча слушал. Понимал - перебивать бесполезно, нужно дождаться словесного отлива, не забыть отыграть собственную роль шокированного родственника и только потом бабусю брать в оборот на предмет интересующей меня информации.

Гримасничая в унисон с Музой Михайловной, краешком глаза я примечал следы, оставленные после ухода объектом. Чемодан объекта прислонился сбоку к валику потертого кожаного дивана. Чемодан - это неинтересно. Гораздо интереснее ручка "Паркер" с золотым пером на столешнице около пишущей машинки и стопка чистых бумажных листов стандартного формата. Понадобился минимум дедукции, чтобы понять - объект занимался маранием бумаги. Вряд ли ручкой с золотым пером. "Паркер" лег на стол специально для Музы Михайловны, как символ истинной принадлежности к клану пишущих. Сомневаюсь, чтобы вдова советского писателя оценила преимущества портативных компьютеров, а дробь мужниной печатной машинки, безусловно, звучала для нее слаще классической музыки...

Чаю? Да, спасибо... Ой, я ботинки не снял. Спасибо! Спасибо большое. Да-да, конечно, сяду, вы не волнуйтесь. И я тоже постараюсь успокоиться. Конечно, конечно, подожду, пока чайник вскипит, конечно, ступайте, со мной все в порядке, у меня с собой валидол...

Уф!.. Наконец-то тайм-аут. Наконец могу расслабить лицевые мышцы и спокойно в одиночестве осмотреться уже не краешком глаза, а обоими внимательными глазами... Нет, рано! Шарканье тапочек сигнализирует об изменении маршрута хозяйки. Старушка возвращается, не дойдя до плиты, и мне приходится снова морщить лоб, изображая тревожную озабоченность.

Муза Михайловна воротилась, чтобы сказать про книжку. Мой пропавший лжебратик подарил ей сборник собственной прозы. На "заднице" книжки имел место быть фотопортрет автора. Муза вернулась сообщить - в настоящее время книга находится в милиции. Работники правоохранительных органов тиражируют портрет пропавшего, все будет хорошо, нечего волноваться, его найдут, обязательно найдут.

Чего-то похожего я и ожидал. Единственное утешение - та книжонка (тоненькая, почти брошюрка) издана под псевдонимом. Я, между прочим, вообще был против ее издания, но стоявшие выше меня на крутых уступах иерархической пирамиды решили иначе, решили потешить тщеславие объекта печатным пряником и распорядились: "В печать!"

Кстати, беллетристику объект, на мой взгляд, накропал презабавнейшую. Сборник рассказов. Точнее - рассказиков, коротких и лаконичных. Особенно мне приглянулась наглость размером в полстранички, озаглавленная "Гелла" и подписанная двумя авторскими фамилиями через дефис: Булгаков- ... Под троеточием я разумею псевдоним объекта, который остерегусь лишний раз поминать всуе, извините.

Всем известно, что Михаил Афанасьевич не завершил роман о Мастере. В частности, осталась недоработанной линия Геллы. Куда и как подевалась единственная приближенная к Воланду нечисть женского пола, дописал наш шалун. При этом сей литтеррорист не добавил от себя ни одной фразы, ни единого слова. Сфабриковал рассказик, вычленяя из булгаковского текста отдельные предложения и словосочетания. Выстроил нечто логически обоснованное и оригинальное, позаимствовав из монолита "Мастера" отдельные строительные элементы. Отсюда и соавторство с классиком, как подзаголовок рассказа. А почему бы и нет ? Существует же "Кармен-сюита", подписанная Бизе- Щедрин, правда? Если Щедрину позволительно тревожить прах Великих, то по какой причине и объекту не уподобиться... Стоп! Допускаю принципиальную ошибку - сравниваю объект с кем-то другим, а его нельзя ни с кем сравнивать, он уникален, гад! Великий компилятор, мать его в лоб!..

Входную дверь Муза Михайловна распахнула передо мной в пять часов тридцать минут, а захлопнулась за моей спиной та же дверь в семь с двумя нулями. Я опух от чая, замучил мышцы лица гримасами, но зато вытянул из бабушки даже больше того, на что рассчитывал, сумел воссоздать полную последовательность событий, разложить факты и фактики по полочкам и пронумеровать эти полки. Вот что у меня получилось:

1.Объект узнает из хмельной трепотни у костра о существовании писателя-поэта Б. (Источник информации - я, грешный.)

2.Зная фамилию члена Союза советских писателей, объект наводит справки и выясняет факт кончины Б., а также точный адрес вдовы. (Еще до побега.)

3.Объект является к вдове под видом шапочного знакомого Б., некогда встречавшегося с покойным в разнообразных редакторских коридорах толстых журналов. (Опять же спекулирует полученной от меня информацией).

4.В качестве вещественного доказательства легенды объект предъявил Музе Михайловне книжку с собственной авторской фотографией (хитер, сволочь!).

5.Объект, согласно легенде, посетил С.-Петербург, гонимый в белую ночь сопливой ностальгией, получает от растроганной декламацией стихов Саши Пушкина ("пишу, читаю без лампады") бабушки Музы предложение погостить.

6.Гостит, сволочь. Редко выходит (но выходит!) на улицу. Редко звонит (но звонит!) по телефону. Долбает по клавишам пишущей машинки, работает, гад. А однажды кто-то позвонил ему(!!!). Кто? Мужчина? Женщина? Характеристики голоса? Муза Михайловна не знает, трубку снял объект (звонили поздно вечером, они как раз чаевничали вместе на кухне, и он предупреждал, что ждет звонка, и попросил прощения за то, что дал постороннему Музе Михайловне человеку номер ее телефона).

7. Объект исчезает. Идет прогуляться светлой белой ночью и пропадает без вести.

8. Муза Михайловна сутки нервничает, на вторые находит в потрепанных записных книжках телефонный номер своего бывшего ученика Коли (по литературе у Коли всегда была твердая четверка). В одна тысяча девятьсот лохматом году, окончив среднюю школу, Николай подался на службу в ментуру. На сегодняшний день, заочно осилив юрфак, дослужился до майора.

9. Майор Коля, не смея отказать старушке, забирает у нее книгу с портретом пропавшего автора и РУКОПИСЬ!!! Три восклицательных знака после слова "рукопись".

Чего не ожидал, того не ожидал! Слушал Музу Михайловну, кивал, кивал, поддакивал бабушке - да, мол, он творческий человек, вы правы - при этом сильно подозревал, что объект просто-напросто дурил старушку, время от времени насилуя клавиатуру печатной машинки, пачкая бумагу бессмысленными рядами букв, цифр и знаков препинания. Когда выяснилось, что все наоборот, что "время от времени" объект отдыхал, а большую часть суток создавал машинописные тексты, я успел прикинуть пару-тройку версий относительно их содержания прежде, чем услышал от писательской вдовы категорическое: "Он писал роман". О чем? Бабулъка без понятия! Она не читала, но "просматривала". При случайном беглом просмотре десятка листочков профессиональный глаз Музы Михайловны обнаружил несколько орфографических и пунктуационных ошибок, а также одну опечатку. Сам объект сказал бабушке, мол, сочиняет беллетристику.

