Роберт ХАЙНЛАЙН

ЕСЛИ ЭТО БУДЕТ ПРОДОЛЖАТЬСЯ...

На посту было холодно. Я было захлопал в ладоши, чтобы согреться, но
тут же остановился, испугавшись потревожить Пророка. В ту ночь я стоял на
часах как раз у его личных апартаментов - эту честь я заслужил, выделяясь
аккуратностью на поверках и смотрах. Но сейчас мне совсем не хотелось
привлекать его внимания.

Был я тогда молод и не очень умен - свежеиспеченный легат из Вест
Пойнта, один из ангелов господа, личной охраны Воплощенного Пророка.

При рождении мать посвятила меня Церкви, а когда мне исполнилось
восемнадцать, дядя Абсолом, старший мирской цензор, припал к стопам Совета
старейшин, дабы они рекомендовали меня в военное училище.

Вест Пойнт меня вполне устраивал. Конечно, я, также как и мои
однокурсники, ворчал на военную службу, но уж если говорить честно, мне
нравилась монашеская жизнь - подъем в пять, два часа молитв и размышлений,
потом лекции и занятия разнообразными военными дисциплинами: стратегией,
теологией, психологией толпы, основами чудес. После обеда мы
практиковались в стрельбе и укрепляли тело упражнениями.

Я не был в числе лучших кадетов и не надеялся стать ангелом господа,
хотя и мечтал об этом. Но у меня всегда были отличные отметки за
послушание и неплохие по практическим дисциплинам. И меня выбрали. Я был
почти греховно горд. Еще бы, попасть в самый святой из всех полков
Пророка, в котором даже рядовые были в ранге офицеров и которым командовал
Разящий Меч Пророка, маршал войск. В день, когда я получил блестящий щит и
копье, положенные ангелу, я поклялся готовиться к принятию сана, как
только достигну звания капитана, которое позволяло на это надеяться.

Но в эту ночь, спустя несколько месяцев с того первого дня, несмотря
на то, что щит мой блестел как прежде, в сердце моем появилось тусклое
пятнышко. Жизнь в Новом Иерусалиме оказалась не совсем такой, как я
представлял ее в Вест Пойнте. Дворец и Храм были пронизаны интригами и
политиканством. Священники, дьяконы, государственные министры, дворцовые
функционеры - все были заняты борьбой за власть и благорасположение
Пророка. Даже офицеры нашего полка не избежали этого. Наш славный девиз
"Non Sibi Sed Dei" [Ничего для себя - все богу (лат.)] приобрел кисловатый
привкус.

Я и сам был не без греха. Хоть я и не вмешивался в драку за мирские
блага, я совершил нечто такое, что было греховнее: я посмотрел с
вожделением на посвященную особу другого пола.

Прошу вас, поймите меня лучше, чем я сам себя тогда понимал. По
возрасту я был мужчина, а по опыту - ребенок. Единственная женщина,
которую я хорошо знал, была моя мать. Мальчишкой в семинарии, прежде чем
попасть в Вест Пойнт, я почти боялся девочек. Мои интересы ограничивались
уроками, матерью и военным отрядом нашего прихода. В военном училище я
попросту не видел женщин. Мои человеческие чувства были заморожены, а
случайные соблазнительные сны я расценивал как искушения дьявола.

Но Новый Иерусалим - не Вест Пойнт, и ангелам не запрещалось
жениться, хотя большинство из моих товарищей не стремились к этому, ибо
женитьба вела к переводу в один из обычных полков, а многие из нас лелеяли
надежду стать военными священниками.

Не запрещалось выходить замуж и мирским дьяконессам, которые работали
во Дворце и в Храме. Но чаще всего они были старушками, напоминавшими мне
моих тетушек и вряд ли способными вызывать романтические чувства. Не
увлекался и более молодыми сестрами, пока не встретил сестру Юдифь.

Я стоял на том же посту месяц назад, впервые охраняя личные
апартаменты Пророка, и, разумеется, волновался, ожидая обхода дежурного
офицера.

Во внутреннем коридоре напротив моего поста вспыхнул на мгновение
свет, и я услышал звуки шагов. Я взглянул на хроно: конечно, это
девственницы, обслуживающие Пророка. Каждую ночь, в десять часов, они
сменялись. Я никогда не видел этой церемонии и не надеялся увидеть. Я знал
только, что девственницы, заступающие на суточное дежурство, тянули жребий
- кому выпадет честь лично прислуживать священной особе Воплощенного
Пророка.

Я не стал больше прислушиваться и отвернулся. Минут через пятнадцать
фигура в темном плаще проскользнула мимо меня, подошла к парапету,
остановилась там и стала смотреть на звезды. Я выхватил пистолет, но тут
же смущенно сунул обратно в кобуру, потому что понял, что это
всего-навсего дьяконесса.

