Георгий Николаевич Владимов

Три минуты молчания

К РУССКОМУ ЗАРУБЕЖНОМУ ИЗДАНИЮ

Эта книга возникла из опыта моего плавания на рыболовном траулере 849
"Всадник" по трем морям Северной Атлантики. Я был на борту не сторонним
наблюдателем, но как палубный матрос участвовал в работе и в жизни экипажа -
это обстоятельство, возможно пошедшее на пользу книге, предопределило в
немалой степени ее судьбу в СССР. Должно быть, доверчивый автор слишком
буквально воспринял призывы руководящих товарищей насчет досконального и
всестороннего изучения жизни. К тому же, "Три Минуты Молчания" оказались
последним крупноформатным произведением, напечатанным в "Новом мире"
Александром Твардовским; для тех, кто хотел его свержения, нашлась удобная
полноразмерная мишень. Обширная наша пресса, от столицы до окраин, немедля
запестрела традиционными заголовками: "В кривом зеркале", "Ложным курсом",
"Сквозь темные очки", "Мели и рифы мысли", "Разве они такие, мурманские
рыбаки?", "Такая книга не нужна!", "Кого спасаете, Владимов?" и т. п.

Как ни смешны эти благоглупости, а они свое дело делают. При всем
интересе советского читателя к этому роману, книжного издания в родном
отечестве не было семь лет. Лишь когда появился на Западе "Верный Руслан", -
именно благодаря его появлению! - сочли разумным пригласить автора
"вернуться в советскую литературу", приотворив ему двери московского
"Современника".

Однако за семь этих лет у автора накопились свои претензии к роману, а
сверх того были надежды восстановить, хотя бы отчасти, выгрызенное цензурой
и, напротив, опустить места, служившие вынужденно связками разорванному
тексту. В издании "Современника" это не сбылось - тому самому автору, от
кого только и требовали "коренной переработки", теперь и на шаг не дали
отступить от журнальной версии, с которой новый цензор сверялся по каждому
слову.

Версия, в полной мере авторская, предстает русскому читателю лишь
здесь, под этой обложкой. Прежде она публиковалась во Франции издательством
"Галлимар" в переводе г-жи Лили Дени - пользуюсь случаем печатно принести
искусной переводчице мою глубокую благодарность за ее немалый добросовестный
труд.

Г. Владимов

Москва, 30 июля 1981 года

Ты не Дух, - он сказал, - и ты не Гном.

Ты не Книга и ты не Зверь.

Не позорь же доброй славы людей,

воплотись еще раз теперь.

Живи на Земле и уст не смыкай,

не закрывай очей

и отнеси сынам Земли мудрость моих

речей:

что каждый грех, совершенный двумя,

и тому, и другому вменен.

И... Бог, что ты вычитал из книг, да будет

с тобой, Томлинсон!

Р.Киплинг

Глава первая. Лиля

1

Сначала я был один на пирсе. И туман был на самом деле, а не у меня в
голове.

Я смотрел на черную воду в гавани - как она дымится, а швартовые белеют
от инея. Понизу еще была видимость, а выше - как в молоке: шагов с десяти у
какого-нибудь буксирчика только рубку и различишь, а мачт совсем нету. Но
я-то, когда еще спускался в порт, видел - небо над сопками зеленое, чистое,
и звезды как надраенные, - так что это ненадолго: к ночи еще приморозит, и
Гольфстрим остудится. Туман повисит над гаванью и сойдет в воду. И траулеры
завтра спокойненько выйдут в Атлантику.

А я вот уже не выйду. Я свое отплавал. И дел у меня никаких в Рыбном
порту не было; просто завернул попрощаться. Посмотрю в последний раз на всю
эту живопись, а после - смотаю удочки да и подамся куда-нибудь в Россию. В
смысле - на юг.

Тут они являются, два деятеля. Вынырнули из тумана.

- Кореш, - кричат, - салют!

Оба расхристанные, шапки на затылке, телогрейки настежь, и пар от них,
как от загнанных.

- Салют, - говорю, - кореши. Очень рад видеть.

