Александр Гейман

Император соло

Крюшон соло

Александр Гейман.

Император соло

----------------------------------------------------------------------------
(c) Copyright Александр Гейман, 1999
Email: geiman@psu.ru
Date: 8 Feb 2000

----------------------------------------------------------------------------

Траурные флаги висели на шестах по всему Некитаю - страна скорбела о
пропаже последнего французского святого. А в том, что доблестный аббат
Крюшон тоже был святым вестником Шамбалы, ни у кого сомнения не было.
Возможно, святость его и не дотягивала до незапятнанного сияния графа Артуа
- сей святой граф прошел по юдоли грехов наших даже не заметив их. Он не
только ни разу не онанировал - он даже не сознавал этого. За аббатом же
водились кое-какие грешки - например, он так и не измазал трон императора
соплями, хотя в этом состоял его долг пастыря и христианского вероучителя.
Но никакого сомнения, что миссионерский подвиг, сотворенный праведным
аббатом, полностью очистил его и искупил все случайные прегрешения, которым
все мы, смертные, увы, иногда подпадаем. Ведь сколько аббат прожил в
Некитае? Всего ничего - то ли полгода, то ли еще меньше. А сколько праведных
трудов совершил? Великое множество. И ведь не остался, чтобы тщеславно
насладиться плодами проповеди своей,- нет, аббат сотворил благочестивый
посев и, дождавшись первых плодов, скромно удалился, оставив питомцам своим
вкусить сладость жатвы. Наставил Сюй Женя и Тяо Бина сигать ради святой
истины в купель с поросячьей мочой - и удалился. Чудотворно даровал де
Перастини когтеходство по вере его - и ушел. Посадил Пфлюгена и Тапкина
распевать в харчевне народную песню "Дрочилка Артуа" - и ушел. Отстегал
членом по башке Блудного Беса на Заколдованном перевале - и слинял. Раздавил
как клопов резидентуру Бисмарка - и удрал. Пресек отток некитайского семени
из родной земли - и сконал. Зашухерил всю малину - и похилял. Поломал кайф
кентам - и слинял. Навонял как хорек под нос всей столице - и скололался к
хренам... Святой человек, колбаса мой сентябрь!.. килда с ушами!..

Когда император узнал, какой шмон навел в Неннаме аббат Крюшон и как
бесследно исчез впоследствии, владыка чрезвычайно расстроился.

- Да что же это такое,- жаловался он супруге и двору,- только завелся
один святой - сбежал, второго прикормили - и опять сбежал! Ну почему, почему
у нас не задерживаются святые? Хоть бы,- горько вздыхал император,- трон
соплями напоследок измазал - так и то побрезговал! Эх!

Почему-то государя это удручало больше всего. Напрасно придворные хором
уверяли императора, что его обиды и подозрения беспочвенны. Де Перастини
божился, что устав ордена иезуитов строжайше запрещает иезуитам, особенно
французским, мазать сопли на трон, особенно некитайский. Но император ничего
не хотел слушать. Он усматривал в этом жесте аббата, а вернее - в отсутствии
оного, пренебрежение к своему престолу и роптал:

- Вишь, какие мы гордые! Я, дескать на вашу дикую страну и сморкать не
хочу! Ну, правильно, он святой, а мы тут додики все... Так ты хоть из
вежливости прикинься... Вон граф - только приехал, а сразу же сиденье в
столовой обмазал, а небось, он архат еще почище аббата... килда с ушами!..

На самом же деле аббат не обсморкал трон единственно из-за простой
рассеянности, а кроме того он еще предполагал вернуться в Некитай и
наверстать упущенное. Но, как водится, владыка Некитая приписывал все злому
умыслу и продолжал обижаться. Соболезнуя печали обожаемого властелина, Гу
Жуй решился сам пробраться ночью в тронный зал и обмазал сиденье трона
добрым литром соплевидного гоголя-моголя. Государя уверили, что это сделал
лично аббат, якобы тайно вернувшийся в Некитай исключительно с этой целью.

- Ну, а где ж он сам? - спросил император, не осмеливаясь еще поверить
благой вести.

- Таинственно скрылся этой же ночью,- солгали императору. - Обсморкал
престол - и слинял! Килда с ушами!

- Колбаса мой сентябрь! - возликовал император.

Государь до того обрадовался, что немедля побежал на батут и прыгал на
нем до усрачки, а потом и до полной усрачки. Затем, несколько успокоившись,
император прошел во дворцовый сад, забрался на ветку груши и принялся
онанировать прямо в форточку окна комнаты, что занимала мадемуазель Куку,
вторая фрейлина его супруги. С престарелой девицей случилось от этого
нервное расстройство - она бегала и всем рассказывала то про кобру на ветке,
которая плюнула ей в окно ядом, то про Шелока Хомса, который якобы пытался
проникнуть в ее апартаменты. Хуже того, с этого дня ей стал повсюду
мерещиться заколдованный онанист. Над девицей Куку сначала посмеивались,
однако, вскоре и другим во время прогулок по саду стал попадаться этот
загадочный незнакомец - по примеру неистового короля Луи он сидел,
приспустив штаны, где-нибудь на ветке и с диким гиканьем сигал вниз и
скрывался в кустах. Доложили императору.