О да! Объект проявил чудеса сообразительности, обвел вокруг пальца охрану, исчез, испарился, дабы спрятаться от Мира и сочинять ЗАУРЯДНУЮ беллетристику! Кто в сие поверит ? Лишь те, пред кем беглец предстал в облике творческого человека. Первая пара верующих - Муза Михайловна и майор милиции Николай, не знаю его отчества.

Мусор Коля взял у Музы Михайловны рукопись. Скорее всего, пачку бумаги с набитой вручную текстурой мент забрал под нажимом старой учительницы. Старуха, наверное, не брезгует Агатой Кристи, и в ее понимании рукопись способна оказать неоценимое вспоможение органам в процессе поисков без вести пропавшего.

Итак, что я имею ? Новые вопросы без ответов, жгучее желание свернуть лебединую шею ведьме Олесе и домашний вкупе со служебным телефонные номера майора, у которого находится единственный экземпляр творчества объекта. Единственный? Да, представьте себе. Объект отстучал один экземпляр "романа", бросил его и смылся. Оригинально, согласны?

Хлопнуло за спиной, я пересек лестничную площадку, мельком взглянув на дверь в квартиру Светланы. Где-то она сейчас, повзрослевшая девушка Света? Быть может, живет за этой дверью с детьми и мужем, а может... впрочем, какая мне разница? Я топаю вниз по ступенькам и думаю о насущном.

На изгибе последнего лестничного пролета меня обгоняет толстый мужичонка в клетчатом пиджачишке. Вскрывая почтовый ящик № 30, выгребая из ящика кучу рекламных листовок, клетчатый пинает парусиновым носком ботинка картонную коробку с рыжим котенком и комментирует свои действия, повернув щекастую рожу в мою сторону, ища у меня поддержки: "Давить надо вонючек к ядрене-фене, весь подъезд обоссали и все плодятся, твари!" Описанная котенком коробка мнется после второго удара парусиновым боком. "К ядрене-фене?" - переспрашиваю я, приближаясь к почтовым ящикам. Зажимаю трость под мышкой, нагибаюсь, беру в руки покорного судьбе, перепуганного котенка. Это кошечка. Один из самых невинных моих талантов - умение определять пол животного, не заглядывая под хвост. К ядрене-фене, значит? Что ж, нарекаю тебя Феней, кошечка. Будешь зваться Фенечкой, договорились? Сажаю Фенечку на плечо, на погон, перехватываю клюку, разворачиваясь выходу... Ой! Извините, ради бога! Ах, какой я неловкий раненый военный летчик! Умудрился нечаянно угодить концом инвалидной трости точно в промежность клетчатому мужичку... Ох! Право, гражданин, я не хотел задеть вас еще и "дипломатом" за бедро, простите. Вы не сильно зашиблись, когда упали, нет? Молчите? Больно, да? Руки, пардон, не подаю, заняты руки. Ну да ничего - отлежитесь, встанете. Пиджачок, правда, после придется простирнуть, чтоб мочой кошачьей не вонял.

Выхожу на улицу, оставляя мужичонку валяться в углу под почтовыми ящиками. Мужик стонет, не в силах вымолвить ни слова. Хорошо я его "задел", право слово - хорошо! А Фенечка балансирует на плече, трется мордочкой о мою щеку. Чем лучше я узнаю людей, тем больше люблю кошек. Мне нравятся и кошачья независимость, и когда, как сейчас, мокрым носиком в щеку. Нравятся мягкие лапки, в которых прячутся острые коготки. Нравится потусторонний взгляд зрачков-черточек. Я люблю кошек и не люблю людей. Пожалуй, кроме родителей и давно погибшего брата, нечто похожее на влюбленность я испытывал лишь в ранней юности к девушке Светлане, и Фрейд здесь совершенно ни при чем, то чувство абсолютно не имело половой подоплеки.

Витас вышел навстречу, помог - взял "дипломат", открыл передо мной дверцу. Освободившейся от чемоданчика рукой я пересадил Фенечку с погона на грудь и занял свое место в машине.

Витас воспринял появление Фенечки без всяких лишних эмоций. Полагаю, он бы не выказал особого удивления, появись я из-за угла, скажем, в обнимку с удавом.

Олеся, в отличие от Витаса, посчитала необходимым промурлыкать: "Ути-пуси, какой котеночек, какая прелесть!" Губы Олеси улыбнулись, но глаза излучали обычный равнодушно-расчетливый холодок. Устроившись в кресле, пристроив палку между, я хорошенько размахнулся и залепил даме за рулем звонкую пощечину. Тыльной стороной ладони стер улыбку с красивого лица, высек сноп злобных искорок из ледяных глаз и спросил тихо, вежливо: "Кто работал товарища майора?" Ее губы снова улыбнулись, вызывающе дерзко, а острый кончик розового язычка слизнул смазанную помаду. "Я", - ответила Олеся. Плохо работала, стерва! Подумаешь, уложила в постель мента через два часа после якобы случайного знакомства в метро, тоже мне достижение! Ну, совратила образцового семьянина, разговорила Колю на темы героических мусорских будней - и чего? А ничего! Про многое он ей рассказал, в том числе и про исчезновение писателя упомянул. О рукописи смолчал. Его право умалчивать, ее обязанность влезать в душу и работать тему. Почему я узнаю о существовании машинописного романа сегодня из беззубых уст Музы Михайловны, а не вчера из телефонной беседы с питерцами накануне отъезда? Я гладил Фенечку и слушал оправдания Олеси. Сзади виновато сопел в затылок Витас. Громко сопел, подхалим. Мысленно я разжаловал Витаса из дважды молодца в просто молодчину. Не терплю подхалимаж, с услужливыми молодчинами и проще работается, чем с самолюбивыми личностями вроде Олеси. Не желает мадам признавать собственных оплошностей, толкает речь в свое оправдание, позабыла, что кнут, в отличие от пряника, не бывает виртуальным. Хотел ограничиться пощечиной, однако вижу - придется еще поучить дамочку, обломать как следует.

Медленно, не спеша, беру даму за горло. В буквальном смысле. Сжимаю пальцами ее нежную шею, перекрываю доступ воздуха в легкие. Олеся не сопротивляется. Сидит, выпучив глаза, царапая маникюром оплетку рулевого колеса. Хоть чего-то соображает, уже плюс, уже не безнадежна. Рискнула бы оказать сопротивление, и я бы ее убил.

Довожу женщину до состояния обморока. Красивые глаза Олеси мутнеют, из уголка рта течет слюна. Отпускаю. Олеся падает лбом на руль, а я чешу Фенечку за ушком, жду, когда телка очухается. Фенечка урчит от удовольствия, похрюкивая, как поросенок. Хорошая моя кошечка, очень хорошая девочка, ребенок кошачий.

Олеся хрипло вздохнула, оттолкнулась от рулевого колеса, выгнула спину, запрокинула голову. "Погнали", - распорядился я. "Куда?" - спросила Олеся, наслаждаясь свободным дыханием. "К Неве, котенка топить буду". Поворот ключа в замке зажигания, и "Волга" трогается с места.

Восьмой час. Город ожил, горожане спешат на работу. У них сутки разделены на три части: работа, не работа, сон. Мы - другие.

Набережная пустынна. Вдоль потока воды, гранитным этажом выше, поток машин. У парапета одинокий пенсионер забрасывает в невские воды леску с крючком и поплавком. Неужели надеется на улов? Удилище у рыбака ого-го, способно выдержать вес молодого кита.

