Роберт ХАЙНЛАЙН

УОЛДО

Объявили балетный танец - но это было нечто иное.

Его ноги создавали сложное стаккатто звуков, прерывавшееся
захватывающей дух тишиной, когда он взлетал высоко в воздух - выше, чем,
казалось бы, мог человек - и выполнял в полете фантастически невероятные
пируэты.

Он приземлялся на носки, судя по всему, не теряя равновесия, - м
вновь следовало фортиссимо звуков. Прожектора погасли, на сцене зажегся
свет. Долгий-долгий миг зрительный зал хранил молчание, затем осознал, что
пора аплодировать, и взорвался.

Он стоял перед ними, купаясь в волне их эмоций, чувствуя, что мог бы
поплыть на ней; их тепло согревало его.

Было чудесно танцевать, восхитительно получать аплодисменты, быть
любимым, быть желанным.

Когда занавес в последний раз опустился, он позволил своему костюмеру
увести себя со сцены. Он всегда словно был слегка пьян к концу
представления; танец даже на репетициях приносил ему пьянящую радость, но
когда зрители поднимали его, несли, аплодировали ему... он никогда не
пресыщался этим. Это всегда было внове и умопомрачительно прекрасно.

- Сюда, шеф. Улыбнитесь нам, - блеснула вспышка. - Спасибо.

- Спасибо вам. Выпейте, - он махнул в конец костюмерной.

Все они были такими хорошими парнями, такими отличными ребятами -
репортеры, фотографы - все.

- Как насчет того, чтобы в полный рост?

Он начал было подниматься, но его костюмер, занятый одной из туфель,
предостерег его.

- У вас операция через полчаса.

- Операция? - переспросил фоторепортер. - Что на этот раз?

- Левая церебретомия, - ответил он.

- Да? А нельзя ли заснять это?

- Буду рад увидеть вас там - если госпиталь не возражает.

- О, это оставьте нам.

Какие отличные ребята!

- ...попытаюсь придать статье несколько иное направление. -
послышался рядом женский голос. Он поспешно оглянулся, немного
сконфуженный. - Например, что заставило вас заняться танцами?

- Простите, - пробормотал он. Я не расслышал вас. Боюсь, что здесь
слишком шумно.

- Я спросила, почему вы решили заняться танцами?

- Что ж... боюсь, вот так сразу я не смогу вам ответить. Думаю, что
нам пришлось бы вернуться к самому началу...

Джеймс Стивенс сердито взглянул на инженера-ассистента.

- Что тебя так развеселило? - спросил он.

- Это только выражение лица, - извинился ассистент. - Пытаюсь
смеяться вот над чем: произошла еще одна катастрофа.

- Вот черт! Не говори мне - дай догадаться. Пассажирский или
грузовой?

- Грузовик "Клаймекс" на линии Чикаго - Солт Лейк, немного западнее
Норт-Платта. И еще, шеф...

- Да?

- Вас хочет видеть босс.

- Это интересно. Это очень, очень интересно. Мак...

- Да, шеф?

- Как бы тебе понравилось стать Главным Инженером по Движению в
Северо-Американской Энерго-Воздушной? Я слышал, там должна быть вакансия.

Мак почесал нос.

- Забавно, что вы первый об этом заговорили, шеф. Я как раз собирался
спросить, какую рекомендацию вы могли бы мне дать в случае, если я вернусь
в гражданское строительство. Избавление от меня должно вам чего-то стоить.

- Я избавлюсь от тебя - прямо сейчас. Ты отправишься в Небраску,
найдешь груду обломков прежде, чем ее растащат по кусочку любители
сувениров и привезешь де Кальбы и панель управления.

- Возможны проблемы с полицией?

- Ты разберешься с этим. Просто, чтобы ты вернулся.

Офис Стивенса размещался по соседству с шестой электростанцией;
деловой офис Северо-Американской был расположен на холме в добрых
четвертях мили. К нему вел обычный туннель связи; Стивенс вошел в него и
нарочно выбрал тихоходную ленту, чтобы как следует подумать перед встречей
с боссом.

По дороге он собрался с мыслями, но найденное решение ему не
нравилось.

Босс - Стэнли Ф. Глизон, председатель правления - спокойно
поздоровался с ним:

- Заходи, Джим. Садись. Бери сигару.

