Айзек АЗИМОВ

Пыль смерти

Первоначально это должен был быть еще один рассказ об Уэнделле Эрте, но начинал издаваться новый журнал, и мне хотелось быть в нем представленный чем-то таким, что не было бы пережитком другого журнала. И я соответственно перестроил сюжет. Теперь мне немного жаль. Я думал о том, чтобы переписать рассказ для этой книги, вернув в него доктора Эрта, но инерция победила.

Подобно всем работавшим под началом великого Льюиса, Эдмунд Фарли достиг такого состояния, когда с тоской начал думать об удовольствии, которое доставило бы ему убийство этого самого великого Льюиса.

Те, кто не работал с Льюисом, не могут этого понять. Льюис (его имя забыли и привыкли думать, что имя его Великий, с прописным В) в представлении обычного человека стал символом исследования неизвестного, безжалостным и гениальным, никогда не отступающим перед неудачами, никогда не устающим придумывать новые, еще более изобретательные пути к победе.

Льюис - это тот химик-органик, который заставил Солнечную систему служить своей науке. Это он впервые использовал Луну для проведения широкомасштабных реакций в вакууме, при температуре кипения воды или замерзания воздуха, в зависимости от времени месяца. Фотохимия стала чем-то совершенно новым и удивительным, когда тщательно продуманные аппараты были выведены на орбиты вокруг космических станций.

Но, говоря по правде, Льюис крал славу у других - грех, простить который почти невозможно. Некий безымянный студент впервые подумал о том, чтобы устанавливать аппаратуру на поверхности Луны; забытый техник создал первый автономный космический реактор. Каким-то образом оба достижения оказались связаны с именем Льюиса.

И ничего нельзя было сделать. Его подчиненный, который уходил в гневе, не получал рекомендации и обнаруживал, что ему чрезвычайно трудно найти работу. Его ничем не подкрепленное слово против слова Льюиса ничего не стоило. С другой стороны, те, кто оставался с ним, кто сумел выдержать, в конце концов получали его расположение и рекомендации, служившие гарантией дальнейших успехов.

Но, оставаясь, они получали хотя бы сомнительное удовольствие, делясь друг с другом своей ненавистью.

И у Эдмунда Фарли были все основания присоединиться к ним. Он прилетел с Титана, самого большого спутника Сатурна, где в одиночку - ему помогали только роботы - собрал оборудование, которое позволяло воспользоваться сокращающейся атмосферой Титана. У больших планет атмосфера тоже состоит в основном из водорода и метана, но Юпитер и Сатурн слишком велики, чтобы на них работать, а Уран и Нептун разорительно далеки. Титан, однако, размером с Марс, достаточно мал, чтобы на нем можно было находиться, и достаточно велик, чтобы удержать средней плотности водородно-метановую атмосферу.

В этой атмосфере легко проходят крупномасштабные реакции, которые в земной атмосфере кинетически затруднены. Фарли работал, создавал, придумывал и выдерживал Титан в течение полугода и вернулся с поразительными данными. Но каким-то образом, почти немедленно, как видел Фарли, все это стало восприниматься, как достижение Льюиса.

Остальные сочувствовали, пожимали плечами, приветствовали его присоединение к братству. Лицо Фарли в шрамах от прыщей замкнулось, губы сжимались, и он слушал, как остальные планировали месть.

Джим Горхем был самым откровенным. Фарли отчасти презирал его: он был "вакуумщик", никогда не покидавший Землю.

Горхем сказал:

- Видите ли, Льюиса легко убить из-за постоянства его привычек. На него можно положиться. Например, посмотрите, как он настаивает на том, чтобы есть в одиночестве. Точно в двенадцать закрывает свой кабинет и точно в час открывает его. Верно? Никто не заходит в кабинет в это время, так что у яда хватит времени, чтобы подействовать.

Белински с сомнением спросил:

- Яд?

- Это легко. Тут повсюду полно ядов. Только назовите, что вам нужно. Ну, так вот. Льюис съедает один бутерброд с швейцарским сыром и специальной приправой из большого количества лука. После этого весь день мы дышим луком, и все помнят, какой крик он поднял, когда однажды прошлой весной в буфете не оказалось этой приправы. Никто и не прикоснется к ней, так что яд больше никому не повредит...

Для всех это было чем-то вроде игры, но не для Фарли.

Мрачно и серьезно решил он убить Льюиса.

Это стало его навязчивой идеей. Кровь его закипала при мысли о смерти Льюиса, о том, что он сможет по праву получить то, что заслужил за жизнь в крошечном кислородном пузыре, за бесконечные переходы по замерзшему аммиаку за готовыми продуктами, для установки новых реакций под ударами ветра из водорода и метана.

