Яков Арсенов
76-Т3
ПРОЛОГ
интриги, факты, характеры, события и мнения - плод фантазии автора.
действительности. Наверняка в романе найдется много совпадений
эти наброски не есть документальные.
пространство. Словно подводит черту. Вечер едва обозначен у горизонта синими
штрихами. Держась в стороне, он стелется вдоль дороги, не удаляясь и не
приближаясь.
струится полоса захиревших карагачей, слева - натуральный ряд километровых
столбов, а дальше, насколько видит глаз - плывут пески, схваченные кое-где
колючкой да саксаулом. Пустыня впервые вплотную соседствует со мной.
Незоопарковые верблюды, прыткие, как молнии, вараны, орлы на высоковольтных
опорах - как последние известия. Но с новостями ко мне лучше не подходить.
Ничего не впитываю. Раствор памяти пересыщен. Не могу запомнить ничего
нового, не упустив из былого. Память низводит любую попытку здравой мысли.
Друзья проходят в обнимку с облаками, минуты счастья встают на фоне желтых
плакучих дерев. И пять этих выпавших из череды лет - цифрой, одной и той же
цифрой на километровых столбах... Вечер в одиночку стелется вдоль дороги, не
удаляясь и не приближаясь...
выходят притертыми. Тут бы жизни немного погодить, не разбазаривать
созданное, а целиком бросить на какой-нибудь прорыв. Зачем нас распределять
по стране? Направить всех на один объект... Но жизнь не мелочится. Если она
развалила столько империй, есть ли смысл говорить о нашей группе? Расскажи
эти сантименты попутчикам - обхохочутся! Нашел, скажут, трагедию!
пригласили в гости и не спрашивают, почему не прихожу. Думаю, мы подружимся.
Но пока один телефонный звонок Гриншпона дороже всех производственных
отношений.
Климцова. В подшивке не хватало только его конверта. После случившегося
другой вообще не написал бы никогда.
Приговоренная высшей школой к высшей мере - отчислению через исключение из
комсомола, Татьяна не выпала из поля зрения. В армию ее не призвали, как
Решетнева, но в армейскую столовую она устроилась. Проработала год,
восстановилась. Сейчас на пятом курсе. Доучивается. С ней произведен
троекратный обмен мнениями по поводу разлуки. Каждое ее эссе едва умещается
на семи листах.
больные!" - пишет она.
чтобы понять тебя, а там, посуди сама, - совершенно чужие люди.
конгениальные умы настолько взаимозаменяемы, что я теряюсь, кому отдать
должное, кому - предпочтение."Сразу по прибытии на место отработки нас
отправили в Киев на курсы повышения квалификации. Таскались по Крещатику и
нос к носу встретились с Фельдманом. От неожиданности он шарахнулся, словно
мы столкнулись ночью на кладбище. Формой одежды он спровоцировал нас.
Произвели небольшое вымогательство - обязали сводить нас в ресторан. По
закону всеобщего накопления, который так и не вдолбили нам на политэкономии,
у Фельдмана образовалось и жилье, и машина. Не зря он экономил на спичках и
девушках.
Глядя на нашу разноклеточную одинаковость, он теряется, кого первым
продвинуть по служебной лестнице. По его милости мы рискуем навсегда
остаться стажерами!"
время учебы вы стали сиамскими близнецами, сросшимися в области сердца.
Никогда не чтили социалистическую солидарность, а повели себя, как
разночинцы...
сказал - обстоятельств, очень далеко. Сами по себе являются прохладные
минуты прошлого. Осень. Тайга, застигнутая шальной простудой. Невиданный
тайфун, поливающий приторную землю. Кроны стынут и истекают листами. Мы
забиты в барак непогодой. Сидим, обхватив двумя руками алюминий горячих
кружек. Тайфун мечется по чужой территории, не находя выхода. Промозглый
вечер просится в помещение. Ропот вершин растворяется в падающей темени.
идеализировать прошлое. Эмаль смотрится на посуде, ушедшее хорошо своей
ржавчиной.
сакраментальная мечта - устроить поскорее день грусти!"
тебя, помнится, вылечил. Он вскрыл тебе вены, поведав невероятное. В самом
патетическом месте, когда ты таскался по морозу в поисках цветов, она
выпроваживала через окно своего ублюдка-слесаря. Теперь ты спокойно женишься
на калинковичской еврейке, уедешь в Израиль, потом разведешься и сдернешь в
Канаду. Вот с Решетневым сложнее. У него становление личности продолжается.
Послушай, что он пишет из войсковой части ^65471: "Консистентная жизнь с
примесями небытия. Хоть в петлю Гистерезиса лезь! От обессий и пертурбаций
нету спасу. Весь во власти фантомных ощущений. Словно радикально удалили
самый важный член и теперь его ломит где-то вне организма. Такие душевные
пустоты в жизни стоят обособленно. Из них Эйнштейн вывел свою теорию. Что
касается службы - качусь вниз с огромным ускорением. Инертности ни на грамм.
Хожу и завидую хлору. Ему проще, он семивалентный."
мелочился. Работая со штангенциркулем, никогда не пользовался дополнительной
шкалой. В троллейбусе мог не постесняться поднять копейку, а потом забросить
на погоду целый трояк.
жары, как дуб на морозе. Сегмент солнца быстро теряется в раскаленных
песках. Пасть ночи спешно слизывает со зданий кровь заката. Среднеазиатская
темнотища обступает поселок газовиков. Воспоминания, как волхвы несбыточных
надежд, собираются в сомнительные компании, что-то замышляют, шепчутся.
Атрибуты растаявших лет как живые встают в голове и перебегают с места на
место.
наоборот - меня на головную компрессорную, его - на самую последнюю в
газопроводе, в Подмосковье. Его письма - худосочны. Нам не о чем писать.
Поэтому он, в основном, цитирует. Чаще всего Усова и Забелина. Я тоже
получил от них перепевы на эти темы. Информация получена из двух независимых
источников - значит, это сущая правда.
я был прав - уравнение неразрывности второго рода неразрешимо! В применении
к нашей группе, конечно."
одиночку боюсь заходить в свою демонстрационную комнату. Память в чистом
виде страшна..."