Гарри Гаррисон

Стальная крыса поет блюз

Harry Harrison "The Stainless Steel Rat Sings the Blues."
перевод 1997 Г.Л. Корчагин

Глава 1

Непростое это занятие -- ходить по стенам, а уж прогулка по потолку
казалась и вовсе невозможной. До тех пор, пока я не сообразил, что выбрал не
тот способ. Стоило чуточку пошевелить извилинами, и все прояснилось. Держась
руками за потолок, я не мог передвигать ноги, а посему отключил
молекусвязные перчатки и свесился макушкой вниз. Теперь только подошвы
ботинок притягивали меня к штукатурке. В голову сей же момент с напором
хлынула кровь, и сопутствовали ей тошнота и ощущение превеликого неудобства.

Что я тут делаю, зачем свисаю с потолка вниз головой, наблюдая, как
станок подо мной штампует монеты в пятьсот тысяч кредитов, и внимая их
упоительному позвякиванью при падении в корзины? По-моему, ответ
самоочевиден. Я чуть не свалился на станок, когда отключил питание на одном
ботинке. Взмахнув ногой в великанском шаге, я снова грохнул подошвой о
потолок и тотчас включил питание; поле, испускаемое генератором в ботинке --
то самое поле, что соединяет молекулы труг с другом, -- превратило мою ногу
в часть потолка. Разумеется, на время работы генератора.

Еще несколько огромных шагов -- и я над корзинами. Тщетно не замечая
головокружения, я ощупал громадный до безобразия пояс и вытянул из пряжки
бечеву с фишкой на конце. Сложившись пополам, дотянулся до потолка рукой,
прижал фишку к штукатурке, включил. Молекусвязное поле вцепилось в потолок
бульдожьей хваткой и позволило мне освободить ногу -- чтобы повисеть,
качаясь, правым боком вверх, и дождаться, пока от багровой физиономии
оттечет кровь.

-- Действуй, Джим, -- посоветовал я себе, -- нечего тут болтаться. В
любую секунду может подняться тревога.

Словно уловив намек, засверкали лампы, и стены затряслись от рева
сирены, которому позавидовал бы Гаргантюа. Я не объяснял себе, что и как
надо делать -- не было времени. Палец сам вдавил кнопку на пряжке, и
невероятно прочная, практически невидимая мономолекулярная леска быстро
опустила меня к корзине. Как только мои загребущие лапы со звоном утонули в
монетах, я застыл в воздухе, распахнул атташе-кейс и зачерпнул им, точно
ковшом экскаватора, целую гору кругленьких сияющих милашек. Пока крошечный
мотор выбирал леску, поднимая меня к потолку, я захлопнул "дипломат" и
щелкнул замком. Наконец моя подошва снова намертво прилипла к штукатурке, и
я отключил подъемное устройство. В этот момент внизу отворилась дверь.

-- Сюда кто-то совался! -- закричал охранник, тыча оружием перед собой.
-- На двери сигнализация вырублена!

-- Может, ты и прав, да только я никого не вижу, -- изрек его напарник.

Они глянули под ноги и по сторонам. Но не вверх. Я надеялся на лучшее и
готовился к худшему, ощущая, как от подбородка ко лбу струится пот. И с
ужасом смотрел, как о шлем охранника разбиваются капли.

-- В другой цех! -- выкрикнул он, заглушив щелчок очередной капли пота.

Они рванули вон, дверь хлопнула, я прошел по потолку, съехал по стене и
обмяк в изнеможении на полу.

-- Десять секунд, -- предупредил я себя.

Выживание -- суровая школа. Идея, показавшаяся мне в свое время
недурной, возможно, и впрямь была недурной. В свое время. Но сейчас я
испытывал раскаяние -- дернула же меня нелегкая посмотреть те новости!

Торжественное открытие нового монетного двора на Пасконжаке --
планете, частенько именуемой Монетным Двором... Первые в истории
человечества монеты достоинством в полмиллиона кредитов... Приглашены
знаменитости и пресса.

На меня это подействовало, как на спринтера -- хлопок стартового
пистолета. Через неделю я прошел таможенный контроль пасконжакского
космодрома с чемоданом в руке и удостоверением репортера ведущего агентства
новостей в кармане. Армия вооруженных охранников и уймища защитных устройств
не охладили мою психопатическую одержимость. С таким чемоданом я мог не
бояться никаких датчиков -- чем ты его ни просвечивай, он все равно будет
демонстрировать ложное содержимое. Оттого-то поступь моя была воздушна, а
улыбка -- широка.

Но теперь мое лицо обзавелось пепельным оттенком, а ноги предательски
дрожали, когда я заставил себя встать на них.

"Ты должен выглядеть спокойным и собранным, -- проговорил я в уме. -- И
думать о чем-нибудь невинном".

Я проглотил успокаивающе-собирающую таблетку мгновенного действия и
направился к двери. Шаг, другой, третий... И вот глаза лучатся
самоуверенностью, походка обретает чинность, а сознание -- чистоту. Надеваю
очки в оправе, густо усаженной "алмазами", и гляжу сквозь дверь.
Ультразвуковое изображение идеально четким не назовешь, но можно разглядеть
силуэты спешащих мимо людей, а больше ничего и не требуется. Когда
промелькнул последний силуэт, я отпер дверь, проскользнул в нее и позволил
ей затвориться за моей спиной.

