Станислав ЛЕМ
СОЛЯРИС
металлическим ступенькам внутрь контейнера. В нем было ровно столько
места, чтобы поднять локти. Я вставил наконечник шланга в штуцер,
выступающий из стены, скафандр раздулся, и я не мог больше сделать ни
малейшего движения. Я стоял, вернее сидел, в воздушном ложе, составляя
единое целое с металлической скорлупой.
лицо склонившегося над ним Моддарда. Потом лицо исчезло и стало темно -
это наверху закрыли тяжелый предохранительный конус. Послышался
восьмикратно повторенный свист электромоторов, которые дотягивали болты,
потом писк воздуха в амортизаторах. Глаза привыкали к темноте. Я уже видел
зеленоватый контур универсального указателя.
Счастливого пути!
вздрогнул. Инстинктивно я напряг мышцы. Но больше ничего не случилось.
мельчайшего песка сыпались на мембрану.
открылась широкая щель, через которую я увидел звезды. Напрасно я пытался
отыскать Альфу Водолея, к которой улетал "Прометей". Эта область Галактики
была мне совершенно неизвестна. В узком окошке мелькала искрящаяся пыль. Я
понял, что нахожусь в верхних слоях атмосферы. Неподвижный, обложенный
пневматическими подушками, я мог смотреть только перед собой. Я летел и
летел, совершенно этого не ощущая, только чувствовал, как постепенно мое
тело коварно охватывает жара. Смотровое окно наполнял красный свет. Я
слышал тяжелые удары собственного пульса, лицо горело, шею щекотала
прохладная струя от климатизатора. Я пожалел, что мне не удалось увидеть
"Прометей" - когда автоматы открыли смотровое окно, он, наверное, был уже
за пределами видимости.
Эта нестерпимая дрожь прошла сквозь все изолирующие оболочки, сквозь
воздушные подушки и проникла в глубину моего тела. Зеленоватый контур
указателя размазался. Я не ощущал страха. Не для того же я летел в такую
даль, чтобы погибнуть у самой цели.
Сделайте что-нибудь. Кажется, я теряю стабилизацию. Станция Солярис, я
Кельвин. Прием.
огромная, плоская; по размеру полос на ее поверхности я сориентировался,
что нахожусь еще далеко. А точнее, высоко, потому что миновал уже ту
невидимую границу, после которой расстояние до небесного тела становится
высотой. Я падал и чувствовал это теперь, даже закрыв глаза.
ответа. В наушниках залпами повторялся треск атмосферных разрядов. Их
фоном был шум, глубокий и низкий. Казалось, это был голос самой планеты.
Оранжевое небо в смотровом окне заплыло бельмом. Стекло потемнело. Я
инстинктивно сжался, насколько позволили пневматические бандажи, но в
следующую секунду понял, что это тучи. Они лавиной неслись вверх. Я
продолжал планировать, то ослепляемый солнцем, то в тени. Контейнер
вращался вокруг вертикальной оси, и огромный, как будто распухший,
солнечный диск равномерно проплывал мимо моего лица, появляясь с левой и
уходя в правую сторону. Внезапно сквозь шумы и треск прямо в ухо ворвался
далекий голос.
порядке. Вы под контролем Станции. Станция Солярис - Кельвину.
Приготовиться к посадке в момент нуль. Внимание, начинаем. Двести
пятьдесят, двести сорок девять, двести сорок восемь...
похоже, что говорил автомат. Странно. Обычно, когда прибывает кто-нибудь
новый, да еще с Земли, все, кто может, бегут на посадочную площадку.
вокруг меня солнцем, вдруг встало на дыбы вместе с равниной, летящей мне
навстречу. Потом крен изменился в другую сторону. Я болтался, как груз
огромного маятника. На встающей стеной поверхности планеты, исчерченной
грязно-лиловыми и бурыми полосами, я увидел, борясь с головокружением,
бело-зеленые шахматные квадратики - опознавательный знак Станции. В это
момент от верха контейнера с треском оторвался длинный ошейник кольцевого
парашюта, который громко зашелестел. В этом звуке было что-то невыразимо
земное - первый, после стольких месяцев, шум настоящего ветра.
