Анджей САПКОВСКИЙ

ВОРОНКА

Дело было так: как-то, рано утром, очутился я в воронке от бомбы.
Осмотрелся и вижу - Индюк. Сидит себе...

Нет. Давайте начнем с самого начала. Вам полагается какое-то
вступление, начало, несколько слов объяснения. Хотя бы затем, чтобы вы не
думали, что сидеть по воронкам - это для меня что-то нормальное и
обыденное, вроде умываться по утрам. Так вот, знайте, это было чистой
случайностью. В воронке я очутился в первый раз. И надеюсь, в последний.

Так вот, начать надо с того, что этот день - а был, ребята, четверг -
с самого начала обещал быть лажовым. Я не успел умыть морду, как зацепил
макушкой полочку под зеркалом, ну и вывалил на пол все, что там стояло.
Ясное дело, всякие там зубные щетки, расчески, тюбики и пластиковые
стаканчики не пострадали. Но там еще стоял стакан с отцовой вставной
челюстью. Стакан, как водится, кокнулся вдребезги, а челюсть шмыгнула под
ванну и провалилась в водосток. Мне еще дико повезло, что он был забит
всякой дрянью и волосами, так что челюсть удалось вытащить, пока она не
отправилась путешествовать по закоулкам городской канализации. Фу, мне аж
полегчало. Вы прикиньте этот видок: пахан без челюсти? У моего пахана нет
зубов. Чернобыль - сами понимаете.

Ну, челюсть я отмыл, зыркая в сторону спальни. Но похоже, пахан так
ничего и не услышал. Было всего лишь семь утра, а он в такое время еще
привык дрыхнуть. Папаня мой аусгерехнет безработный, так как его выперли с
завода пищевых концентратов им.ксендза Скорупки (быв. им.Марселия
Новотки). По официальному утверждению, поводом увольнения было
неопределенное отношение к вере и неуважение к святым для каждого поляка
истинам. Правда, мои школьные друзья прослышали, что на самом деле поводом
увольнения был донос. Впрочем, соответствующий истине. Еще при старом
режиме пахан ходил на первомайскую демонстрацию, и вдобавок тащил какой-то
лозунг. Вы, конечно, догадываетесь, что пахан имеет этот завод в виду -
заведение в долгах, как в шелках и постоянно бастует. Но мы еще живем
ничего, потому что маманя работает у немцев, за рекой, на "Остпруссише
Анилин унд Зодафабрик", входящей в состав "Четырех Сестер", и зарабатывает
там в три раза больше, чем пахан имел на концентратах у Скорупки.

Я шустро подобрал осколки и вытер разлившуюся воду, а потом еще раз
протер пол, чтобы "Коррега Таб" не проел нам линолеум. Маманя тоже ничего
не заметила, потому что штукатурилась в большой комнате, глядя очередную
"Династию", которую я записал на видак вчера вечером. Правда, литовскую
версию, на польскую я не успел. Маманя по-литовски ни слова не шурупает,
но она сама говорит, что в случае "Династии" это не имеет никакого
значения. И потом - литовскую версию перебивают рекламой только три раза и
длится она полтора часа.

Я быстро оделся, но сначала включил дистанционкой свой "Сони". MTV
передавало программу "Проснувшимся с левой ноги", так что штаны я
натягивал, дрыгаясь под звуки "Завтра", настырно раскручиваемого хита
Ивонн Джексон из альбома "Не могу стоять под дождем".

- Я пошел, мам! - заорал я, бегом направляясь к двери. - Слышишь?

Маманя, не глядя на меня, напряженно махнула рукой с пурпурными
ногтями, а Джейми Ли Верджер, играющая Эриэл Кэррингтон, одну из внучек
старого Блейка, что-то сказала по литовски. Блейк завращал глазами и
ответил: "Алексис". Несмотря ни на что, звучало это не по-литовски.

Я выскочил на улицу, в свежее октябрьское утро. До школы пилить
прилично. Но времени у меня было навалом, так что всю дистанцию я решил
преодолеть легкой трусцой. Джоггинг, знаете? Здоровье и клевое настроение.
Тем более, что городской транспорт еще полгода назад обанкротился.

Я как-то сразу врубился, что что-то не так. А как не врубиться - с
северной стороны города, с Маневки, вдруг загремели пушки, а потом так
бахнуло, что затрясся весь дом, в здании Морской и Колониальной Лиги с
треском вылетели два стекла, а на фасаде киношки "Палладиум" захлопали
плакаты пропагандистского фильма "Пожалей меня, мама", который крутили по
утрам, когда было мало людей.

Через несколько минут бабахнуло снова, а из-за крыш, дымя ракетами, в
боевом строю выскочила четверка размалеванных коричнево-зелеными пятнами
МИ-28. Снизу по ним ударили трассирующими.

