Гордон Р.ДИКСОН

НЕКРОМАНСЕР

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИЗОЛЯЦИЯ

Рудник, вообще-то говоря, был автоматизирован. Его оборудование,
ценой 180 миллионов долларов, развернутое на 3,5 кубические мили в
золотоносной скале - гранит и кварц, - контролировалось единственным
центром, в котором находился дежурный инженер.

Как громоздкий, многоцелевой организм, рудник двигался по пластам
скалы. На разных уровнях он словно выгрызал золотую руду, скатывал в
катыши размером с гальку и поднимал в вагончике на высоту 600 футов, а то
и выше. По мере того как техника двигалась, она оставляла заброшенный
ствол шахты, подъемные тоннели, новые разведывательные штольни и стопоры.
Она вытягивала огромную центральную пещеру, сквозь которую могучая техника
и ее контролирующий центр упорно ползли вперед, укладывая перед собой
рельсы, а затем их убирая.

За всем следил единственный дежурный инженер. Но здесь не было мании
величия. Он сидел перед контрольными приборами, как единое с ними целое. В
его обязанности входил окончательный контроль. Логическое решение и факты,
на которых он основывался, просчитывались компьютерными элементами в
оборудовании. Логически оптимальное решение можно было получить,
прикоснувшись к кнопке. Но обнаружилось, что оно было больше техническим,
чем логическим.

Лучшие инженеры имели ЧУВСТВО. Эта чувствительность рождалась из
опыта, из таланта и даже чего-то вроде любви. Любви не только к горам, но
и к технике, которую они оседлали и направляли.

Это тоже дополняло список человеческих качеств, для которых необходим
был особый талант. Менее десяти процентов молодых, горных инженеров,
подготавливаемых ежегодно, оказывались способными слиться воедино с
титаном. Даже на переполненных специалистами аукционах двадцать первого
века шахты постоянно охотились на горных инженеров. Всего четыре часа
работы для десяти процентов самых талантливых оказывалось приличным
временем, чтобы чувствовать себя выжатым как лимон. А машины никогда не
отдыхали.

В свое первое утро на шахте Малабар Пол Форман покинул небольшое
белое надувное жилище и увидел горы. И неожиданно ЭТО повторилось снова,
как бывало уже несколько раз со времени несчастного случая в лодке. Он
произошел пять лет назад, а казалось, недавно, на днях.

Но сейчас это было не открытое море. Даже не смутное ощущение удушья,
не темная фигура в чем-то вроде накидки и в высокой остроконечной шляпе.
Ему всегда казалось, что именно эта фигура вернула его к жизни и положила
в лодку, чтобы в конце концов его нашла и спасла береговая охрана.

На этот раз были горы.

Внезапно повернувшись от белой пластиковой двери, он остановился и
увидел их. Вокруг возвышались крутые склоны с белыми строениями шахты
Малабар. Слабая голубизна весеннего неба над ним перекликалась с темной
синевой глубокого озера внизу, заполнявшего расселину горной скалы. Со
всех сторон простирались Канадские Утесы, уносясь на тридцать миль в одну
сторону к Британско-Колумбийскому городу Кэмлупс и в другую - до
прибрежной цепи, к каменистому берегу, достигая прибоя соленого Тихого
океана. Неожиданно он их почувствовал.

Горы стояли по-королевски величаво. Кровь прокатилась волной, и
внезапно он вырос, стремясь сравняться с ними. Он был человек-гора. Вместе
с ними он чувствовал внутреннее движение Земли. На момент он словно
обнажился. А горы шептали только одно:

- СТРАХ. Не спускайся в шахту.

- Это пройдет, - уверил его пять лет назад психиатр из Сан-Диего,
после несчастного случая в лодке, - когда ты выкинешь все из головы и
поймешь.

- Да, - ответил Пол.

Тогда это было важно. Это была единственная возможность объяснить все
самому себе под давлением психиатра. С девяти лет он остался сиротой,
когда родители погибли в автомобильной катастрофе. Ему нашли хороших
приемных родителей, но это было не то. Он всегда чувствовал одиночество.

Он нуждался в том, что врач из из Сан-Диего назвал "защитный эгоизм".
Он имел дар понимать людей без обычного в таких случаях намерения
повернуть это понимание в свою пользу. Это приводило, в замешательство
тех, кто мог бы стать его друзьями. Как только они улавливали в нем эту
способность, у них появлялось желание сохранять дистанцию Тем не менее его
знания ценили, но его сдержанности не доверяли.