- Уж не святый ли граф Артуа к нам вернулся? - радостно изумилась -
верней, изумленно обрадовалась царственная чета. - Найдите же, найдите его!

Заколдованного онаниста ловили после этого все кому не лень, и он
каждый день попадался, но все время не тот, кто на самом деле. Конечно, все
знали, кто на самом деле развлекается в императорском саду, но делали вид,
что не узнают и не могут поймать его, желая сделать приятное императору.
Государь тоже догадывался о том, что придворные ему подыгрывают, однако
продолжал эту мистификацию - уж очень была отрадна мысль, будто к нему
вернулся бесценный друг святой граф Артуа.

Как-то раз император стоял, прислонившись к большой яблоне и
прикидывал, как ему забраться на ветку, что протянулась к окну апартаментов
супруги гов.маршала. "Она выглянет в окно - кто это там трепыхается, а я как
засвищу молодецким посвистом! да как рявкну: проснись, мужик! ты серешь!!! -
небось, обоссытся со страху, дуреха!.. А гов.маршал-то ее, небось, после
этого на карачках ко мне приползет, прощения просить будет",- сосредоточенно
размышлял государь.

Он не любил гов.маршала - тот не говорил ни на одном европейском языке
да и вообще был глухонемым назло своему государю. Дело, над которым сейчас
размышлял повелитель Некитая, было, казалось, заурядным, одним из множества
тех мелких государственных вопросов, что император каждый день решал в
рабочем порядке. Но император не привык предоставлять на волю случая ни
одного, самого мелкого вопроса, и теперь обдумывал свой план с той
тщательностью и собранностью, что его во всем отличали. Проявляя
свойственную ему государственную прозорливость, император проработал каждую
деталь своего костюма, наличие или отсутствие при себе альпенштока,
мыльницы, а также набора порнографических открыток, подаренных при
расставании благочестивым аббатом Крюшоном. Теперь государь размышлял, каким
звуком заставить гов.маршальшу выглянуть из окна - поблеять или похрюкать
вначале.

Император уже склонялся к тому, чтобы воспользоваться манком птицелова
и изобразить соловья, и в этот момент его окликнули.

- Эй, лысый! - громко звал кто-то из кустов.

Император посмотрел и увидел сквозь ветки чью-то руку, настойчиво
делающую ему знаки приблизиться.

- Лысый! - свирепо повторился призыв. - Оглох, что ли? А ну, иди сюда,
пока тебя не отжали!

Государю стало как-то не по себе и даже просто боязно. Он опасливо
подошел ближе, и тут рука, высунувшись из зарослей, втащила его в кусты.
Государь увидел перед собой двух подозрительных субъектов, наружности не то
что свирепой, но воровской. Урка, втащивший государя за шиворот, строго
выговорил ему:

- Ты че, кент, тебе сто раз повторять, в натуре? Щас как вколю
моргушник!

И оскалившись, мужик воровского вида согнул кисть и руку,
приготовившись покарать ослушника.

- Да ладно тебе, Фубрик,- вступился второй. - Он на правое ухо тугой, я
точно знаю. Точно, лысый? - громко спросил напарник Фубрика, кося глазом.

- А? - сам не зная, зачем он это делает, громко переспросил император.

- Ну, я че говорил,- сплюнул второй.

- Тьфу ты,- сморщился Фубрик. - Слушай, Жомка, на хрена нам этот
глухарь, ну его, найдем другого фраера.

- Да не, ты че,- возразил Жомка. - Он нам во как поможет, правда,
лысый? Поможешь?

- Ага, ага,- закивал император, соглашаясь. Он не знал, о чем ведут
речь эти двое, но видел, что Жомка к нему добр и защищает его от грубостей
своего товарища. Поэтому император решил всячески угождать и во всем
соглашаться с Жомкой - не из выгоды или от страха, а из-за желания сохранить
симпатию человека, столь к нему расположенного.

- Ты записку-то получил? - спросил меж тем Фубрик.

- Получил, конечно,- отвечал за него Жомка. - А то чего бы он сюда
приперся!

- А, да, да,- подтвердил император.

- Так какого же хрена ты опоздал? - нахмурился Фубрик. - Мы полчаса
стоим ждем, в натуре.

- Да я... тут... - начал оправдываться император. - Я хотел сначала на
дерево залезть, а тут вы...

- Козел,- заметил на это Фубрик и влепил-таки государю пребольный
моргушник. - По дереву не годится, понял?

"Понял" у него получилось как "по-ал". Фубрик продолжал наставление:

- Нас там живо засекут, по-ал? Еще раз увижу, что ты на дерево лезешь,
я тебе так вломлю, по-ал? Подземный ход копать надо, придурок.