Урсула ле Гуин

ПРЕДАТЕЛЬСТВА

"На планете О не было войн в течение последних пяти тысяч лет, а на
Гезене войн не знали вообще никогда", - прочла она и отложила книгу,
чтобы дать отдых глазам. К тому же последнее время она приучала себя чи-
тать медленно, вдумчиво, а не глотать текст кусками, как Тикули, всегда
моментально сжиравший все, что было в миске. "Войн не знали вообще": эти
слова вспыхнули яркой звездой в ее мозгу, но тут же погасли, растворив-
шись в беспросветных глубинах скептицизма. Что же это за мир такой, ко-
торый никогда не видел войн? Настоящий мир. Настоящая жизнь, когда можно
спокойно работать, учиться и растить детей, которые, в свою очередь, то-
же смогут спокойно, мирно учиться и работать. Война же, не позволяющая
работать, учиться и воспитывать детей, была отрицанием, отречением от
жизни. "Но мой народ, - подумала Йосс, - умеет только отрекаться. Мы
рождаемся уже в мрачной тени, отбрасываемой войной, и всю жизнь только и
делаем, что гоняемся за миражами, изгнав мир из дома и своих сердец.
Все, что мы умеем, - это сражаться. Единственное, что способно примирить
нас с жизнью, - наш самообман: мы не желаем признаваться себе, что война
идет, и отрекаемся от нее тоже. Отрицание отрицания, тень тени. Двойной
самообман".

На страницы лежащей на коленях книги упала тень от тучи, ползущей со
стороны болот. Йосс вздохнула и прикрыла веки. "Я лгунья", - сказала она
сама себе. Потом снова открыла глаза и стала читать дальше о таких дале-
ких, но таких настоящих мирах.

Тикули, который дремал, обвернувшись хвостом, на солнышке, вздохнул,
словно передразнивал хозяйку, и почесался, сгоняя приснившуюся блоху.
Губу охотился; об этом свидетельствовали качающиеся то там то сям макуш-
ки тростника и вспорхнувшая, возмущенно кудахтающая тростниковая куроч-
ка.

Йосс настолько погрузилась в весьма своеобразные обычаи народов Итча,
что заметила Ваду лишь тогда, когда он сам открыл калитку и вошел во
двор.

- О, ты уже пришел! - всполошилась она, сразу ощутив себя старой,
глупой и робкой (как всегда, стоило кому-то заговорить с ней; наедине с
собой она ощущала себя старой, лишь когда была больна или очень устава-
ла). Может быть, то, что она выбрала уединенный образ жизни, стало самым
разумным решением в ее жизни. - Пойдем в дом.

Она встала, уронив книгу, подобрала ее и почувствовала, что узел во-
лос вот-вот рассыплется.

- Я только возьму сумку и сразу пойду.

- Можете не торопиться, - успокоил ее юноша. - Эйд немного опоздает.

"Очень мило с твоей стороны позволить мне в моем собственном доме
собраться не спеша", - мысленно вспыхнула Йосс, но промолчала, сдавшись
пред чудовищным обаянием юношеского эгоизма. Она зашла в дом, взяла сум-
ку для покупок, распустила волосы, повязала голову шарфом и вышла на не-
большую открытую веранду, служившую одновременно крыльцом. Вада, сидев-
ший в ее кресле, при виде Йосс вскочил. "Он хороший мальчик, - подумала
она. - Пожалуй, воспитан даже лучше, чем его девушка".

- Желаю приятно провести время, - сказала она вслух с улыбкой, прек-
расно понимая, что этим смущает его. - Я вернусь через пару часов, но до
заката.

Она вышла за калитку и побрела по деревянным мосткам, извивавшимся по
болоту, к деревне.

Эйд она не встретила. Девушка придет по одной из тропок в трясине с
северной стороны. Они с Вадой всегда уходят из деревни в разное время и
в разном направлении, чтобы никто не догадался, что раз в неделю они на
пару часов встречаются. Их роман длился уже около трех лет, но они вы-
нуждены были встречаться тайно до тех пор, пока отец Вады и старший брат
Эйд не придут к согласию в старинной склоке о спорном отрезке земли, ос-
тавшемся не у дел от некогда тучных пашен корпорации. Этот крохотный
островок в болоте сделал семьи смертельными врагами, и несколько раз уже
почти чудом удавалось избегнуть кровопролития. Однако, несмотря ни на
что, их младшие отпрыски по уши влюбились друг в друга. Земля была хоро-
шей. А семьи, хоть и были бедны, обе стремились верховодить в деревне.
Зависть не лечится. И ненависть тоже: все деревенские разделились на два
лагеря. Ваде с Эйд даже и сбежать-то оказалось некуда: в других деревнях
родственников они не имели, а для того чтобы выжить в городе, надо хоть
что-то уметь. Их юная страсть попала в тиски вражды стариков.

Йосс случайно узнала их секрет с год назад: однажды, гуляя по обыкно-
вению в тростниках, она наткнулась на маленький островок и лежащую в
объятиях друг друга прямо на земле парочку; как-то раз она точно так же
набрела на болотных оленят, притаившихся в травяном гнездышке, устроен-
ном матерью оленихой. Эти двое были так же смертельно перепуганы и так
же очаровательны и стали умолять Йосс "никому не говорить" так смиренно
и униженно, что у нее не оставалось другого выхода. Трясясь от холода,
они цеплялись друг за друга, как дети; ноги Эйд были в болотной грязи.