Я попросил Олесю остановиться подальше от рыбака. Попросил, а не приказал. Лидер обязан прощать, иначе останется в гордом одиночестве, вроде этого придурка-рыболова. С величайшей осторожностью я передал Фенечку Витасу. Пушистая девочка цеплялась коготками, не хотела меня отпускать, маленькая. Поняла, кошечка, кто ее спаситель и на кого рассчитывать в этой жизни. Понятливая попалась скотинка. Единожды молодчина Витас тоже понятливый, шутку с котенком-утопленником воспринял как шутку, догадался, зачем на самом деле приехали к пустынной набережной, и в обмен на кошечку вручил мне трубку мобильника. Я вышел из машины, подошел ближе к воде, набрал длинный, начинающийся с единицы телефонный номер. Справа - фигурка рыбака, слева - притормозившая "Волга", за спиной - вода, пешеходам на другой стороне улицы плевать на летчика с мобилой возле уха, авто проносятся мимо, создают необходимый звуковой фон, глушат и без того тихий мой голос.

Вообще-то я совершенно напрасно страхуюсь от случайных ушей. Руководствуюсь более привычкой, чем логикой. Витас и Олеся сами до коликов боятся нечаянно подслушать мои телефонные переговоры, а досужий свидетель, ежели и услышит чего, гарантирую - не поймет ни слова. В принципе, не страшны и слухачи на прослушке эфира. Пусть спецслужбы меня пишут, вряд ли в штате спецуры найдется толмач, владеющий языком, на котором общались древние скифы. Не существующие у степных кочевников понятия я легко заменяю румынскими или венгерскими словами, эти словечки штатный переводчик, может, и поймет, а втолку-то? Ну, переведет полиглот нечто типа: "...полицейский... роман... майор...", ну и что? Ну, допустим, вдруг спецы заинтересуются тарабарщиной, так и пусть! Наши информаторы крепко сидят во властных структурах, мы контролируем ситуацию, мы всегда ее контролировали. Наш стиль работы предельно жесткий, меры пресечения вредных тенденций, как правило, самые радикальные. Откровенно признаюсь - я сейчас мог бы и не звонить никуда, и без трепотни по-скифски инструкции с маковки иерархической пирамиды очевидны: всех, кто читал рукопись Объекта, выявить, затем устранить. Саму рукопись, разумеется, добыть любой ценой. Разбираться с содержанием писанины Рекрута будем позже. Что и зачем он насочинял, в настоящий момент вопросы второстепенные... А, кстати, интересная мыслишка промелькнула: какой из вопросов важнее - ЧТО? или ЗАЧЕМ?..

Я вспомнил, как Рекруты, коллеги объекта, проверяли-перепроверяли текст той книжонки с его беллетристикой и его портретом. Проверяли до отправки в печать, разумеется. Мы боялись, что наш пострел в порыве творческого экстаза выплеснул на бумагу чего не надо. И, кстати, не зря боялись - в одном из рассказиков говорилось о событиях, которые произойдут в Нью-Йорке в первую осень третьего тысячелетия, то есть имел место прецедент пусть неосознанной, но психографии. Рассказик из сборника выкинули, а Рекрута пожурили. Он тогда, между прочим, и сам испугался стихийной потери контроля над собственным основным "рабочим талантом"...

Получив ожидаемые инструкции, я вернулся в машину. Олеся покосилась на меня с опаской, бледная, аки покойная панночка из повести Гоголя... Или "Вий" вовсе не повесть, а рассказ? Или роман? Роман с покойницей, ха! Любовный, блин, роман...

Я успокоил Олесю, сказал, что про ее оплошность посчитал возможным пока не докладывать. Мое "пока" - одновременно и протянутый пряник, и замахнувшийся кнут. Я лидер, я бы на месте гоголевского семинариста сумел подчинить себе труп ведьмы. Причем без особых напрягав, шутя, играючи. Я многому научился, прежде чем стал лидером.

Майору без отчества я позвонил из машины. Рабочий телефон не ответил, мент отыскался по домашнему номеру. Он заболел. Вчера, поздно вечером, у Коли подпрыгнула температура. ОРЗ. Докторша из районной поликлиники обещала прибыть на дом к майору в два часа дня, а полчаса назад Николаю отзвонилась Муза Михайловна, побеспокоила больного, растормошила сонного старческим кудахтаньем. Обидеть старушенцию Коле "в падлу" (цитата), посему майор готов меня принять "на хате" (опять цитата) и уделить приезжему летчику минутку-другую.

Все правильно - я попросил бабушку Музу связаться с бывшим хорошистом после моего ухода. Она порывалась сразу же при мне телефонировать мусору, но я соврал - спешу, мол, отметиться в штабе округа, у нас, военных, так принято. Штаб, мол, открывается в восемь, отмечусь и на всех парах в милицию, помогать следствию, справляться о наработанных органами результатах. Возбужденная беседой бабушка осталась одна в океане эмоций и с радостью выплеснула недосказанное в телефонную трубку, оправдала мой примитивный психологический расчет, достала Колю и вынудила милиционера дать согласие на немедленное рандеву с летчиком.

Бабуся не подвела, подкачал Коля. Занемог, скотина. А рукопись, поди ж ты, у него на службе, надеюсь, что в сейфе. Или ее растащили по листочку Колины коллеги в сером? На подтирку? Фигово, блин...

Николай продиктовал домашний адрес, озвучивать который я счел излишним, ограничился короткой фразой: "Жми домой к любовнику, Леся". Успею выкурить сигарету? Успею.

Майор обитал на Большом. Фасад первого этажа его солидного дома занимали магазины, в том числе и "Молочный". Отрадно - Фенечку надо бы покормить. Окна двухкомнатной "хаты" мусора выходят во двор, тоже нормально, меня подкатили прямо к арке, и это хорошо - меньше идти, изображая хромого с "дипломатом"...

Ворчливый лифт в проволочной клетке доставил стареющее тело на площадку последнего этажа. Дверь в хоромы милиционера знатная, обита натуральной кожей и с дюжиной (честное слово!) замочных скважин. Остро хочется запихнуть спичку в самую узкую скважинку, однако приходится себя сдерживать и вежливо давить на кокетливую пумпочку электрического звонка.

Динь-дили-дон - поет звонок. Жду. Подмигнул дверной "глазок". Сим-сим открылся.

Забавно выглядит майор в махровом халате с потной лысиной и в тапочках на босу ногу. Чихает. Жестом предлагает заходить, жестом разрешает оставаться в обуви, сдерживая чих, бормочет: "Пшли, пшли на кухню, курить есть?"

Кухня дразнится аппетитными запахами и новизной обстановки. Сажусь напротив холодильника, сделанного в Швеции с умом, закуриваем. Напрасно я дымил по дороге, накурился и дышу никотином без всякого удовольствия, за компанию. Противно. Глотаю дым, слушаю майора, который спешит заболтать пришельца на скорую, чтобы, затушив сигарету, выставить меня вон.

Он один (мне повезло!), его все на даче, температура 37 и 8, нос заложило, сопли. Книжка с портретом моего пропавшего брата на работе. "Фотку чувака" еще не тиражировали. Положено объявлять розыск спустя трое суток после "пропажи человека". Старухе правила не объяснишь, "угомонил училку" обещанием разобраться, а "ты заходи на работу ко мне послезавтра, договоримся".