падаю. Теперь я это увидел. Бело-зеленое шахматное поле стремительно
росло. Уже было видно, что оно нарисовано на удлиненном, китовидном
серебристо-блестящем корпусе с выступающими по боками иглами радарных
установок, с рядами более темных оконных проемов, что этот металлический
гигант не лежит на поверхности планеты, а висит над ней, волоча по
чернильно-черному фону свою тень - эллиптическое пятно еще более глубокой
черноты. Одновременно я заметил подернутые фиолетовой дымкой лениво
перекатывающиеся волны океана. Затем тучи ушли высоко вверх, охваченные по
краям ослепительным пурпуром, небо между ними было далекое и плоское,
буро-оранжевое. В смотровом окне заискрился ртутным блеском волнующийся до
самом дымного горизонта океан, тросы и кольца парашюта мгновенно
отделились и полетели над волнами, уносимые ветром, а контейнер начал
мягко раскачиваться особыми свободными движениями, как это бывает обычно в
искусственном силовом поле и рухнул вниз. Последнее, что я увидел, были
огромные решетчатые катапульты и два возносящихся, наверное, на высоту
нескольких этажей, ажурных зеркала радиотелескопов.
упруго ударившейся о сталь, что-то открылось подо мной, и с
продолжительным пыхтящим вздохом металлическая скорлупа, в которой я
торчал выпрямившись, закончила свое стовосьмидесятикилометровое
путешествие.
мертвый голос контрольного автомата.
ощущались как ненужный груз) я взялся за рукоятки и выключил контакты.
Появилась зеленая надпись - "Земля", стенки контейнера разошлись,
пневматическое ложе легонько подтолкнуло меня в спину, и, чтобы не упасть,
я вынужден был сделать шаг вперед.
оболочку скафандра. Я был свободен.
цветных труб, исчезая в круглых колодцах. Вентиляционные шахты урчали,
втягивая остатки ядовитой атмосферы планеты, которая вторглась сюда во
время посадки. Пустая, как лопнувший кокон, сигара контейнера стояла на
дне врезанной в стальной холм чаши. Его наружная обшивка обгорела и стала
грязновато-коричневой. Я сделал несколько шагов по маленькому наклонному
спуску. Дальше металл был покрыт слоем шероховатого пластика. В тех
местах, где обычно проходили тележки подъемников ракет, пластик вытерся и
сквозь него проступала голая сталь.
осмотрелся, немного беспомощно, ожидая появления какого-нибудь человека,
но никто не приходил. Только неоновая стрела показывала на бесшумно
двигающийся ленточный транспортер. Я встал на его площадку.
его нишах возвышались груды баллонов для сжатых газов, контейнеров,
кольцевых парашютов, ящиков - все было свалено в беспорядке, как попало.
Это меня удивило. Транспортер кончился у округлого расширенного коридора.
Здесь господствовал еще больший беспорядок. Из-под груды жестяных банок
растекалась лужа маслянистой жидкости. Неприятный сильный запах наполнял
воздух. В разные стороны шли следы ботинок, четко отпечатавшихся и этой
жидкости. Между жестянками, как бы выметенными из кабин, валялись витки
белой телеграфной ленты, мятые листы бумаги и мусор. И снова загорелся
зеленый указатель, направляя меня к средней двери. За ней был коридор,
такой узкий, что а нем едва ли смогли бы разойтись два человека. Свет
падал из выходящих в небо окон с чечевицеобразными стеклами. Еще одна
дверь, выкрашенная в белые и зеленые квадратики. Она была приоткрыта. Я
вошел внутрь.
затянутое дымкой небо. Внизу безмолвно перекатывались бурые холмы волн. В
стенках было много открытых шкафчиков. Их наполняли инструменты, книги,
склянки с засохшим осадком, запыленные термосы. На грязном полу стояло
пять или шесть механических подвижных столиков, между ними несколько
кресел, бесформенных, так как из них был выпущен воздух. Только одно было
надуто. В нем сидел маленький изнуренный человек с лицом, обожженным
солнцем. Кожа клочьями слезала у него с носа и щек. Я узнал его. Это был
Снаут, заместитель Гибаряна, кибернетик. В свое время он напечатал
несколько совершенно оригинальных статей в соляристическом альманахе.
Раньше я его не видел. На нем была рубашка-сетка, сквозь ячейки которой