Невдалеке охранники, вопя и размахивая оружием, гнали по коридору толпу
моих коллег-журналистов. Я отвернулся и твердым шагом двинулся в
противоположном направлении. Свернул за угол... Постовой опустил ружье, дуло
уперлось в пряжку моего пояса.

-- La necesejo estas ci tie? -- Я изобразил чарующую улыбку.

-- Че ты вякнул? Ты че тут делаешь?

-- Вот как? -- Я фыркнул распяленными ноздрями. -- Весьма низкий
уровень образования. В частности, знание эсперанто оставляет желать лучшего.
Правильно?

-- Пра-ально. А ну, вали отсюдова!

-- О, вы так любезны!

Я повернулся и скромненько удалился на три шага, прежде чем смысл
ситуации проник в его вялые синапсы.

-- Эй, ты! А ну назад!

Я остановился, повернулся и показал мимо него.

-- Что, туда?

Газовый баллончик, спрятанный у меня в ладони, коротко прошипел.
Охранник закрыл глаза и повалился на пол. Я выхватил ружье из его
обессилевших рук... и сразу положил на мерно вздымающуюся грудь. На что оно
мне? Я отошел от охранника, открыл дверь на аварийную лестницу, закрыл ее за
собой, привалился спиной к створкам и очень глубоко вдохнул. Затем извлек из
репортерского бювара карту и водрузил палец на значок, отмечающий лестницу.
Так. Теперь вниз, в кладовку... Но внизу кто-то ходит! Значит, вверх.
Тихо-тихо, благо подошвы мягкие. Все нормально, в плане есть и такой
вариант. Конечно, лучше всего -- двигаться к выходу вместе с толпой, но раз
уж выбирать не приходится, можно и вверх... на пять или шесть маршей, на
последнюю площадку перед дверью с табличкой "КРОВ", что на языке туземцев,
вероятно, означает "крыша". Непростая дверка, целых три охранных
устройства... Обезвредив их, я раздвинул створки и проскочил между ними.
Огляделся. Крыша как крыша, со всем, что положено крыше: резервуарами для
воды, вентиляционными шахтами, кондиционерами и солидной дымовой трубой,
выдыхающей грязь. Лучше и быть не может.

Я со звоном ссыпал деньги в мешок, а следом за ними побросал все
снасти, способные меня скомпрометировать. Переломил пряжку ремня, извлек
катушку с моторчиком и молекусвязной фишкой. Сунул ее в мешок, вытянул фишку
наружу, затянул горловину мешка и завязал. Опустил его в дымоход на глубину
руки и прикрепил изнутри к трубе подъемное устройство.

Готово! Остается лишь выждать, пока уляжется суматоха, и вернуться за
добычей. Можно, если хотите, назвать это вкладом до востребования.

Затем, вооруженный одной невинностью, я вернулся к лестнице и спустился
на первый этаж.

Дверные створки медленно и беззвучно раздвинулись и сошлись. За ними
стоял охранник -- спиной ко мне и так близко, что можно дотянуться рукой.
Что я и сделал, да еще похлопал его во плечу. Он с визгом отскочил,
развернулся и вскинул ружье.

-- Простите, не хотел вас побеспокоить, -- вежливо сказал я, -- но
боюсь, я потерял своих коллег. Вы не знаете, где сейчас все журналисты?

-- Сержант, я тут сцапал одного, -- пробормотал он в микрофон,
укрепленный на плече. -- Ага, это я, рядовой Измет, одиннадцатый пост. Так
точно. Есть задержать. -- Он навел на меня ствол. -- Не вздумай рыпаться!

-- Уверяю вас, это совершенно не входит в мои намерения!

Я полюбовался ногтями, снял с пиджака несколько пылинок и засвистал
веселый мотивчик, стараясь не обращать внимание на подрагивающее дуло.
Наконец раздался частый топот множества ног, и нас атаковал взвод под
предводительством мрачного сержанта.

-- Добрый день, сержант. Вас не затруднит объяснить, почему в меня
целится этот солдат? Нет, лучше скажите, почему вы все в меня целитесь?

-- Изъять "дипломат"! Надеть наручники! Увести! Немногословный он
парень, этот сержант. На картах, розданных журналистам, не был отмечен лифт,
в который меня затолкали. Как и не было на них даже намека на многочисленные
ярусы под первым этажом. Подземелье Бог знает на какую глубину уходило в
планетное чрево. По моим барабанным перепонкам шарахнуло давлением. Мы
проезжали ярус за ярусом, и вскоре я сбился со счета, но их числу
определенно позавидовал бы любой небоскреб. От мысли, что я откусил гораздо
больше, чем способен прожевать, мой желудок съежился. Наконец меня
вышвырнули из лифта, провели по коридору, перегороженному на каждом шагу
решетчатыми воротами, и втолкнули в помещение особенно мрачного вида -- с
традиционно голыми стенами, лампами без абажуров и жесткой табуреткой. Я
тяжко вздохнул и сел. Мои попытки завязать разговор остались без внимания,