Но нужно придумать что-нибудь такое, что не повредит никому, кроме Льюиса. Постепенно мысли Фарли сосредоточились вокруг атмосферного кабинета Льюиса. Это низкая длинная комната, изолированная от остальных лабораторий цементными блоками и несгораемой дверью. Никто, кроме Льюиса, не мог входить в нее, только в его присутствии и с его разрешения. На самом деле комната не закрывалась. Эффективная тирания, установленная Льюисом, сделала выцветший листок бумаги на лабораторной двери с надписью "Не входить" и с его инициалами более прочным препятствием, чем замок... конечно, если только стремление к убийству не пересилит все остальное.

Итак, что же в атмосферном кабинете? Привычка Льюиса все проверять, его почти бесконечная осторожность не оставляли никаких возможностей для случая. Любая попытка что-то переделать в оборудовании, если она, конечно, не будет микроскопически тонкой, не останется незамеченной.

Огонь? Атмосферный кабинет содержит воспламеняющиеся материалы, и в большом количестве, но Льюис не курит и прекрасно понимает опасность огня. Никто не предпринимает больших предосторожностей от него.

Фарли нетерпеливо думал о человеке, которому так трудно справедливо отомстить, о воре, играющем крошечными баками водорода и метана, тогда как Фарли использовал их кубическими милями. Льюису - маленькие баки и слава, Фарли - кубические мили и забвение.

Во всех этих маленьких баках газ, у каждого свой цвет, все они представлены в атмосферах. Водород в красном цилиндре и метан в полосатом красно-белом, смесь этих двух газов представляет атмосферу внешних планет. Азот в коричневых цилиндрах и двуокись углерода в серебряных - атмосфера Венеры. Желтые цилиндры со сжатым воздухом и зеленые с кислородом хороши для земной химии. Парад радуг, каждый цвет установлен многолетней традицией.

И тут у него появилась мысль. Она не родилась болезненно, но возникла сразу. В один момент она кристаллизовалась в мозгу Фарли, и он понял, что нужно сделать.

Фарли целый месяц ждал восемнадцатого сентября, Космического дня. Это годовщина первого успешного космического полета человека, и в этот вечер никто не работает. Для ученого Космический день - самый значительный из всех праздников, и даже Льюис в этот день празднует.

Фарли вошел в Центральную Лабораторию Органической Химии - если пользоваться официальным названием, - уверенный, что его никто не видел. Лаборатории не банки и не музеи. В них нечего красть, и ночные дежурные относятся к своей работе не очень серьезно.

Фарли осторожно закрыл за собой главную дверь и медленно двинулся по затемненным коридорам к атмосферному кабинету. Его оборудование состояло из фонарика, небольшой бутылочки с черным порошком и тонкой кисточки, которую он купил три недели назад в магазине для художников на противоположном конце города. На нем были перчатки.

Самым трудным оказалось войти в атмосферный кабинет. Его "запретность" мешала больше, чем недозволенность убийства. Однако внутри все оказалось проще.

Прикрывая фонарик руками, Фарли без колебаний отыскал цилиндр. Сердце его оглушительно билось, дышал он порывисто, и руки его дрожали.

Зажав фонарик под рукой, он окунул кисточку в черный порошок. Зерна его прилипли к волоскам, и Фарли направил ее на конец клапана, присоединенного к цилиндру. Прошли бесконечные секунды, прежде чем он дрожащими руками сумел ввести кисточку в клапан.

Фарли осторожно пошевелил кисточкой, снова окунул ее в порошок, снова вставил в отверстие. Он повторял это снова и снова, почти загипнотизированный собственной сосредоточенностью. Наконец кусочком косметической ткани, смоченной слюной, начал протирать внешний край клапана, чувствуя бесконечное облегчение оттого, что работа кончена и скоро он уйдет.

Но тут его рука застыла, и волна нерешительности захватила его. Фонарик со звоном упал на пол.

Дурак! Невероятный, жалкий глупец! Он не "подумал"!

Под гнетом эмоций и тревоги он взял не тот цилиндр!

Он схватил фонарик, выключил его и с замершим сердцем стал прислушиваться.

В наступившей мертвой тишине к нему постепенно вернулось самообладание, и он сообразил, что то, что было сделано раз, может быть сделано и вторично. На то, чтобы справиться в нужным цилиндром, потребуется еще две минуты.

Снова вступили в дело кисточка и черный порошок. По крайней мере он не уронил бутылочку с пылью, черной смертоносной пылью. На этот раз перед ним нужный цилиндр.

Он кончил, снова дрожащими руками обтер клапан. Потом посветил вокруг и увидел бутылку с реактивом - толуол. Подойдет. Снял пластиковую крышку, пролил немного толуола на пол и оставил бутылку открытой.

Как во сне, выбрался из здания, добрался до своего дома, и вот наконец он в безопасности своей комнаты. Насколько он мог судить, никто его не заметил.

Он сунул косметическую ткань, которой протирал клапаны, в пламя дезинтегратора. Она исчезла, распавшись на молекулы. Так же он поступил и с кисточкой.

От бутылочки не удастся избавиться, не переналаживая дезинтегратор, а он считал это небезопасным. Пойдет на работу пешком, как делает часто, и сбросит ее с моста на Гранд-Стрит...

