Пьер Абеляр
История моих бедствий
-------------------------------------------------------------
-------------------------------------------------------------
Часть первая
примерами, чем словами. Поэтому после утешения в личной беседе, я решил
написать тебе, отсутствующему, утешительное послание с изложением пережитых
мною бедствий, чтобы, сравнивая с моими, ты признал свои собственные
невзгоды или ничтожными, или незначительными и легче переносил их.
думаю, милях в восьми к востоку от Нанта, и носящего название Пале.
Одаренный от природы моей родины или по свойствам нашего рода
восприимчивостью, я отличался способностями к научным занятиям. Отец мой до
того, как я препоясался воинским поясом, получил некоторое образование.
Поэтому и впоследствии он был преисполнен такой любовью к науке, что, прежде
чем готовить каждого из своих сыновей к воинскому делу, позаботился дать им
образование. Решение отца было, конечно, исполнено, а так как я в качестве
первенца был его любимцем, то он тем сильней старался тщательнее обучить
меня.
тем более страстно привязывался к ним и был одержим такой любовью к знанию,
что, предоставив своим братьям наследство, преимущества моего первородства и
блеск военной славы, совсем отрекся от участия в совете Марса ради того,
чтобы быть воспитанным в лоне Минервы. Избрав оружие диалектических доводов
среди остальных положений философии, я променял все прочие доспехи на эти и
предпочел военным трофеям - победы, приобретаемые в диспутах. Поэтому, едва
только я узнавал о процветании гделибо искусства диалектики и о людях,
усердствующих в нем, как я переезжал, для участия в диспутах, из одной
провинции в другую, уподобляясь, таким образом, перипатетикам.
процветала, и пришел к Гильому из Шампо, действительно выдающемуся в то
время магистру в этой области, который пользовался соответствующей славой.
Он-то и стал моим наставником. Сначала я был принят им благосклонно, но
затем стал ему в высшей степени неприятен, так как пытался опровергнуть
некоторые из его положений, часто отваживался возражать ему и иногда
побеждал его в спорах. Наиболее же выдающиеся из моих сотоварищей по школе
весьма сильно вознегодовали на меня за это и тем сильнее, чем я был моложе
их по возрасту и по курсу обучения. Здесь-то и начались мои бедствия,
продолжающиеся поныне; чем шире распространялась обо мне слава, тем более
воспламенялась ко мне зависть.
возрасту, я, будучи юношей, уже стремился стать во главе школы и даже
наметил себе место, где я мог бы начать такую деятельность, а именно - в
Мелене, бывшем в то время значительным укрепленным пунктом и королевской
резиденцией. Упомянутый мой учитель догадался об этом и постарался,
насколько это было для него возможно, отдалить мою школу от своей. Он
изобретал всевозможные тайные махинации, чтобы помешать открытию моей школы
и, прежде чем я покину его, лишить меня избранного для нее места. Но так как
некоторые из сильных мира сего относились к нему недружелюбно, то при их
поддержке и содействии мне удалось добиться исполнения моего желания, а его
явная зависть возбудила у многих сочувствие ко мне.
моем искусстве в области диалектики стала распространяться так широко, что
начала понемногу меркнуть слава не только моих школьных сотоварищей, но и
самого учителя. Вот почему, возымев еще более лестное мнение о своих
способностях, я перенес свою школу в укрепленное местечко Корбейль по
соседству с Парижем, чтобы получить возможность именно отсюда чаще нападать
на своих противников в диспутах. Однако немного времени спустя, вследствие
неумеренной страсти к научным занятиям, я подорвал свое здоровье и вынужден
был возвратиться на родину. В течение нескольких лет я был как бы удален из
Франции, зато меня еще ревностней ожидали все увлекавшиеся изучением
диалектики.