Сначала я решил, что она - мирская дьяконесса, могу поклясться, мне и
в голову не пришло, что она может быть священной дьяконессой. В уставе не
было пункта, запрещавшего им выходить из покоев, но я никогда не слышал,
чтобы они это делали.

Не думаю, что она меня заметила прежде, чем я сказал: "Мир тебе,
сестра".

Она вздрогнула, подавила крик, но потом собралась все-таки с духом и
ответила: "Мир тебе, малый брат".

И только тогда я увидел на лбу ее звезду Соломона, знак семьи
Пророка.

- Простите, старшая сестра, - сказал я. - Я не увидел в темноте.

- Я не оскорблена.

Мне показалось, что она завязывает разговор. Я понимал, что нам не
следует говорить наедине: ее смертное тело было посвящено Пророку, так же
как душа - господу, но я был молод и одинок, а она - молода и очень хороша
собой.

- Вы прислуживаете Его святейшеству этой ночью, старшая сестра?

Она покачала головой.

- Нет, я не удостоилась этой чести. Жребий пал не на меня.

- Должно быть, это великая честь - лично служить Пророку...

- Разумеется, хотя я не могу судить об этом по своему опыту. Жребий
еще ни разу не пал на меня.

Она добавила с горячностью:

- Я немного волнуюсь. Поймите, я здесь совсем недавно.

Несмотря на то, что дьяконесса была выше меня по чину, проявление
женской слабости тронуло меня.

- Я уверен, что вы проявите себя с честью.

- Спасибо.

Мы продолжали беседовать. Выяснилось, что она пробыла в Новом
Иерусалиме даже меньше, чем я. Она выросла на ферме в штате Нью-Йорк и
была отобрана для Пророка в семинарии Элбени. В свою очередь я рассказал
ей, что родился на Среднем Западе, в пятидесяти милях от стены Истины, где
был посвящен Первый Пророк. Я сказал ей, что меня зовут Джон Лайл, а она
ответила, что ее зовут сестра Юдифь.

Я совсем забыл о дежурном офицере и о его неожиданных проверках и
готов был болтать всю ночь, когда вдруг услышал, как мой хроно прозвенел
четверть первого.

- Боже мой, - воскликнула сестра Юдифь, - мне давно пора быть в
келье. - Она бросилась бежать, но остановилась...

- Вы на меня не донесете... Джон Лайл?

- Я? Никогда.

Я думал о ней до конца дежурства.

Я так и не смог выкинуть из головы сестру Юдифь. За месяц, прошедший
с тех пор, я видел ее раз пять-шесть. Однажды на эскалаторе. Она ехала
вниз, а я вверх. Мы не сказали ни слова, но она узнала меня и улыбнулась.
Всю ночь после этого мне снился эскалатор, но я никак не мог сойти с него,
чтобы поговорить с ней. Другие встречи были так же мимолетны. Как-то я
услышал ее голос: "Здравствуй, Джон Лайл!" и, обернувшись, заметил только
закутанную в плащ фигуру, проскользнувшую к двери. Однажды видел, как она
кормила лебедей в крепостном рву. Я не подошел к ней, но, по-моему, она
меня заметила.

И вот, через месяц, снова стоя на посту, уже не надеясь, что она
выйдет из дворца, я услышал:

- Добрый вечер, Джон Лайл.

Я чуть не выскочил из сапог. Сестра Юдифь стояла в темноте, под
аркой. Я с трудом выдавил из себя:

- Добрый вечер, сестра Юдифь.

- Шш-ш! - прижала она палец к губам. - Нас могут услышать, Джон...
Джон Лайл - это, наконец, произошло. На меня пал жребий.

Я сказал:

- А! - и потом добавил растерянно: - Поздравляю вас, старшая сестра,
да прояснит господь лицо Пророка в то время, когда вы будете ему
прислуживать.

- Да, да, спасибо, - ответила она быстро... Джон... мне хотелось
выкроить несколько секунд, чтобы поговорить с вами. Но теперь я не могу,
мне нужно получить напутствие и помолиться. Я должна вас покинуть.

- Вы лучше поспешите, - согласился я. Я был разочарован оттого, что
она не может побыть со мной, но счастлив, что она отмечена высокой честью,
горд, что она не забыла меня даже в такой момент.

- Да пребудет с вами господь, - добавил я.

- Мне так хотелось сказать вам, что меня выбрали, - сказала она. Ее
глаза блестели, и я решил, что это радость. Но ее следующие слова поразили
меня.

- Я боюсь, Джон Лайл.

- Боитесь? - Я почему-то вспомнил, как дрожал мой голос, когда я
впервые командовал взводом. - Не бойтесь. Вы проявите себя достойно.