- Пойдемте ко мне, - сухо сказала Йосс. - Ради всего святого.

И, развернувшись, пошла прочь. Парочка последовала за ней.

- Я вернусь через час, - так же сухо сообщила она, приведя их в свою
единственную комнату с альковом для кровати. - Только простыни не пач-
кайте!

Этот час она кружила вокруг дома, проверяя, не ищет ли их кто-нибудь.
Теперь же, год спустя, в то время как "оленята" наслаждаются любовью в
ее крохотной спаленке, она уходит за покупками в деревню.

А вот отблагодарить ее им как-то не приходило в голову. Вада делал
торфяные брикеты и запросто мог обеспечить благодетельницу топливом, не
вызвав ни у кого ни малейших подозрений? Но они ни разу ей даже цветочка
не подарили, хоть и оставляли всегда простыни чистыми и даже неизмятыми.
Может, они просто были неблагодарными детьми? Да и за что им ее благода-
рить? Она всего-навсего дала им то, что они и так должны были иметь по
праву молодости: постель, часок любви и немного покоя. Тут нет никакой
ее заслуги, как, впрочем, и никакой вины в том, что никто другой не пре-
доставил им этого.

Сегодня она собиралась зайти в лавку, которую держал дядя Эйд - дере-
венский кондитер. Когда Йосс приехала сюда два года назад, ее благие на-
мерения придерживаться праведного воздержания в пище - горсточка зерна и
глоток чистой воды в день - пошли прахом: от диеты из сухих круп у нее
начался понос, а воду из торфяников было просто невозможно пить. Теперь
она ела овощи, какие только удавалось купить или вырастить самой, и пила
вино, привозимые из города соки и воду, которую продавали в бутылках.
Кроме того, она постоянно пополняла запас сладостей: сушеных фруктов,
изюма, жженого сахара и даже пирожных, которые пекли мать и тетка Эйд, -
толстых галет, посыпанных толчеными орехами, сухих, ломких, но притор-
но-сладких.

Йосс набила сумку продуктами и задержалась, чтобы поболтать с теткой
Эйд - смуглой, востроглазой маленькой женщиной, которая была вчера на
поминках по старому Йаду и горела желанием поделиться впечатлениями.

- Эти люди, - имея в виду семью Вады, тетушка презрительно прищури-
лась и криво усмехнулась, - как всегда, вели себя по-свински: напились,
задирали всех, безбожно хвастались, а потом заблевали всю комнату. Чего
еще ждать от такой деревенщины!

Когда Йосс подошла к полке с прессой, чтобы взять свежую газету (вот
и еще один нарушенный обет: она клялась читать лишь "Аркамье" и выучить
его наизусть), в лавку вошла мать Валы, и все услышали, как "эти люди"
(теперь уже семья Эйд) вчера вечером вели себя по-свински, хвастались
напропалую, задирали всех и в конце концов заблевали весь дом. Йосс не
только слушала - она расспрашивала обо всем до мельчайших подробностей,
она буквально купалась в сплетнях.

"Как это глупо, - думала она, - сидеть на отшибе в болоте и молчать,
как мышь под метлой! Что за идиоткой я была тогда, когда давала обет
пить только воду и не произносить праздных речей. Я никогда, никогда не
давала себе воли ни в чем! Я никогда не была свободной, да я и не заслу-
живаю свободы! Даже в своем преклонном возрасте я не могу отважиться
поступать так, как действительно хочу. Даже потеряв Сафнан, я не реши-
лась жить не так, как принято, а как хочется".

Стояли они меж пяти армии враждебных. И Энар, воздев клинок, говорил:
"Держу я в руках твою смерть, о всемогущий!" Камье же ответствовал:
"Бедный мой брат, ты держишь в руках свою смерть".

Хоть что-то из "Аркамье" она помнила наизусть, Но эти строки знали
все. А потом Энар отбросил меч, поскольку был героем и благородным, поч-
ти святым человеком. И младшим братом Камье. "А я вот не могу отбросить
свою смерть. Я вцепилась в нее, я лелею ее, ем ее, пью, слушаю ее, отдаю
ей свою постель, оплакиваю ее, делаю все возможное, чтобы она приближа-
лась!"

Закат сегодня был так красив, что Йосс отвлеклась от мрачных мыслей,
невольно залюбовавшись: безоблачное серо-голубое небо отражалось в дале-
кой дуге канала, а садящееся в тростники солнце вызолотило колеблемые
легким ветерком тонкие стволы. Чудесный день. Как прекрасен мир, как он
прекрасен! "Меч в моей руке обернулся против меня. Зачем ты творишь кра-
соту, чтобы убивать нас ею, Владыка милостивый?"

Сердце билось как сумасшедшее, Йосс еле передвигала ноги. Ну нет уж,
хватит! Она туго стянула виски шарфом и несколько раз глубоко вдохнула,
чтобы прийти в себя. Если она и дальше себе позволит так распускаться,
то вскоре начнет бродить по болотам, в полубреду вопя во все горло - как
Абберкам.

Вот ведь дернуло вспомнить об этом сумасшедшем! О черте речь, а он
навстречь: не видя ничего перед собой, погруженный в свои мысли, Аббер-
кам шел ей навстречу, стукая своей массивной тростью с такой яростью,
словно каждый раз убивал змею. Его лицо обрамляли длинные седые кудри.