Он чихает, я поспешно вклиниваюсь в милицейский монолог. Улыбаюсь, намекаю - дескать, к послезавтрему, вполне вероятно, брательник объявится сам. Бывали прецеденты, бабуську Музу я не решился шокировать, майору открою семейную тайну - братишка голубой. Эстет универсал. Редко братана с резьбы срывает, однако, ежели в какого мальчика втюрится - абзац! Туши свет, кидай гранату. Колбасит братана и плющит. Башли тратит на любовника немереные, снимает люкс в гостинице, ананасы с шампанским в номер, и неделю безобразия на белых простынях.

Николай чихает, матерится. Вот незадача, майор-то уже наводил справки о пропавшем. В сводки о неопознанных трупах заглядывал, в больницы звонил.

Милицейская непосредственность умиляет. То положено начинать розыск через трое суток, то уже ищут в поте морды лица. Понятненько, господин майор, к чему вы клоните. Изволите принять от ограниченного в средствах летчика двадцать "зелененьких". Ничего, что баксы мятые? Надеюсь, голубой семейный секрет останется между нами, да? "Могила!" - Николай стучит себя кулаком в грудь, чихает, кашляет, снова чихает.

Тушу сигарету о донышко хрустальной пепельницы, прощаюсь и вдруг вспоминаю: "Да, кстати! Муза Михайловна чего-то говорила про рукопись..." Майор вскакивает из-за кухонного стола, с натугой хрипит простуженно: "Ща, принесу...", исчезает в квартирных коридорах, чтобы вернуться спустя минуту, сжимая потными пальцами пачку бумаги.

Беру у Коли рукопись, взвешиваю на ладони, спрашиваю: "Это все?" Майор утвердительно кивает. "На Последней странице, на обороте, фломастером записан телефон", - сообщает майор, сморкаясь в батистовый носовой платок, и, высморкавшись, советует проверить записанный рукой голубого братишки телефонный номер. Милицейское чутье подсказывает майору, что данный номер может принадлежать объекту страстной мужской любви порочного писателя. Благодарю за совет, прощаюсь и походя спрашиваю: "А вы случайно рукопись не читали?" Коля небрежно машет рукой в ответ. На языке жестов мах, должно быть, Означает: "Какая вам разница?" Есть разница, милый Коля, есть. Я настаиваю: "Книжка с портретом брата у вас на работе, а рукопись дома, почему?" Коля сердится: "Забыл из портфеля вынуть. Я чтение ваще уважаю, Маринину всю прочитал... А-апчхи!.. Пролистнул и эту рукопись на досуге. Интересно ваш брат пишет, жалко, что пидор... А...а... апчхи!!!"

На Большом проспекте я появился, сжимая пальцами левой руки одновременно древко инвалидной палки и ручку "дипломата", а пальцами правой обхватив тугой сверток рукописи. К услужливо распахнутой Витасом дверце "Волги" я успел привыкнуть, к хорошему привыкаешь быстро. К покорности во взгляде Олеси я пока не привык и привыкать некогда. Для Олеси наметилась работа по ее основному профилю, у дамочки появился шанс, так сказать, искупить допущенные ошибки кровью. Чужой, разумеется. Читателя в чине майора придется кончать. Надобно, чтоб Николай, отчество которого так и останется мне неизвестным, сгинул бесследно. Наподобие моего псевдобрата. Хотя, нет, объект-братишка оставил после себя следы, случайно или намеренно, оставил зацепки для поисковиков, а товарищ майор должен буквально в воду кануть. Да так, чтоб не всплыл. И без кругов на воде, без волны.

Несколько слов Олесе, и мы остаемся вдвоем в машине, я и Витас... Ой, Фенечка, извини! Забыл про тебя, маленькая. Мы в машине остаемся втроем. Витас пересаживается в водительское кресло, я рядом, а девочка Фенечка спит, свернувшись клубочком, на заднем сиденье. Кошечку в мое отсутствие напоили молоком, накормили сметаной, ей хорошо, ей снятся добрые сны про серых мышек.

Оказалось достаточным показать Витасу оборотную сторону последней страницы рукописи, где чернели семь телефонных цифр. Витас понял, что от него требуется, без лишних слое и вопросов. Прямоугольник компьютера странным образом умещался в "бардачке" машины. Витас открыл "бардачок", вытащил портативную считалку, пристроил аппарат на коленях, откинул крышку с жидкокристаллическим цветным экраном. Проходит минута, курсор находит иконку, помеченную вопросительным знаком, пальцы Витаса с пожелтевшими, грубыми ногтями, острыми и длинными, клацают по клавишам, набивают цифры неведомого абонента телефонной сети в поисковом окошке, и через секунду высвечивается адрес. Номер зарегистрирован на имя некоего Козлова Алексея Анатольевича, проживающего в районе Купчино. "Ага", - говорю я, Витас варварски выключает компьютер, не дожидаясь, пока программное детище Билла Гейтса милостиво разрешит обесточить электронные мозги, я прячу ноутбук в "бардачок", а "Волга" уже мчится по Большому проспекту.

К дому, номер которого подсказал компьютер, мы подъехали в начале одиннадцатого. Добрались бы и быстрее, да угодили в пробку. Обалдеть можно - автомобильные пробки в городе, где, бывалоча, хрен тачку поймаешь. Интересно, каким стало питерское метро? И раньше в вагонах ленинградского метро было не протолкнуться, а сейчас, наверное, вообще караул. Спуститься, что ли, на экскурсию? Спущусь, ежели представится возможность, а пока поднимаюсь наверх, на двенадцатый этаж, спешу познакомиться с гражданином Козловым А. А.

Козлова А. А. дома не оказалось. Соседи Алексея Анатольевича также отказались отзываться на трели дверных звонков. Спускаюсь вниз, на первый этаж, обследую почтовый ящик, принадлежащий г. Козлову. Ящик пуст. Меж тем почтовые ячейки жильцов одиннадцатого и тринадцатого этажей забиты бесплатными газетами. Краду из ближайшего ящика газету, пестрящую заманчивыми предложениями товаров и услуг. Газетенка сегодняшняя, значит, сегодня утром Козлов получил такую же, вытащил ее, выбросил и ушел. На работу? В магазин? Похмеляться? Улетел на Гавайи в отпуск? Уехал бичевать на Север? Понятия не имею, но можно навести справки, знаю как. Однако пороть горячку рано, на часах десять с минутами. Обождем. Посидим с Витасом в машине, подежурим. Благо, дом "точечный", с единственным входом-выходом. Витас пускай следит за входящими в кирпичную башню мужиками и контрольно прозванивает известный нам телефонный номер. Когда в квартире Козлова снимут трубку, Витас мне сообщит. А я пока займусь делом не первой важности, но и не последней. Пробегусь глазами по рукописи, почитаю. Вдруг, кроме цифр на последней страничке, объект зашифровал в тексте еще какие-то подсказки, предназначенные специально для меня, для куратора. Дураку понятно: объект решил поиграть со мной в кошки-мышки. Рехнулся, камикадзе. Ну да и фиг с ним, поиграем. Только не в кошки-мышки, а в гестапо и красного партизана... А, впрочем, чем мне не угодили кошки-мышки ? Поймай Фенечка мышку, она сначала ее коготками, коготками, а потом ам, и нет мышонка. И никакого садизма, просто у кошки с мышкой разная природа. Как и у нас с объектом. Короче, потягаемся, посоперничаем. Еще не вечер, еще нет и одиннадцати, день первый реальных розысков, часть первая пресловутого романа в руках, способных рывком разорвать толстую пачку бумаги без особого напряга. Почитаем "Часть первую" для начала, а там посмотрим, чья возьмет, о'кей?

