Роджер ЖЕЛЯЗНЫ

БОГ СВЕТА

Говорят, что спустя пятьдесят три года после освобождения

он вернулся из Золотого Облака, чтобы еще раз бросить вызов

Небесам, воспротивиться Порядку Жизни и богам, установившим

этот Порядок. Его приверженцы молились о его возвращении, хотя

их молитвы были греховными, ибо молитва не должна тревожить

того, кто ушел в Нирвану, независимо от обстоятельств,

вызвавших его уход. Тем не менее, носители шафрановых одежд

молились, что Он, Меч, Манджусри, снова пришел к ним. И

Бодисатва, говорят, услышал...

Тот, чьи желания были задушены, Кто не имеет связи с

корнями, Чье пастбище - пустота, Неотмеченная и свободная -

Того тропа так же неведома, Как у птиц в небесах.

Дхаммапада (93)

Приверженцы называли его Махасаматман и говорили, что он был богом.
Он, однако, предпочел отбросить Маха-и-атман и называл себя Сэмом. Он
никогда не уверял, что он бог, но никогда и не говорил, что он не бог.
Обстоятельства были таковы, что никакое признание не могло бы принести
пользу. А молчание могло.

Поэтому он был окружен тайной.

Это было в сезон дождей...

Это было во время великой сырости...

В дни дождей поднялись их молитвы, и не от перебирания узлов
молитвенных шнуров, не от верчения молитвенных колес, а от большой
молитвенной машины в монастыре Ратри, богини Ночи.

Высокочастотные молитвы были направлены вверх через атмосферу и
дальше, в то Золотое Облако, называемое Мостом Богов, которое окружает
весь мир, выглядит как бронзовая радуга в ночи и является местом, где
красное солнце становится оранжевым в середине.

Некоторые монахи сомневались в ортодоксальности этих технических
молитв, но машина была построена и пущена в ход Ямой-Дхармой, падшим
Небесного Города; и, говорили, он много веков назад построил мощную
громовую колесницу Бога Шивы: эта машина летала через небо, оставляя за
собой сгустки огня.

Несмотря на то, что Яма впал в немилость, он все еще считался
непревзойденным мастером, хотя Боги Города, без сомнения уморили бы его
реальной смертью, если бы узнали о молитвенной машине. Но нет также
никакого сомнения в том, что они уморили бы его реальной смертью и без
молитвенной машины, если бы он попал под их опеку. Каким образом он уладит
этот вопрос с Богами Кармы - это уж его дело, но никто не сомневался, что
он найдет пути, когда настанет время. Он был вполовину так же стар, как и
сам Небесный Город, а едва ли десяток Богов помнил, как было основано их
жилище. Все знали, что он был мудрее Бога Куберы в областях Мирового Огня.
Но это были меньшие его Атрибуты. Он был более известен другими сторонами,
хотя мало кто из людей говорил о них. Высокий, но не чрезмерно, крупный,
но не тяжелый, он двигался медленно и плавно. Он носил красное и говорил
мало.

Он ухаживал за молитвенной машиной, и гигантский металлический лотос,
который он поставил на крыше монастыря, вертелся и вертелся в своем
гнезде.

Легкий дождь падал на здание, на лотос и на джунгли у подножия гор.
За шесть дней Яма выпустил много киловатт молитв, но статика уберегала его
от того, чтобы услышали Наверху. Он шепотом взывал к более известным из
обширного потока божеств, обращаясь к их наиболее выдающимся Атрибутам.

Раскат грома ответил на его просьбы, и маленькая обезьянка,
помогающая Яме, хихикнула.

- Твои молитвы и твои проклятия действуют одинаково, господин Яма, -
комментировала она. - Можно сказать, никак.

- Тебе понадобилось семнадцать воплощений, чтобы дойти до этой
истины? - сказал Яма. - Тогда понятно, почему ты все еще обезьяна.

- Вовсе нет, - сказала обезьяна, которую звали Тэк. - Мое падение,
хоть и менее эффективное, чем твое, не включало элементов личной злобы со
стороны...

- Заткнись! - сказал Яма и повернулся спиной к обезьяне.

Тэк понял, что, видимо, коснулся больного места. В попытке найти
другую тему для разговора, он подбежал к окну, прыгнул на широкий
подоконник и уставился вверх.

- На западе прорыв в облачном покрытии, - сообщил он.

Яма подошел, проследил по направлению взгляда Тэка, нахмурился и
кивнул.