На следующее утро Фарли, мигая, смотрел на свое отражение в зеркале. Посмеет ли он идти на работу? Пустая мысль: он не посмеет "не" пойти на работу. В этот день он не должен делать ничего, что привлекло бы к нему внимание.

В растущем отчаянии он проделал все те незначительные процедуры, которые занимают так много времени каждый день. Утро прекрасное, теплое, он пошел на работу пешком. Потребовалось легкое движение руки, чтобы избавиться от бутылочки. Она всплеснула на поверхности реки, наполнилась водой и утонула.

Позже он сидел за столом, глядя на свой компьютер. Теперь, когда он все это проделал, сработает ли? Льюис может не обратить внимания на запах толуола. Почему бы и нет? Запах неприятный, но не вызывающий отвращения. Химики-органики к таким запахам привыкли.

Затем, если Льюис по-прежнему занят гидрогенерационными процессами, которые Фарли разработал на Титане, он немедленно пустит в дело цилиндр. Так должно быть. Потратив день на праздник, Льюис больше, чем когда-либо, будет стремиться начать работу.

И как только он повернет клапан, вырвется немного газа и превратится в струю пламени. Если содержание толуола в воздухе достаточное, все взорвется...

Фарли так был поглощен своими размышлениями, что глухой гул принял за создание собственного воображения, пока не застучали торопливые шаги.

Фарли поднял голосу и с пересохшим горлом воскликнул:

- Что... что...

- Не знаю, - крикнул бегущий. - Что-то случилось в атмосферном кабинете. Взрыв.

Сорвали огнетушители, загасили пламя и вытащили обгоревшего и почерневшего Льюиса. Жизнь едва теплилась в нем, и он умер прежде, чем врач предсказал неизбежность этого.

На краю группы, с мрачным любопытством наблюдавшей за этой сценой, стоял Эдмунд Фарли. Бледность и испарина на лице не делали его в тот момент отличным от остальных. Он вернулся к своему столу. Теперь можно заболеть. Никто не обратит внимания.

Но он не заболел. День кончился, и к вечеру ему полегчало. Несчастный случай. Химики всегда рискуют, особенно если работают с воспламеняющимися материалами. Никто не усомнится.

И даже если усомнится, что может привести к Эдмунду Фарли? Он должен продолжать жить, как будто ничего не случилось.

Ничего? Боже, теперь все заслуги Титана принадлежат ему. Он станет великим человеком.

Стало совсем легко, и ночь он проспал хорошо.

Джим Горхем слегка похудел за двадцать четыре часа. Его светлые волосы спутались, и только цвет щетины скрывал необходимость побриться.

- Мы все говорили об убийстве, - сказал он.

Сетон Дейвенпорт из Земного Бюро Расследований методично постукивал пальцем по столу, так легко, что ничего не было слышно. Это был плотный человек с жестким лицом и черными волосами, тонким, выдающимся носом, предназначенным для удобства, а не для красоты, и шрамом в форме звезды на одной щеке.

- Серьезно? - спросил он.

- Нет, - ответил Горхем, яростно качая головой. - Я по крайней мере не воспринимал это серьезно. Самые дикие планы: отравленные сэндвичи, разбрызгивание кислоты с вертолета, вы знаете. Но кто-то все-таки отнесся к этому серьезно... Сумасшедший! Почему?

Дейвенпорт ответил:

- Судя по вашим словам, покойный присваивал себе чужие результаты.

- Ну и что? - воскликнул Горхем. - Это плата за то, что он делал. Он объединял всю команду. Был ее мышцами и содержанием. Льюис имел дело с Конгрессом и добывал субсидии. Он получал разрешение проводить работы в космосе и посылать людей на Луну и повсюду. Он получал у космических линий и промышленников миллионы долларов, на которые мы все работали. Он организовал Центральную Лабораторию.

- Вы все это поняли за одну ночь?

- Вовсе нет. Я это всегда знал, но что я мог сделать? Я боялся космических полетов, находил предлоги, чтобы не участвовать в них. Я вакуумщик, который никогда не был даже на Луне. Правда в том, что я боялся. И еще больше боялся, что об этом узнают другие. - Он буквально истекал презрением к себе.

- И теперь вы хотите найти, кого можно наказать, - сказал Дейвенпорт. - Хотите заставить мертвого Льюиса искупить вашу вину перед живым?

- Нет! Психиатрия тут ни при чем. Говорю вам, это убийство. Иначе не может быть. Вы не знали Льюиса. Он был маньяком безопасности. Взрыв не мог произойти рядом с ним. Только специально организованный.

Дейвенпорт пожал плечами.

- Что взорвалось, доктор Горхем?

- Могло быть что угодно. У него были самые различные органические соединения: бензол, эфир, пиридин - все легковоспламеняющиеся.

- Я когда-то изучал химию, доктор Горхем. Насколько я помню, ни одна из этих жидкостей не взрывается при комнатной температуре. Должно быть тепло, искра, пламя.

- Конечно, было пламя.