Часть I

ЗЭК

Знаки и символы управляют миром - а не слово и не закон.

Конфуций

Справка 16/3. Тема "ЗНАК" Расшифровка аудиозаписи - лейтенант Дроздова О. Е.

...один, один, два... Кажется, включилось, спасибо, Анна... Детка, будь любезна, оставь меня одного... Нет, ненадолго, я позову... Э-э-э... Здравствуйте, дорогой мой генерал! Во-первых, извините старика за то, что отвечаю вам в устной, так сказать, форме... гм-м... но вы сами виноваты, ибо категорическое требование никого более не посвящать в суть вопроса просто-напросто вынудило меня взять в руки диктофон! Машинописью я, к сожалению, владею плохо, а мой почерк способна распознавать лишь референт Аннушка, и вряд ли кто-либо из ваших, ха, шифровальщиков в силах Анюту в этом деле заменить, да-с!.. М-да, это во-первых, а во-вторых, генерал, пользуясь оказией, спешу поблагодарить вас за месячной давности поздравления по случаю моего дня рождения. Приятно, что не забываете старика. Пусть и не вы лично, никаких обид и ерничания, я все понимаю... пусть и не вы лично сочиняли поздравительный текст, а ваши... ваши адъютанты, все равно отрадно... Только вот что, генерал... не сердитесь, однако текстовка давешней поздравительной телеграммы архиидиотская! Кто ж, сами посудите, желает долгих лет на девяносто шестой день рождения, а? В девяносто шесть, голубчик вы мой, само выражение "день рождения" звучит несколько... гм-м... абсурдно, что ли... Долгих лет впереди у меня нет, и... и я никогда не был почетным профессором Оксфорда, это звание ваши... гм-м... ваши адъютанты сгоряча приписали к моим многочисленным титулам... Впрочем, довольно о пустяках! Посмотрел я присланные вами бумаги, милейший. Пролистал... весьма, знаете ли, интригующе, должен вам доложить. Весьма! Ваш феномен... то есть, разумеется, не ваш лично, а... интересующий вас феномен, вообразите - сподвигнул старика засесть за компьютер и запустить состряпанную на досуге одним моим аспирантом презабавнейшую программку. Представьте, молодой человек ввел в машину все предсказания касательно третьего тысячелетия, каковые ему удалось разыскать, от всевозможных, ха, пророков и кликуш, вплоть до ученых и столпов культуры... Да-с! Презабавнейшая программа получилась, я вам доложу. Мне даже не пришлось придумывать ключевое слово для поиска. Набрал предложенный вами термин "ЗНАК" и... одну секундочку, возьму листок, прочитаю распечатку... где же... сейчас... Ага! Вот... Цитирую: "ЗНАК появится на небе, и ЗНАК появится на земле, тогда хищник оплатит свой долг"... И знаете, кто это сказал? В смысле предсказал? Ни за что не догадаетесь! Я процитировал вам пророчество Григория Ефимовича Распутина, собственной персоной!.. Каково, а?! "ЗНАК появится на небе", а?! В ваших бумагах я нашел справку, сообщающую, что ЗНАК якобы проявился на фоне звездного неба. Где-то в Бразилии, во время, кажется, всемирного съезда придурков, именующих себя "уфологами"... Да-с ... "и ЗНАК появится на земле..." И его, этот самый ЗНАК, умудрились сфотографировать! Таким образом он появился на земле - фотографию ЗНАКА растиражировала сначала желтая пресса, вслед за ней и серьезные информационные агентства удосужились... Хотя к чему это я принялся пересказывать то, о чем вам известно гораздо лучше меня?.. Извините великодушно! Годы берут свое, становлюсь излишне многословен и, ха, подчас, наверное, глупо смешон, да-с!.. Итак, по поводу свойств феномена... Нет! Еще два слова о появлении в небе знамения! Вы, уверен, и без меня прекрасно понимаете, что, скажем, при помощи лазерной светотехники спроецировать в пространстве плоскую светящуюся фигуру не составляет труда... Это так, реплика на всякий случай. Анализировать историю события не в моей компетенции... Теперь по поводу свойств... Они поразительны! Однако... однако лишь на первый взгляд. Все, что понаписали мои коллеги в погонах про неэвклидову геометрию, - чушь собачья! По-настоящему интересны и самоценны лишь выявленные эмпирическим путем соотношения масс и скоростей... Но! Главное; наиглавнейшее и основополагающее "НО" - феномен наблюдается лишь по отношению к биологическому объекту, и не всякому, а только по отношению к человеку - вот в чем соль!.. Я поражен и взбешен, голубчик! Неужели без консультации со мной нельзя было самим догадаться и привлечь к экспериментам специалистов по акупунктуре?! Ежели нет, то мое категорическое заключение - это немедленно, слышите, не-мед-лен-но необходимо сделать, и как можно скорей!.. А ежели подобные специалисты привлекались, но мне, по каким-то соображениям, не представлены результаты их опытов, то... то... Чего ж тогда вы от меня хотите-то, а? Милейший?!. Желаете ради забавы протестировать старого хрыча на предмет общей эрудированности? Ха! Что ж, извольте!.. Гм-м... Помнится, в одна тысяча девятьсот восемьдесят... В общем, в конце восьмидесятых годов прошлого столетия мой племянник увлекся модными в ту пору восточными единоборствами. Ажиотажно модными, заметьте... В составе какой-то спортивной делегации племяш ездил в Китай. Припасть к истокам, так сказать. Приезжает и с восторгом мне рассказывает: дядя, говорит, китайцы божились, дескать, за очень большие деньги готовят для арабских шейхов телохранителей, которых не берет пуля!.. А?! Как я вас, а?! Не в бровь, а в глаз, что называется. Да?.. Уж никак не мне и никак не вам рассказывать о... Погодите, погодите... Знаете, о чем я сейчас подумал? Быть может, обращаясь ко мне за консультацией, вы как раз и надеялись, что... что про экстраординарные достижения мастеров у-шу я слыхом не слыхивал?.. Ну да! Конечно! Ах я, старый осел! Кто бы мог подумать, что эрудиция апологета точных наук выходит за узкопрофессиональные рамки, да?.. Ох, как же я вас подвел-то! Ведь все прочие эксперты, поди ж ты, криком кричали про биополя и иже с ними! И, нате вам, и я туда же! В ту же дуду... Извините, мой генерал, ежели разочаровал. Каюсь... А теперь серьезно. Знаете, генерал, что по-настоящему меня встревожило?.. Статистика! Да-с! Именно статистика. Позвольте спросить: откуда она вообще взялась, эта самая статистика?.. Феномен периодически отсутствует, как здесь написано: "ЗНАК не срабатывает в двух случаях из десяти"... Идиотская формулировка - "не срабатывает"!.. Неужели проводились эксперименты над людьми?! Впрочем, не удивлюсь, ежели так. Доводилось прочесть в свое время опусы, подписанные фамилией... э-э-э... Суворов, если не ошибаюсь... Читал, как сотрудники НКВД отрабатывали приемы рукопашной схватки на так называемых "куклах"... Да-с! Приемы рукопашной схватки... А минуту назад я поминал всуе восточные единоборства!.. М-да... Все это вновь становится архиактуальным, но... но лишь на первый взгляд, мой генерал! Лишь в первом приближении. Однако особенно резвые политиканы способны раздуть из феномена ЗНАКА бог весть что и под старым, много старше даже меня, лозунгом "Цель оправдывает средства" учинить нечто... нечто непотребное, нечто из ряда вон! Ни в коем случае, вы слышите? Ни в коем случае ЗНАК не должен стать СИМВОЛОМ радикальных, я подчеркиваю - радикальных, перемен в обществе! Я настаиваю - ежели немного вдуматься, то становится абсолютно очевидным, что даже в случае повсеместного... то есть поголовного... гм-м... поголовного распространения феномена ничего уж такого особенного само собой с обществом не произойдет!.. Впрочем, я залез совершенно не в свою епархию. Извините. Простите старика за болтливость и за мысли, что называется, "растекающиеся по древу", за поток сознания, фиксируемый магнитофонной пленкой... Единственное, о чем вас сердечно прошу, - не порите горячки, генерал. Надобно все вдумчиво взвесить и сто раз отмерить, прежде чем единожды отрезать. Да-с!.. Э-э-э... Вот и все, пожалуй... Мои поклоны супруге и детишкам. Прощайте, генерал... Ха! Вежливость требует закончить словосочетанием "до свидания", но в моем возрасте уместнее на всякий случай сказать "прощайте"... Все... Ай!.. Фу-ты, ну-ты!.. Как же он отключается-то, этот диктофон, а?.. Аня! Анюта! Поди сюда, никак не могу отчего-то магнитофон вык...