Стивенс скользнул в кресло, отказался от сигары и вытащил сигарету,
которую и зажег, оглядываясь по сторонам. Кроме шефа и его самого здесь
присутствовали Харкнесс, глава юридической службы; доктор Рэмбью,
занимавший такую же должность, что и Стивенс; и Штрибель, главный инженер
городской энергетики. "Пятеро, и больше никого, - мрачно думал он - все
крупные фигуры, и не одной средней. Покатятся головы... Начиная с моей".

- Ладно, - сказал он почти воинственно, - все уже здесь. У кого
карты? Кто будет сдавать?

Харкнесс выглядел несколько расстроенным.

- Итак? Ладно, о чем речь?

- Нам придется проконсультироваться с Уолдо.

Рэмбью неожиданно вскочил.

- Что? С этим шарлатаном? Это дело науки!

- В самом деле, доктор Стивенс... - заговорил Харкнесс.

Глизон поднял руку.

- Предложение доктора Стивенса логично. Но, боюсь, Джимми, оно
несколько запоздало. Я говорил с ним на прошлой неделе.

Харкнесс был удивлен; Стивенс тоже выглядел раздосадованным.

- Ничего мне не сказав?

- Извини, Джимми. Я просто прощупывал его. Но это бесполезно. Его
условия для нас равнозначны конфискации.

- До сих пор не может забыть о Хэтауэйских патентах?

- До сих пор таит злобу.

- Вам следовало передать дело мне, - вступил в разговор Харкнесс. -
Мы здесь ни при чем - затрагиваются общественные интересы. Пригласите его,
если так необходимо, и пусть гонорар будет установлен по справедливости.
Все детали я беру на себя.

- Боюсь, именно так ты и сделаешь, - сухо сказал Глизон. - Ты
действительно думаешь, что приговор суда заставит курицу нестись?

Харкнесс оскорбленно посмотрел на него, но замолчал.

Стивенс продолжил:

- Я бы не предложил идти к Уолдо, если бы не знал, как найти к нему
подход. Я знаком с его другом...

- Друга Уолдо? Я не думал, что они у него вообще есть.

- Этот человек приходится ему кем-то вроде дяди - его первый доктор.
С его помощью я мог бы добиться расположения Уолдо.

Доктор Рэмбью поднялся.

- Это невыносимо, - заявил он. - Извините меня. - И не дожидаясь
ответа, быстро вышел, едва дав двери открыться перед ним.

Глизон проводил его тревожным взглядом.

- Почему он так тяжело это воспринимает, Джимми? Можно подумать, что
у него есть личные мотивы ненавидеть Уолдо.

- Может быть, в некотором смысле, так оно и есть. Но здесь не только
это: рушится весь его мир. В последние двадцать лет, с тех пор как
пересмотр Прайором Общей Теории Поля покончил с принципом неопределенности
Гейзенберга, физика считалась точной наукой. Энергетические отказы и
аварии с передачей, от которых мы пострадали - просто крупные неприятности
для вас и для меня, но для доктора Рэмбью они равнозначны покушению на его
веру. Следовало бы за ним присмотреть.

- Почему?

- Потому, что он может совершенно расклеиться. Религия - слишком
серьезная вещь, чтобы человек почувствовал себя неудачником.

- М-м-да. А как же ты сам? Разве для тебя это не такой же тяжелый
удар?

- Не настолько. Я инженер - с точки зрения Рэмбью просто
высокооплачиваемый рабочий. Различие в ориентации. Это меня не особо
расстраивает.

Ожил селектор на столе Глизона.

- Вызывают Главного Инженера Стивенса... вызывают Главного Инженера
Стивенса.

Глизон щелкнул переключателем.

- Он здесь. Продолжайте.

- Передано шифром Компании. Расшифровано. Текст сообщения:

"Упал в четырех милях к северу от Цинцинатти. Должен ли я
отправляться в Небраску, или привезти вам вы-знаете-что на своем
самолете?" Конец сообщения. Подписано "Мак".

- Передайте ему, чтобы отправлялся назад! - прорычал Стивенс.

- Хорошо, сэр, - громкоговоритель отключился.

- Твой помощник? - спросил Глизон.