- Да. Оставайся здесь и сообщай мне. - И он подошел к панели
управления.

Лотос наверху перестал вращаться, а затем повернулся к пятну чистого
неба.

- Прекрасно, - сказал Яма. - Мы что-то получаем.

Под ними, в подземельных кельях монастыря был получен сигнал и тоже
начались приготовления к приему гостя.

- Облака снова сомкнулись, - сказал Тэк.

- Теперь это уже неважно! Мы загарпунили нашу рыбу. Она идет из
Нирваны в лотос.

Еще один удар грома, и дождь как град застучал по лотосу. Змеи
голубых молний свивались, шипя, над вершинами гор.

Яма замкнул последнюю цепь.

- Как ты думаешь, он снова будет в своей плоти? - спросил Тэк.

- Иди, чисти бананы своими лапами!

Тэк решил, что его отпускают, и вышел из комнаты, оставив Яму
закрывать машину. Он прошел по коридору и вниз по широкой лестнице. Дойдя
до площадки, он остановился, услышав голоса и шарканье сандалий; к нему
шли со стороны холла.

Он без колебаний вскарабкался на стену по резьбе, изображающей пантер
и слонов. Поднявшись на балку, он отклонился в глубокую тень и неподвижно
ожидал.

Через арку прошли два монаха в темно-красных мантиях.

- Почему она не расчистила небо для них? - спросил один.

Второй, постарше, более тяжелого сложения, пожал плечами.

- Я не настолько мудр, чтобы отвечать на такие вопросы. Она в
тревоге, это ясно, иначе она никогда не даровала бы им это святилище и Яме
- его использование. Но кто может указать границы ночи?

- Или настроение женщины, - сказал первый. - Я слышал, что даже жрецы
не знали о ее появлении.

- Возможно. Но в любом случае, это кажется хорошим предзнаменованием.

- Похоже, так.

Они прошли через другую арку, и Тэк прислушивался к их шагам, пока
они не затихли совсем.

Но он все еще не оставлял своего насеста.

"Она", о которой упоминали монахи, могла быть только самой богиней
Ратри, почитаемой орденом, которому было дано святилище последователей
Сэма Великодушного, Светлейшего. Теперь Ратри тоже была в числе отпавших
от Небесного Города и носила смертную плоть. У нее всегда были причины
злиться по всякому поводу, и Тэк понимал: ее приняли в дарованное
святилище, но в соглашение не входило ее личное присутствие. Это могло
подвергнуть опасности возможность ее будущего восстановления, если слово
об этом дойдет до надлежащих ушей. Тэк вспомнил, как темноволосая
красавица с серебряными глазами ехала в лунной колеснице из эбенового
дерева и хрома, запряженной черными и белыми жеребцами; ее охрана тоже
была черная и белая. Она поднималась по Небесному Проспекту и соперничала
в славе с самой Сарасвати. Сердце Тэка заколотилось в волосатой груди. Он
снова видел ее. Однажды, очень давно, в счастливые времена и в лучшем теле
он танцевал с ней на балконе под звездами. Это длилось всего несколько
секунд. Но он вспомнил об этом; тяжелое дело - быть обезьяной и иметь
такие воспоминания.

Он спустился с балки.

Из северо-восточного угла монастыря поднималась башня, высокая башня.
Там была комната. Ее велено было содержать для пребывания богини. Комнату
ежедневно убирали, меняли постельное белье, курили свежий фимиам,
приношения по обету клались прямо под дверью, которую обычно запирали.

Там, конечно, были окна. Вопрос, мог ли человек войти в одно из этих
окон, оставаясь незамеченным. Тэк доказал, что обезьяна может.

Взобравшись на монастырскую крышу, он начал подниматься, передвигаясь
от одного скользкого камня к другому, от выступа к неровности. Небо
по-собачьи рычало над ним. В конце концов он повис на стене как раз над
внешним подоконником.

Дождь продолжал лить. Тэк услышал, что в комнате поет птица, увидел
край мокрого синего шарфа, висящего над подоконником. Он ухватился за
выступ и подтянулся, чтобы заглянуть внутрь.

Она сидела спиной к нему на маленькой скамеечке в дальнем конце
комнаты. На ней был темно-синий сари.

Тэк влез на подоконник и откашлялся.

Она быстро обернулась. На ней была вуаль, так что черты лица нельзя
было различить. Она смотрела на Тэка сквозь вуаль, затем встала и перешла
комнату.

Он был в ужасе. Ее фигура, когда-то гибкая, раздалась в талии;