Набор текста - лейтенант Дроздова О.Е.

Синтаксис, пунктуация, выделения в тексте, - ст. лейтенант Козловский И.И.

Оригинальная аудиозапись прилагается.

Глава 1

ИСХОД

Женщина проснулась первой. Ее раскосые глаза вдруг открылись, шея вытянулась, женщина прислушалась к шуму леса за бревенчатой стеной хижины, сбросила с себя лосиную шкуру, служившую им одеялом, и резво соскочила с низкого топчана.

Открыл глаза и мужчина. Сморгнул. Повернул голову, посмотрел на женщину с немым вопросом. Она быстро, но без суеты одевалась, совершенно не обращая на него внимания, будто находилась в избушке одна. Она всегда так себя вела. Абсолютно независимо. С тех самых пор, как полтора года назад поселилась рядом с мужчиной. Да, "рядом" - подходящее слово. Не "вместе", а именно "рядом". Однажды он вернулся из лесу и застал ее на крылечке. Низкорослая, широкая в кости смуглая женщина сидела на ступеньках крыльца и курила длинную самодельную трубку. При ней не было никаких вещей, кроме этой трубки, кисета с табаком и зажигалки "Zippo". В ее одеждах причудливо сочеталось тряпье бомжихи с деталями национального одеяния то ли якутов, то ли тунгусов. И тогда, при первой встрече, и позже она молчала. За прошедшие полтора года он вообще один-единственный раз слышал, как женщина разговаривает. Однажды во сне она залопотала на каком-то непонятном гортанном наречии. Они спали вместе. Ели вместе, вместе добывали пищу, хлопотали по дому. Но при этом женщина всегда относилась к мужчине, как бывалый охотник к своей собаке. Без лишних эмоций и интереса. За исключением, пожалуй, тех редких ночей, когда у женщины возникало желание к совокуплению. Бывало, как и сегодня, женщина, проснувшись первой, деловито одевалась и уходила. И пропадала на день, два, а то и на неделю. Куда она исчезала, мужчина не знал. Как-то попробовал идти за ней следом, но, заметив попутчика, женщина остановилась и стояла до тех пор, пока он не повернул обратно, к хижине. Подобные исчезновения женщины зачастую находились в прямой зависимости от наполненности ее кисета табаком. А вот бензин в зажигалке не иссякал, но где женщина его прятала и каковы были стратегические запасы горючего, за восемнадцать месяцев совместного проживания мужчина так и не выяснил. И вчера вечером фитилек зажигалки задорно горел. И кисет с табаком был на две трети полон. Однако утром, ранним-ранним утром, женщина, неожиданно проснувшись, спешно засобиралась уходить. И такое тоже случалось. Гораздо реже, чем походы за табаком, но уже случалось. Женщина умела непостижимым для сожителя образом улавливать флюиды опасности. От опасности она уходила. В буквальном смысле. Растворялась в зелени леса, исчезала, сливалась с тайгой, словно лешачиха из сказки.

Полностью одевшись, сунув широкие стопы в видавшие виды кирзачи, женщина выскользнула за дверь, так и не удосужившись хотя бы раз, хотя бы мельком взглянуть на сожителя. Мужчина глубоко вздохнул. Задержал дыхание, весь обратился в слух. Услышал, как скрипнули ступеньки крыльца, как всхлипнула земля, придавленная подошвой кирзового сапога. И более ничего. Ничего особенного. За бревенчатой стеной обычный легкий утренний бриз лесного океана, именуемого тайгой. Те же звуки, что и всегда на восходе солнца, в час, когда ночные твари уже залегли в норы, а дневные только-только проснулись, когда свежа роса, и воздух хрустально чист, и над болотом тает белый саван тумана, а смола на седых стволах похожа на янтарь. Мужчина помнил, что в этот час даже в городе бетонные коробки домов иногда кажутся красивыми. Даже если на них смотришь сквозь тюремную решетку.

Медленно выдохнув распирающий грудь воздух, мужчина протер глаза кулаками, потянулся всем телом и нехотя слез с топчана, с мягкой медвежьей шкуры, заменявшей матрац. Мужчина был высок, худощав и жилист. Под дубленой кожей перекатывались тугие сплетения мышц. Обветренное лицо до глаз заросло густой черной бородой. Лоб высокий, перечеркнутый тремя глубокими бороздками морщин. Жесткие, прямые волосы зачесаны назад и собраны на затылке, заплетены в толстую косу. Кончик косы щекочет кожу между лопатками. Мужчина передернул плечами, тряхнул головой, прогоняя остатки сонливости, и подошел к лавке, что притулилась подле стены впритык к топчану. На лавке лежала его одежда. Штаны из тщательно выделанной мягкой кожи, удобные и ладные, несмотря на то что шились костяной иглой и тянула та игла отнюдь не нитку. Рядом со штанами валялась увесистая меховая безрукавка, сработанная из одного куска шкуры, вообще без всяких швов, а под лавкой нашлась и обувка. Лыковые лапоточки. Вместо портянок заячьи шкурки, вместо веревок-завязок тонкие, витые кожаные шнурки.

