Урсула ЛЕ ГУИН
МАСТЕРА
горящий факел, от которого густыми клубами валил дым. В красном свете
факела землю под ногами было видно всего на несколько шагов вперед; дальше
простирался мрак. Время от времени налетал порыв ветра; вдруг становился
виден (или это только ему мерещилось?) блеск чьих-то глаз, становилось
слышно подобно далекому грому бормотанье: "держи его выше!" Он тянул факел
выше, хотя руки дрожали и факел в них дрожал тоже. Бормочущая тьма,
обступив его, закрывала все пути к бегству.
задрожали снова, факел начал клониться то в одну сторону, то в другую; по
лицу стекал липкий пот; уши уже почти не воспринимали тихого, но все
вокруг заполняющего рокота: "Выше, выше держи!"... Время остановилось, но
рокот разрастался, вот он уже стал воем, но почему-то (и это было страшно)
в круге света по-прежнему не появлялся никто.
факела, он шагнул вперед. Земли под ногой у него не оказалось. С воплем о
помощи он упал в тьму и гул. Впереди не было ничего, только языки пламени
метнулись к его глазам - падая, он не выпустил из рук факела.
четвереньках в канаве, в грязи. Лицо саднило, а глаза, хотя было светло,
видели все (мир), как сквозь пелену тумана. Он оторвал взгляд от своей
запятнанной грязью наготы и обратил его к стоящей над ним светлой, но
неясной фигуре. Казалось, что свет исходит и от ее белых волос, и от
складок белого плаща. Глаза смотрели на Ганиля, голос говорил:
больше не поднимутся никогда из-под пепла от Адского Огня твои предки.
показывая на факел:
его.
обугленную палку; он разжал руку.
лучезарная фигура, - иди в Свет Обычного дня!
стояли тазы с теплой водой, кто то уже мыл его и тер губками; потом его
вытерли досуха. И вот он стоит чистый, и ему очень тепло в сером плаще,
заботливо накинутом на его плечи, а вокруг, в большом светлом зале,
повсюду слышатся веселая болтовня и смех, Какой-то лысый человек хлопнул
его по плечу:
факел, Мы уже думали, что нам весь день придется рычать в темноте. Идем.
был черный; с потолка до пола (высота стен была, футов в тридцать)
ниспадал сверкающий белизной занавес, и к нему повели Ганиля.
него. В этом безмолвии белый занавес раздвинулся. По-прежнему, как сквозь
туман, Ганиль увидел высокий алтарь, длинный стол, старика в белом,
облачении.
стержень, на конце которого был укреплен серебряный "икс", - "Под Крестом
Обычного Дня клянусь не разглашать обряды и тайны моей Ложи".
опять толкнули, и он забормотал вместе с остальными:
клянись".
Коллегии и повиноваться Высшим Мастерам моей Ложи от, ныне и до самой
смерти..."
длинную фразу, другие, похоже, нет; Ганиль, совсем растерявшись, не зная,
как ему быть, пробормотал слово или два, потом умолк.
знать. Я призываю в свидетели моей клятвы Солнце".
кровлей медленно, рывками, начала подниматься, и за ней показалось
желто-серое, затянутое облаками летнее небо.
крыши остановилась на полпути - по-видимому, в механизме что-то заело;
раздалось громкое лязганье, потом наступила тишина. Очень медленно старик
подошел к Ганилю, поцеловал его в обе щеки и сказал:
Тайны Машин.
Ложи.
левой стороне, на щеке и у виска, была ободрана, и дотрагиваться было
больно.
глазами - голубыми по-настоящему, как у кота-альбиноса или у слепой
лошади, Ганиль, чтобы не смотреть на уродство, сразу отвел глаза в
сторону, но светлокожий продолжал тихим голосом (что был тот же самый
голос, который во время принесения Клятвы прошептал: "Не клянись"):
Ли. Как насчет пива, когда мы отсюда выберемся?
этого дня очутиться в сыром, пахнущем пивом тепле харчевни. Голова у
Ганиля закружилась, Миид Светлокожий выпил полкружки, с видимым
удовольствием стер с губ пену и спросил:
тем же своим тихим голосом:
ожог Аптекарю.
пешеходами и повозками - как на лошадиной и воловьей тяге, так и пыхтящими
самодвижущимися. На Торговой площади ремесленники сейчас запирали на ночь
свои будки, и уже были закрыты на крепкие засовы огромные двери Мастерских
и Лож на Высокой улице. То там, то здесь, словно растолкав нависающие над
улицей, налезающие один на другой дома, появлялся гадкий, без окон, желтый
фасад храма, украшенный лишь полированным медным кругом. В темных,
недолгих летних сумерках под неподвижной пеленой облаков темноволосые,
бронзовокожие люди Обычного дня собирались группами, стояли без дела,
толкались и разговаривали, переругивались и смеялись, и Ганиль, у которого
от усталости, боли и крепкого пива кружилась голова, старался держаться
поближе к Мииду; хоть он и был теперь Мастером, чувство у Ганиля было
такое, как будто только этот голубоглазый незнакомец знает путь, которым
ему, Ганилю, следует идти,
что, складывать не умеешь?
в паровом двигателе, который юноша чинил; прут оказался на дюйм длиннее,
чем нужно.
сказал юноша, показывая свои руки с узловатыми пальцами. Расстояние между
первым и вторым суставами большого пальца было и в самом деле необычно
велико.
- Очень интересно. Но не важно, короткая или длинная у тебя мерка - важно
только, чтобы ты применял ее последовательно. И что еще важно, запомни,
ты, тупица, так это то, что если сложить XVI и XIX, XXXVI не получается,
не получалось и, пока стоит мир, не получится никогда - а ты невежда и