Юрий Бондарев
Последние залпы
1
вершины сосен. Острым северным холодом дуло с Карпат, вся высота гудела,
точно гулко вибрировала под непрерывными ударами воздушных потоков. Пахло
снегом.
догорали за темным полукружьем соседней высоты. В низине справа, где лежал
польский город Касно, беззвучно вспыхивали, гасли неопределенные светы,
как будто задувало их.
карманах, ветер неистово трепал полы шинели, - и странное чувство тоски,
глухой затерянности в этих мрачных, холодных Карпатах охватывало его.
Приступы тоски появлялись в последнюю неделю не раз - и всегда ночью, в
короткие затишья, и объяснялись главным образом тем, что четыре дня назад,
при взятии города Касно, батарея Новикова впервые потеряла девять человек
сразу, в том числе командира взвода управления, и Новиков не мог простить
себе этого.
угадывая впереди землянку первого взвода, вырытую в скате высоты.
голос из темноты отозвался сдавленно:
играете?
затвором автомата.
недовольным тоном. - Что молчите?
забормотал часовой. - И чего они разоряются?
фиолетовые огни немецких плошек, мутно проступали за столом и на нарах
красно-багровые лица солдат - все говорили разом, нещадно курили. Командир
первого взвода лейтенант Овчинников, с тонким, красивым, самолюбивым ртом,
ударил кулаком по столу, покачиваясь, встал, затем, небрежно оттолкнув на
бедре тяжелую кобуру пистолета, скомандовал: сипло и властно:
дверях капитана Новикова. Он медленно обвел взглядом лица солдат.
здесь?
передовой и люди, зная это, не сдерживали себя, не удивило Новикова.
Удивило то, что здесь, среди едкого махорочного дыма, среди этого
нетрезвого шума, сидела на нарах санинструктор Лена Колоскова. Сидела она,
охватив руками колени и покачиваясь взад и вперед, разговаривала с
умиленно расплывшимся замковым Лягаловым, смеялась тихим, трудным,
ласковым смехом.
Новиков. - Она пьяна или хочет понравиться лейтенанту Овчинникову. Зачем
ей это?" И, стараясь еще более возбудить в себе неприязнь к этому
легкомысленному смеху, он быстро взглянул на нее, потом на Овчинникова,
спросил:
перевела на него взгляд и вдруг легко и гибко спрыгнула с нар, взяла со
стола чей-то стакан, подошла к Новикову, блестя яркими, чуть прищуренными,
улыбающимися глазами.
меня и Овчинникова. Лейтенант Овчинников! - приказала она. - Дайте водки
капитану!
дерзко глядела на него снизу вверх, - тонкая нежная шея окаймлена воротом,
узкие плечи, крепкая маленькая грудь обтянута суконной гимнастеркой,
сжатой в талии широким ремнем.
вызывающая смелость санинструктора, - он почувствовал, что покраснел на
виду мгновенно притихших солдат, и, разозленный на себя за это, резко
сказал:
лейтенанту Овчинникову, договорил тоном приказа: - Прекратить! Что это за
веселье? С какой радости? Всем отдыхать!
недопитый стакан, спросил:
шесть стукнуло. Лягалов, налей комбату! Ломанем, товарищ капитан?.. Чтоб
пыль на всю Европу, а?
золотистой щетинкой на худых щеках, помигал конфузливо на Овчинникова, на
комбата, неуверенно налил из фляги полную кружку, протянул Новикову:
вконец испортило настроение Новикову. Он оттолкнул руку Лягалова, криво
усмехнулся:
неприятно оттого, что он только что внес в землянку, к солдатам
Овчинникова, которых любил, холод и раздражение. Он знал, что Лена была
развращена постоянным мужским вниманием, - это, разумеется, было связано с
ее прошлой службой в полковой разведке. Она пришла в батарею месяца два
назад после непонятной истории в полку, о которой всезнающие штабные
писаря вынуждены были молчать. Ходили слухи: она набила морду и едва не
застрелила адъютанта командира полка. Однако Новиков мало верил этому.
Походили на правду иные слухи: говорили о ее особенной близости с
разведчиками. И Новиков, видя ее маленькую точеную фигуру, ее порочно
аккуратную грудь, обрисованную гимнастеркой, лучисто-теплый свет ее глаз,
когда она улыбалась, часто слыша ее смех, который тоже был как бы тайно
порочен, испытывал болезненные приступы раздражительности. Оттого, что
она, казалось, была доступна всем, она была недоступной для него. В первые
дни пребывания нового санинструктора в батарее был он с ней нестеснителен,
полунасмешлив, иногда в присутствии ее не сдерживался в сильных выражениях
- не божий одуванчик, не то видела! После, лежа один в своей землянке, он,
мучаясь, вспоминал то чувство, какое испытывал, когда ругался, словно не
замечая ее, и не находил успокоения. Его стесняла, ему мешала эта женщина
в батарее. Но одновременно, даже не видя ее, он все время ощущал ее
присутствие и не мог объяснить себе то внезапное неприязненное
раздражение, которое она своей смелостью, своим голосом вызывала в нем.
о том, что он грубо обидел сейчас солдат, обидел тогда, когда от расчетов
его батареи осталось двадцать человек, когда он должен быть добрей,
ласковее с людьми, угнетала его.
гул голосов; и оттого, что в землянке бездумно пили спирт и смеялись, как
бы забыв о тех, кого похоронили вчера, Новиков испытывал знакомое чувство
тоски.
щеки, посмотрел в потемки, туда, где за высотой, в полутора километрах
отсюда, на западной окраине Касно, стояли два орудия младшего лейтенанта
Алешина - второй в батарее взвод, который он, Новиков, особенно берег. Там
не взлетали ракеты.
кусты, легкие шаги послышались в четырех метрах от Новикова, и по голосу,
по смутному очертанию фигуры он узнал Лену. Она остановилась возле, не