Мужчина оделся, быстро и привычно подвязал лапотки. Привычным движением перебросил косу с голой спины поверх мохнатой безрукавки. Подошел к простецкому столу о четырех ножках посередине квадратного помещения с бревенчатыми стенами. Лучик света, заглянувший в малюсенькое оконце-бойницу, как луч прожектора, освещал гладкие доски столешницы. Посередине стола лежал армейского образца штык-нож в стандартных ножнах, притороченных к солдатскому ремешку с медной пряжкой. Мужчина подхватил ремень, застегнул пряжку, чуть сдвинул ножны ближе к правому боку и нагнулся к стоявшей с краю алюминиевой миске. Зачерпнул ладонями остро пахнущей травами жидкости из миски, плеснул вязкой зеленой жижи на грудь, растер руки, плечи, увлажнил лицо. Все, теперь можно выходить на свежий воздух. Запах настоя по крайней мере до полудня будет отпугивать кровососущих насекомых. Рукоятка ножа под рукой, и алчущие людской крови животные в случае чего получат достойный отпор. Вот только вряд ли узкоглазую женщину напугало животное. Четвероногих она никогда не боялась, иное дело двуногих.

Рядом с дверным косяком, прислонившись к стене, ожидал хозяина неоднократно испытанный в деле короткий, отменно сбалансированный дротик с наконечником из пожелтевшей кости. Гораздо тяжелее, чем костяная игла, наконечник был не менее острым и при этом на редкость прочным. На его изготовление ушло множество вечеров, подчас переходящих в бессонные ночи. Три предыдущие костяные заготовки предательски ломались, как назло, уже в завершающей стадии работы. Зато последняя попытка увенчалась настоящим успехом. День, когда наконечник для дротика был окончательно готов, стал для мужчины, пожалуй, самым радостным и памятным за все годы жизни в лесу. За долгих четыре года.

Левой рукой толкнув дверь, правой мужчина взялся за древко оружия. И, ощутив приятную тяжесть дротика, невольно улыбнулся, прошептал: "Здравствуй, друг, с добрым утром. Хотя утро для нас с тобой, Острый, сегодня, скорее всего, выдалось совсем не доброе. Ну да ничего, сдюжим. Правда, Острый?" Чтобы не забыть язык людей, мужчина иногда разговаривал с оружием, иногда говорил с безмолвной женщиной, а случалось, беседовал и с волками.

Волки ждали его за порогом. Как только мужчина спустился с крыльца, он сразу же заметил две серые тени, мелькнувшие меж стволами деревьев. С парой волков он "познакомился" за полгода до появления женщины. Охотничьи угодья серых располагались рядом с его участком. Хищники в лесу делят территорию с большей тщательностью, чем люди разделяют государства границами. И хищники свои территории метят.

Приспустив штаны, мужчина помочился. Дал понять друзьям-соседям, что он по-прежнему здесь, возле хижины, главный и, если что, готов к драке. Хотя сегодня обычным ритуалом можно было бы и пренебречь. Время выяснения отношений с волками далеко в прошлом. Сегодня они пришли, скорее, просить о помощи, чем ради чего бы то ни было еще. Одинокая, бездетная (да, и с животными такое случается) пара волков ощутимо нервничала. Матерый самец перебегал от дерева к дереву на пределе допустимого звериной вежливостью расстояния. Более мелкая самка держалась чуть дальше, но демонстрировала беспокойство куда выразительнее самца. Нет-нет, да и замирала самочка на открытом пространстве, ловя взгляд человека ярко-желтыми зрачками.

- Да знаю я! Знаю! - крикнул мужчина. - Не переживайте, ребята. Мы их напугаем, и они уйдут. А в случае чего отобьемся, не впервой.

Да уж, не впервой. В последний раз двуногие появлялись весной. Как раз только сошел снег, и в одно прекрасное, солнечное утро женщина, как и сегодня, молча ушла в никуда, а волки встретили мужчину на выходе из избушки. Точно так же, как сейчас. В то чудесное весеннее утро двуногие опять шли через болото. Почему "опять"? А потому что и до того, минувшей зимой, и еще раньше, прошлой осенью, и год, и два года назад люди все время пытались пройти через болото. И сам он, нынешний хозяин избушки, обрел крышу над головой нечаянно и негаданно, едва не погибнув в болотах. Ну, да речь не об этом. Прошлой осенью и позапрошлым летом люди совершенно случайно забредали в гнилые топи. А вот две группы последних визитеров, зимние и весенние, совершенно точно рисковали жизнями ради встречи с ним, Робинзоном тайги, другом волков, сожителем местной женщины. Ну почему людям всегда и всего мало? Кому и, главное, зачем приспичило искать в зеленой вселенной Тайги одинокого отшельника? Кому там неймется в племени отщепенцев? Чего им надо? Живет себе человек отшельником, никого не трогая, и вы его не трогайте, а то... А то пожалеете, ох пожалеете...

Деревья подступали вплотную к избушке. К болотам вела едва заметная тропинка, петляющая меж живой колоннады. Мужчина вспомнил, как брел, не замечая никаких тропинок, весь мокрый, весь в тине, облепленный гнусом, непомерно усталый, брел и радовался, что выбрался из топи, что под ногами твердая земля. И вдруг увидел избушку. Почерневшую от времени хижину. Скособоченную, с просевшей крышей. Поначалу он не поверил своему счастью, решил, что глаза лгут. Подбежал к избушке, огладил влажными ладонями мшистый сруб, прижался щекой к неживому дереву. Он еще не знал, что внутри его ждут настоящие подарки судьбы - железный чайник, алюминиевая миска, кружка, ржавая консервная банка, полная гвоздей. И пошел дождик. Он спрятался под крышей, сквозь прорехи протекала вода, но он нашел железно-алюминиевые сокровища, нашел пристанище и был счастлив. То время сам для себя мужчина называл "временем без ножа". Штык-нож в ножнах у него появился позже. Фабричное армейское оружие он приобрел в бою с первыми залетными соплеменниками. Они нападали, он защищался. Наверное, перейдя болото и случайно наткнувшись на уже неплохо обихоженную, уже заметно обжитую хижину, нападающие тоже ужасно обрадовались. Но их радость была радостью мародеров, их счастье - счастьем грабителей. Он убил двоих. У одного был штык-нож, что болтался сейчас у мужчины на поясе. Остальные четверо предпочли бегство. Назад к болотам. Пробрались ли обратно через топи? Наверное. А быть может, и сгинули в трясине. Неважно. Важно лишь то, что черепа двух первых пришельцев-агрессоров стали устрашающими знаками на границе твердой земли и болотного мха. Именно тогда трофейным ножом мужчина вырезал на дощечке надпись: "Стой! Дальше смерть! Поворачивай назад!"

Тропинка совсем потерялась в траве, которая по мере приближения к сырым низинам росла гуще и сочнее. Деревья, напротив, поредели. Деревца подлеска, как стайка подростков, группировались кучками, издали напоминая кусты. Бородатый мужчина с дротиком в руке и ножом на поясе замедлил шаг. Невидимая тропинка вела его под горку. Впереди открытое пространство, полянка с одиноко торчащей посередине засохшей корявой березой. Если сравнивать болото с морем (хотя бы с Саргассовым), то полянку справедливо сравнить с полуостровом. Лет через сто болото размягчит, а затем и поглотит узкий перешеек, соединяющий поляну с твердью земли, и она превратится в остров на границе болота. А лет через триста остров зарастет мхом, прогниет лужами, осока вытеснит траву, чахлые деревца источат корнями увлажненную землю, и поляна исчезнет совсем. Но пока она еще не сдалась и пока еще похожа на пришвартованный к берегу плотик с березой-мачтой. Минуя эту полянку, из болота не выбраться. Во всяком случае, даже зимой рискованно идти в обход. Может быть, и есть обходные пути через болота, более того - скорее всего, они, конечно же, есть, но далеко. Так далеко, что пробирающиеся теми путями люди не представляют ни опасности, ни интереса для хозяина затерявшейся в тайге избушки.