"Снова, - подумал я. - Снова начинается".

Тогда я еще не знал, кто в кого и за что пуляет. Правда, гадать особо
не приходилось. МИ-28 наверняка принадлежали литовцам из дивизии
"Пляхавичус". Нашей армии тут не было, она была сконцентрирована на
украинской границе. Из Львова, Киева и Винницы снова нагло выслали наших
эмиссаров-иезуитов, да и в Умани, поговаривали, тоже что-то варилось. То
есть отпор шаулисам могла давать или Самооборона, или немцы из Фрайкорпс.
Это могли быть и американцы из Сто Первой Авиадесантной дивизии, что
квартировала в Гданьске и Кенигсберге, а оттуда летала поливать напалмом
плантации в маковом треугольнике Бяла Подляска - Пинск - Ковель.

Но это могло быть и банальное нападение на наш местный "Кемикал Банк"
или разборы между рэкетирами. Правда, я никогда не слыхал, чтобы у
рэкетиров из организации "Наше дело" были МИ-28, но исключить такого было
нельзя. Ведь угнал же кто-то в Санкт-Петербурге крейсер "Аврора" и уплыл
на нем в туманные дали. Так почему не вертолет? Вертолет все же легче
свистнуть, чем крейсер, разве нет?

А, какая разница. Я сунул на голову наушники и врубил уокмен, чтобы
послушать "Джули", песню группы "Джизес энд Мэри Чейн", с их нового
компакта "Путешествуя", и дал громкость на всю катушку.

Джули, твоя улыбка так тепла,

Щеки так мягки,

Я краснею, думая о тебе.

Сегодня ты выглядишь так,

Что меня бросает в дрожь.

Джули, ты так чудесна,

Так чудесна...

Когда я проходил подворотню, то застал там соседа и дружка - Прусака;
он держал за руку свою младшую сестренку Мышку. Я остановился и снял
наушники.

- Хей, Прусак. Привет, Мышка.

- Блирррпп, - сказала Мышка и пустила слюнку, потому что у нее
разошлась верхняя губа.

- Привет, Ярек, - сказал Прусак. - В шуле топаешь?

- Топаю. А ты нет?

- Да нет. Ты что, не слышишь? - Прусак махнул рукой в сторону Маневки
и вообще на север. - Хрен его знает, что из этого получится. Война,
братан, на всю катушку.

- Эт'точно, - согласился я. - И слышно, что ударом отвечают на удар.
Ху'з файтинг хум?

- Кайне Анунг. Да и какая разница? Но я же не оставлю Мышку одну.

На втором этаже дома из-за открытых балконных дверей были слышны
вопли, визги, звуки ударов и плач.

- Новаковский, - объяснил Прусак, проследив за моим взглядом. -
Пиздит жену, она записалась в свидетели Иеговы.

- Ясно. И не будешь иметь богов иных, кроме меня, - кивнул я.

- Чего?

- Урпппль, - произнесла Мышка, кривя мордашку и прищурив единственный
глаз. Это означало у нее улыбку. Я погладил ее по реденьким светлым
волосикам.

Со стороны Маневки раздались взрывы и бешеный лай автоматов.

- Ладно, я пошел, - сказал Прусак. - Мне еще надо окно на кухне
скотчем заклеить, а то снова стекло вылетит. Бай, Ярек.

- Бай. Па, Мышка.

- Биирппп, - пискнула Мышка и прыснула слюной.

Мышка некрасивая. Но все ее любят. Я тоже. Ей шесть лет, но никогда
не исполнится шестнадцать. Чернобыль, как вы и догадываетесь. Мать Прусака
и Мышки как раз лежит в больнице. Нам всем очень интересно, что у нее
родится.

- Ах ты сучара! - ревел сверху Новаковский. - Ах ты жидерва! Я эту
погань из тебя-то повыбью, макака рыжая!

Я клацнул уокменом и побежал дальше.

Джули, Джули

Мне остается только любить тебя

Надеюсь, что эта любовь не из тех, что умирают

Мне нравится, какая ты сегодня

Джули

Ты так чудесна

Ты - все, что по-настоящему важно

На Новом Рынке людей почти не было. Хозяева магазинов запирали двери
на засовы, опускали железные решетки и жалюзи. Работал один только
"Макдональдс", потому что "Макдональдс" экстерриториален и
неприкосновенен. Как обычно, там сидели и обжирались корреспонденты и
тележурналисты со своими группами.

Еще была открыта книжная лавка "Афина", принадлежащая моему знакомому
Томеку Ходорку. У Томека я бывал часто, покупал из-под прилавка всякую
книжную контрабанду, самиздат и нелегальную литературу, запрещенную
Курией. Помимо книгопродажи Томек Ходорек долбался с изданием весьма
читабельного и популярного журнала "Ухажер", местной мутации "Плейбоя".