бывший наставник Гильом, архидиакон Парижский, сменив свое прежнее одеяние,
вступил в ряды уставных каноников, как передавали, с целью казаться
благочестивее и тем скорее подняться на более высокую ступень духовного
сана. Этого он в самом скором времени и достиг, так как его сделали
епископом Шалонским. Однако новое одеяние, [соответствующее его сану], не
удалило его из Парижа и не отвлекло от привычных занятий философией: в том
же самом монастыре, в который он удалился, дабы посвятить себя делу веры, он
тотчас же, по своему обычаю, стал заниматься публичным преподаванием. Тогда
я возвратился к нему, чтобы прослушать у него курс риторики, причем в ходе
наших, неоднократно возникавших споров я, весьма убедительно опровергнув его
доводы, вынудил его самого изменить и даже отвергнуть его прежнее учение об
универсалиях. Было же его учение об общих понятиях таково: он утверждал, что
вещь, одна и та же по сущности, находится в своих отдельных индивидуумах вся
целиком и одновременно; последние же различаются [между собой] не по [своей]
сущности, но только в силу многообразия акциденций. И это свое учение он
исправил таким образом, что, наконец, сказал: одна вещь является
тождественной [с другой] не по сущности, а в силу безразличия.
важнейших, и он настолько труден, что даже Порфирий в своем "Введении",
говоря об универсалиях, не решился определить их, заявив: "Это - дело
чрезвычайной глубины". После того как Гильом изменил и даже был вынужден
отвергнуть свое прежнее учение, к его лекциям начали относиться так
пренебрежительно, что едва даже стали допускать его к преподаванию других
разделов диалектики: как будто бы только в учении об универсалиях
заключается, так сказать, вся суть этой науки. Поэтому мое учение приобрело
такую силу и авторитет, что лица, наиболее усердно поддерживавшие раньше
моего вышеназванного учителя и особенно сильно нападавшие на мое учение,
теперь перешли в мою школу. Даже преемник моего учителя в парижской школе
сам предложил мне свое место, чтобы вместе с остальными поучиться у меня
там, где раньше процветал его и мой учитель.
руководством, наш бывший учитель начал столь сильно мучиться от зависти и
огорчения, что это даже трудно выразить. Не имея сил дольше терпеть
постигший его удар, он коварно стал искать возможность удалить меня из
школы. Но так как у него не было предлога действовать против меня открыто,
то Гильом решил предъявить позорнейшие обвинения человеку, передавшему мне
руководство в школе и отнять ее у него, а на это место назначить моего
противника. Тогда я возвратился в Мелен и снова, как прежде, открыл там свою
школу, и чем более явно он преследовал меня своей завистью, тем больше
возрастал мой авторитет, согласно словам поэта:
сомневаются в его благочестивости и без конца перешептываются по поводу его
вступления в клир, потому что он ни в какой степени не отказался от
городской жизни, Гильом переехал сам и перевез немногочисленную братию и
свою школу в некий уеденный от Парижа поселок. А я тотчас же возвратился из
Мелена в Париж, надеясь в конце концов обрести покой от его преследований.
Но поскольку, как я уже заметил ранее, он сделал моим преемником моего
противника, я раскинул свой школьный стан вне пределов Парижа - на горе св.
Женевьевы, как бы намереваясь держать моего преемника в осаде. Услышав об
этом, наш учитель без всякого зазрения совести немедленно возвратился в
Париж и перевел остававшихся еще при нем учеников и братию в прежний
монастырь, дабы освободить от моей осады того воина, которого он раньше
покинул. В действительности же Гильом сильно повредил ему, хотя намеревался
оказать ему помощь. В самом деле, раньше у моего преемника было хоть
несколько учеников, интересовавшихся преимущественно его лекциями о
Присциане, в изучении которого он считался особенно сильным. А после
прибытия учителя мой преемник совершенно лишился всех своих учеников и был,
таким образом, вынужден отказаться от руководства школой. Вскоре после того,
вконец отчаявшись приобрести мирскую славу, он и сам постригся в монахи.
ученики с нашим бывшим учителем и его учениками после их возвращения в Париж
и насколько был удачен для нас, а также и для меня самого исход этих битв.
Скажу об этом смело словами Аякса, чтобы выразиться поскромнее:
как и исход его.
меня к себе на родину. После пострижения моего отца Беренгария в монахи она
намеревалась поступить так же. По исполнении этого обряда я возвратился во
Францию, чтобы основательнее изучить богословие, в то время как часто
упоминаемый наш учитель Гильом уже утвердился на престоле епископа
Шалонского. Высшим же авторитетом в области богословия считался тогда его
собственный учитель - Ансельм Ланский.
долголетней преподавательской деятельности, нежели своему уму или памяти.