Когда до полянки-островка осталось всего ничего, шагов сто, мужчина остановился. Прислушался. Понюхал воздух. Низко присел и следующие пятьдесят три шага передвигался крадучись, то и дело останавливаясь, поглядывая по сторонам. Последние сорок семь метров мужчина предпочел не измерять ногами, а проползти...Сорок семь метров? Ха! Протяженность последнего участка пути крайне сложно поддается замерам, ибо его мужчина прополз на брюхе, зигзагом, от одного скопища молодых деревьев к другому, выбирая маршруты передвижений, сообразуясь с высотой травы. Полз по-пластунски, прячась в растительности от возможных досужих или заинтересованных взглядов пришлых собратьев по биологическому виду.

Аккурат на самом перешейке подрастали молоденькие, но уже кривенькие березки. Даже не деревца-подростки, а скорее, еще деревца-дети, болезненные, со слабенькими бледными листочками. Много, целая миниатюрная рощица на краю небольшого обрыва. Островок лежал как бы ступенькой ниже, и наблюдательный пункт, лучше березовой рощицы, невозможно было придумать. Медленно и аккуратно мужчина пробрался меж деревьев-прутиков, подполз к краешку обрыва-ступеньки, чуть-чуть раздвинул жирные травяные стебли костяным наконечником дротика, и поляна стала видна, что называется, как на ладони.

Под кривыми ветвями мертвого дерева, торчащего в центре поляны, прислонившись спиной к широкому стволу, сидел человек. Среднего роста и возраста тип, абсолютно лысый, с пегой, клочкастой бороденкой, в ношеной гимнастерке устаревшего образца без лычек и без погон, при "офицерском" ремне и в широченных галифе на босу ногу. Рядом сушились хромовые сапожки и хлопчатобумажные портянки. Если бы видимые участки голого тела - кисти рук, икры и стопы лысого - не были испещрены синюшными наколками, то более всего он походил бы на партизана времен Второй мировой. Однако татуировки красноречиво свидетельствовали - лысый прежде всего "блатной". Притом со стажем. На варикозной голени тюремный шрифтовик наколол банальное "она устала", на тыльной стороне ладошки правой руки аббревиатуру "СЛОН", то бишь: "смерть легавым от ножей", на левой ладони короткое и категорическое "сдачю", и, само собой, фаланги всех без исключения пальцев обеих рук украшали чернильные перстни.

Голая макушка блатного упиралась в прибитую к стволу драгоценным гвоздем серую дощечку с резным предупреждением: "Стой! Дальше смерть! Поворачивай назад!" Лысый лениво отмахивался от назойливых комаров и демонстративно не обращал внимания на человеческие черепа, что были нанизаны на облезлые, куцые ветки над его головой. Два черепа с дырками в темечках, как две обглоданные косточки на гнутых шампурах.

Откуда-то со стороны болот прилетела сорока. Уселась на сучке подле одного из черепов. Не столько из желания найти что-нибудь вкусненькое, сколько из любопытства, засунула клюв в пустую глазницу. Лысый задрал подбородок, запустил пальцы в редкую растительность на тощей шее, почесал, поскреб ногтями кадык и, собрав губы трубочкой, громко свистнул. Перепуганная сорока сорвалась с сучка, замолотила крыльями по воздуху, ракетой устремилась прочь, подальше от странного существа, издающего непонятные звуки. Лысый обнажил два неполных ряда гнилых зубов, расплылся в глупой, слюнявой улыбке. Но улыбка на его некрасивом лице продержалась недолго. Птица еще не успела перелететь открытое пространство поляны, когда со стороны леса, будто в ответ на посвист блатного, завыли волки. В две глотки. Надрывно и протяжно. Лысый вздрогнул. По лицу блатного пробежала судорога животного страха, и довольная улыбочка мигом преобразилась в злобный оскал. Лысый встрепенулся, вытянулся, потом сгорбился, подтянул, колени к животу, перевалился на бок. Теперь он не сидел, расслабленно прислонившись, к стволу, а прятался за ним, весь напряженный, в любую секунду готовый к бегству или к драке.

- Шаман! - хрипло заорал лысый. - Шаман! Ты здесь?! Где ты?! Покажись! Я один, я без оружия! Шаман, выходи! Базар к тебе есть! Козлом буду, надо побазарить! Без подлянок!..

"Когда человек испуган, он прежде всего хватается за оружие, - думал притаившийся среди молодой лесной поросли мужчина с дротиком, внимательно наблюдая за блатным. - Или ищет поддержки у товарищей, ежели таковые имеются и страхуют его, прячутся где-то рядом. У лысого нет оружия и нет страховки. И правда, он пришел один, с голыми руками... Кого он называет Шаманом? Наверное, меня, кого же еще. Он пришел через болота, остановился на обозначенной мною границе и просит о разговоре... Ну, что ж, можно и поговорить. Отчего бы не поговорить. Поговорим".

Взявшись за древко с острием на конце обеими руками, как положено браться за короткую палку перед рукопашной схваткой на ближней дистанции, мужчина, названный Шаманом, перекувырнулся через голову, клубком выкатился из своего зеленого укрытия, скатился с обрыва-ступеньки, оттолкнулся плоскими подошвами лаптей от ежика травы на полянке, распрямился, точно пружина, прыгнул вперед и вверх, приземлившись и мелко семеня ногами, пробежал шесть-семь метров, отделяющих его от ствола мертвой березы, и застыл в двух шагах от блатного, который только и успел, что заметить его появление и перевалиться на спину.

- Ты хотел поговорить? Говори. - "Шаман" бесстрастно глядел сверху вниз на лысого. Косматый, в мохнатой безрукавке, он походил сейчас на пса-волкодава, нависшего над облезлым котом-разбойником, замершим в оборонительной позе с четырьмя поджатыми лапами, пузом кверху.

- Ты... ты Шаман? - прошептал лысый, сглатывая слюну.

- Хочешь, зови меня Шаманом. Я не против. Шаман так Шаман. Мне без разницы.

- А меня Психом кличут, - произнес блатной чуть окрепшим голосом. - Кликуха такая - Псих...

- Я понял, - кивнул Шаман. - Расслабься, Псих. Не психуй. Я первым не нападаю. Будешь правильно себя вести, уйдешь живым.

Псих хотел что-то сказать, как-то ответить на скрытую, да что там скрытую, на откровенную угрозу в словах и в голосе Шамана, но передумал, промолчал. Вместо ответа Псих завозился на земле, уселся сначала на корточки, затем встал и, неуютно потоптавшись на одном месте, успокоился, наконец, в позе ноги на ширине плеч, руки по швам.

- Шаман, слышь... Эт самое... Если не в падлу тебе, скажи, откуда ты ваще взялся, а?

- Живу я здесь. - Шаман пристально посмотрел через плечо Психа в сторону болот. Псих перехватил его взгляд, понимающе улыбнулся.

- Один я, Шаман, падлой буду. Один притащился. Кореша на кочках пухнут в трех часах пути отсель, падлой буду... Не, Шаман, в натуре, скажи, а? Откудова ты здесь взялся, а?

- Я же сказал. Живу я здесь.