Джек ФИННЕЙ
О ПРОПАВШИХ БЕЗ ВЕСТИ
незнакомец в баре. - Задайте несколько обычных вопросов; заговорите о
задуманной вами поездке, об отпуске, о чем-нибудь в этом роде. Потом
намекните на проспект, но ни в коем случае не говорите о нем прямо:
подождите, чтобы он показал его сам. А если не покажет, можете об этом
забыть. Если сумеете. Потому что, значит, вы никогда не увидите его: не
годитесь, вот и все. А если вы о нем спросите, он лишь взглянет на вас
так, словно не знает, о чем вы говорите.
возможным ночью, за кружкой пива, нелегко поверить в сырой, дождливый
день; и я чувствовал себя глупо, разыскивая среди витрин магазинов номер
дома, который я хорошо запомнил. Было около полудня, была Западная 42-я
улица в Нью-Йорке, было дождливо и ветрено. Как почти все вокруг меня, я
шел в теплом пальто, придерживая рукой шляпу, наклонив голову навстречу
косому дождю, и мир был реален и отвратителен, и все было безнадежно.
проспект, если он и существует? Имя? - сказал я себе, словно меня уже
начали расспрашивать. Меня зовут Чарли Мэлл, и работаю я кассиром в банке.
Работа мне не нравится; получаю я мало и никогда не буду получать больше.
В Нью-Йорке я живу больше трех лет, и друзей у меня немного. Что за
чертовщина - мне же в общем нечего сказать. Я смотрю больше фильмов, чем
мне хочется, слишком много читаю, и мне надоело обедать одному в
ресторанах. У меня самые заурядные способности, мысли и внешность. Вот и
все; вам это подходит?
псевдомодернистское административное здание, усталое и устаревшее, -
признать это оно не хочет, а скрыть не может. В Нью-Йорке таких зданий
много к западу от Пятой авеню.
маленький вестибюль, вымощенный свежепротертыми, вечно грязными плитками.
Зеленые стены были неровными от заплат на старой штукатурке. В
хромированной рамке висел указатель - разборные буквы из белого целлулоида
на чернобархатном фоне. Там было 20 с чем-то названий, и "Акме. Туристское
бюро" оказалось вторым в списке между "А-1 Мимео" и "Аякс - все для
фокусников". Я нажал кнопку звонка у двери старомодного лифта с открытой
решеткой; звонок прозвенел где-то далеко наверху. Последовала долгая
пауза, потом что-то стукнуло, и тяжелые цепи залязгали, медленно опускаясь
ко мне, а я чуть не повернулся и не убежал, - это было безумием.
здания. Я открыл дверь с зеркальным стеклом и вошел. Большая чистая
квадратная комната была ярко освещена флуоресцентным светом. У больших
двойных окон, за конторкой, стоял человек, говоривший по телефону. Он
взглянул на меня, кивнул головой, и я почувствовал, как у меня забилось
сердце: он в точности соответствовал описанию.
- Он взглянул на листок под стеклом на конторке. - Отлет в 7.03, и я
советую вам приехать минут за 40.
был тот самый человек, и все же это было самое обыкновенное туристское
бюро: большие, яркие плакаты на стенах, металлические этажерки с
проспектами, печатные расписания под стеклом на конторке. Вот на что это
похоже, и ни на что другое, подумал я и опять почувствовал себя дураком.
положил трубку и улыбался мне, а я вдруг начал сильно нервничать.
снова взглянул на этого человека и сказал: - Я хотел бы... уйти!
страхом следил и, какое впечатление произвели мои слова, но этот человек
даже глазом не моргнул.
стопа узкий, длинный рекламный буклет и положил его передо мной. "Летите в
Буэнос-Айрес, в Другой Мир!" - гласили две строчки светло-зеленых букв на
обложке.
Там был изображен большой серебристый самолет над ночной гаванью, луна,
отразившаяся в воде, горы на заднем плане. Потом я покачал головой.
Говорить я боялся, боялся, что скажу не то.
толстые, старые древесные стволы, освещенные косо падающим солнцем,
поднимались высоко вверх. "Девственные леса Мэна, железная дорога
Бостон-Мэн". - Или вот, - он положил на стол третий буклет. - Бермуды, там
сейчас хорошо. - На нем было написано: "Бермуды, Старый Свет в Новом".
место. Новое место, где бы можно было поселиться и жить. - Я взглянул ему
прямо в глаза. - До конца жизни. - Тут мои нервы не выдержали, и я
попытался придумать себе путь к отступлению.
конторку, облокотившись на нее и сложив ладони вместе; вся его поза
говорила, что он может уделить мне сколько угодно времени.
От Нью-Йорка, пожалуй. И от городов вообще. От тревоги. И страха. И от
того, о чем я читаю в газетах. От одиночества. - Теперь я уже не мог
остановиться: я знал, что говорю лишнее, но слова лились сами собой. - От
того, что я никогда не делаю того, что мне хотелось бы, и ни от чего не
получаю особенного удовольствия! От необходимости продавать свою жизнь,
чтобы жить. От самой жизни - по крайней мере, от такой, какая она сейчас.
- Я взглянул ему прямо в лицо и закончил тихо: - От всего мира.
притворяясь, будто занят чем-нибудь другим, и я знал, что сейчас он
покачает головой и скажет: "Мистер, вы бы лучше пошли к врачу". Но он не
сказал этого. Он продолжал смотреть, изучая теперь мой лоб. Это был рослый
человек с короткими вьющимися седоватыми волосами, с очень умным, очень
ласковым морщинистым лицом: он был такой, какими должны выглядеть
священники, какими должны выглядеть все отцы.
рассмотрел мой рот, подбородок, линию челюсти, и я вдруг понял, что он без
всякого труда узнает обо мне многое, больше, чем знаю я сам. Вдруг он
улыбнулся, положил локти на конторку, слегка поглаживая одной рукой
другую.
что-нибудь скроете.
собою и сдружиться с кем-нибудь.
просительно, словно собираясь сказать не слишком удачную шутку.
которым как будто нужно почти то же, что и вам. Так что мы, просто ради
забавы...
если решит, что я мог бы подойти.
развлечения, понимаете ли. И для случайных клиентов, вроде вас. Так что я
попрошу вас просмотреть его, если это вас интересует. Мы не хотим, чтобы
это стало широко известно.
размеров, как и все прочие, и подтолкнул ее по стеклу ко мне.
прикоснуться к ней. Обложка была темно-синяя, цвета ночного неба, а у
верхнего края была белая надпись: "Посетите прелестную Верну!" Синяя
обложка была усыпана белыми точками, звездами, а в левом нижнем углу был
изображен шар, планета, наполовину окутанная облаками. Вверху справа, как
раз под словом "Верна" виднелась звезда, крупнее и ярче других; от нее
исходили лучи, как от звездочек на новогодней открытке. Внизу обложки била
надпись: "Романтичная Верна, где жизнь такова, какой она _д_о_л_ж_н_а_ бы
быть". Стрелка рядом показывала, что нужно перевернуть страницу.
проспектов; там были картинки и текст, только там говорилось не о Париже,
Риме или Багамских островах, а о Верне. Напечатан он был просто
замечательно; картинки были как живые. Вы видели когда-нибудь цветные