А на самом деле - никакие они мне не кореши. Ну, с одним-то, с
Вовчиком, я корешил недолго, рейса два сплавали вместе под тралом, даже
наколками обменялись. У него на пальцах "Сеня" выколото, а у меня - "Вова".
Ну, выколото, и ладно. А второго-то, пучеглазого, я вообще в первый раз
видел. А он-то громче всего и орал. И с ходу лапаться полез мослами своими
загребущими.

- Гляди, кого обнаружили! Нос к носу вышли - при такой видимости. Как
это понимать, Вовчик?

"А так и понимать, - думаю. - Ты носом своим лиловым всегда кого надо
обнаружишь. А раньше всего - денежного человека". Видно же, с кем имеешь
дело - с бичами* непромысловыми. Которые в море не

*Происходит от английского "bеасh" - пляж, берег, морская отмель. "То
bе оn the bеасh" - быть на мели, в отставке (морской сленг).

ходят, только лишь девкам травят про всякие там "штормяги" и
"переплеты". Не портовым девкам, а городским. А все-то ихние "переплеты" -
сползать раз в день отметиться в кадрах, лучше всего - под вечер, когда уже
вся роль на отходящее судно заполнена. Ну, и дважды в месяц потолкаться
возле кассы, получить свои законные, семьдесят пять процентов. Чем не жизнь?
И вечно они кантуются на причалах, когда траулеры швартуются и ребята на
берег сходят с авансом. Тут они тебя прижмут - гранатами не отобьешься.
"Салют, Сеня! Какие новости? Говорят, в Атлантике водички поубавилось,
пароходы килем по грунту чешут, эахмелиться бы надо по этому поводу. Моряки
мы или не моряки?" И знаешь ты их, как родных, а все равно - и поишь, и
кормишь, потому что любому рылу береговому рад, и душа твоя просится на все
четыре стороны.

- Что, - спрашиваю, - бичи? На промысел топаете?

- Какой теперь, к шутам, промысел? - пучеглазый орет. - Не ловится в
этот год рыбешка. Научилась мимо сетки ходить!

- А ты почему знаешь?

- Осподи! Сами ж неделю, как с моря.

А море он в позапрошлом году видел. В кино. Потому что у нас не море, а
залив. Узкий, его между сопками и не видно. А неделю назад я сам вернулся
из-под селедки, и тот же Вовчик меня на этом самом причале встретил.

Смутился Вовчик.

- Ну где ж неделя, Аскольд? Больше месяца.

- Да где ж месяц?

- А где же неделя?

Уйти бы мне от греха подальше, но, сами понимаете, интересно же - кто
сегодня пришел, кого в последний мой день принимают в порту, а верней всего
у бичей узнаешь, можно к диспетчеру не ходить.

- Ладно, - говорю, - считаем: неделя без году. Кого встречаете, Вовчик?

- Своих трехручьевских, - отвечает мне Вовчик. А он, и правда, к
женщине одной, инкассаторше, на Три Ручья*' ездил. Трехручьевские ему,
конечно, свои. - Триста девятый пришел, "Медуза".

*Три Ручья - район Мурманска, расположенный по другую от центра города
сторону залива.

Ну, и пошел, конечно, обыкновенный рыбацкий треп:

- А куда ходили?

- К Жорж-Банке*.

* Джорджес-Банка - обширное мелководье у берегов Канады.

- А что брали?

- Окуня брали, хека серебристого.

- И хорошо брали?

- Не сильно.

- Штормоваться пришлось?

- Что ты! Штиль всю дорогу, хоть брейся. Гляди в воду и брейся. Хотя,
окунь-то, он в штиль не любит ловиться.

- Значит, и плана не набрали?

- Да почти что в пролове. Премия-то, ясно, накрылась. Ну, гарантийные
получат, и коэффициенту набежит; под Канадой - там вроде ноль-восемь.

Все знают бичи: и кто куда ходил, и как рыбу брали, и кто сколько
получит. Зато сами в пролове не бывают.

- Дак вот, плешь какая, - Аскольд опечалился. - Пришли ребята с
Жорж-Банки, четыре месяца берега не нюхали, а их в порт не пускают. Локатор