Будучи ребенком, не понимая причин, он чувствовал это отчуждение. И
это, по наблюдениям психиатра, дало ему ложную картину своего положения.

- В результате, - сказал врач, - недостаток желания получить
преимущество от способности привел к неспособности. Но это ничем не хуже,
чем бледность или потеря конечности. Ни к чему ощущение ущербности.

Но, кажется, именно такое ощущение им владело. Чувство выросло в
попытку самоубийства.

- Нет сомнения, ты получил предупреждение - плохая погода, не
очень-то ловкая береговая охрана. Но ты знал, что находился на слишком
опасном расстоянии для такой плохой погоды в своей рыбацкой лодке.

Итак, шторм вынес его в открытое море и бросил. Пол был отдан воле
волн. В последующие спокойные дни смерть прилетала, как тяжелая серая
птица, в ожидании взгромоздившаяся на пустую мачту.

- Ты был в состоянии галлюцинации. А в таком состоянии вполне можно
представить себя умершим. Потом, когда ты был спасен, то придумал
объяснение тому, что оказался живым. Твое подсознание подкормило фантазию,
и ты представил человека, похожего на отца, высокого и таинственного,
человека в просторных одеждах, символизирующих мистические силы,
вернувшего тебя к жизни. Но когда ты пришел в себя, твое сознание не
смогло найти объяснение этой истории.

"Нет, - подумал Пол, - не так".

Он продолжал вспоминать разговор в госпитале в Сан-Диего,
перепроверяя память.

- Ты старался воспроизводить самые острые, самые болезненные моменты,
ситуации. Воспоминания были необходимы. Они помогли твоему бредовому
сознанию выкарабкаться из лап смерти, нашли оправдание желанию смерти.
Подсознательно ты убеждал себя, что ты не урод, а "из другого теста".

- Да, - ответил Пол, - это так.

- Теперь, когда ты уяснил истину, оправдывающие обстоятельства надо
постепенно убирать. Воображение угаснет, а острые моменты будут возникать
все реже и реже, пока не исчезнут совсем.

- Приятно слышать, - сказал Пол.

Да, но только за последующие пять лет воспоминания не стерлись. Даже
не уменьшились. Они остались с ним и упорно давали о себе знать в глубине
сознания. Он подумывал о посещении другого психиатра, но потом пришла
мысль, что если первый ему не помог, чего можно ожидать от второго?

Вместо того, чтобы примирить свое существование с проблемой, он
переключился на то, что открыл в себе после несчастного случая. Теперь
глубоко внутри что-то непобедимое прочно противостояло всплескам чувств.
Будучи независимым, тем не менее он мысленно был связан с ним, с
магическим видением в высокой шляпе. И когда, как теперь, его касались
подобные ощущения, он не боялся отключиться.

- СТРАХ, - сказали горы. - Не спускайся в шахту.

"Как глупо", - подсказало сознание Пола. Оно подсказало, что в конце
концов его наняли для работы согласно своему образованию. Для работы,
которая в настоящем перенаселенном мире была мечтой многих, но достижением
единиц. Он добрался до того, что крепко сидело в глубине сознания:

- Страх, - ответило оно, - это по крайней мере еще один из множества
факторов, который можно взять в расчет при движении из пункта А в пункт Б.

Пол стряхнул навеявшие чувства и вернулся в реальный мир. Его
окружали строения шахты Малабар. Недалеко от того места, где он стоял,
ниже по склону, прошла жена контролера кампании и в небольшое белое оконце
что-то сказала жене наземного инженера в соседнем дворе. Это был первый
рабочий день Пола. Время поджимало.

Он оторвал взгляд от гор и холмов, пристально посмотрел на дорогу,
ведущую к главному стволу шахты, и направился к поджидающей вагонетке.

Вагонетка унесла Пола вниз сквозь горные породы на шестьсот футов.
Несмотря на всю загадочность своего старинного названия, это было ни что
иное, как магнитное подъемное устройство. Когда он спускался, сквозь
прозрачные стены трубы мерцали гранит и розовый кварц. Они с ним
переговаривались, как и горы, но более тихими голосами, в которых не было
доброты, мягкости, сострадания.

Собственное слабое отражение Пола в стекле лифта опускалось вместе с
ним - отражение широкоплечего молодого человека двадцати трех лет.

Он был ладно скроен, высок, с круглой головой. Тип футболиста, но не
из тех, кого можно назвать "человек из народа". И, сохраняя спокойствие,
он вспомнил, что когда-то его руки с длинными пальцами умели ловко
схватить мяч. Это было в горном институте на последнем курсе в Колорадо.