Татьяна ПОЛЯКОВА

ЧЕГО ХОЧЕТ ЖЕНЩИНА

Мы с мужем совершали ритуал: чаепитие перед спектаклем. Муж просматривал газету, прихлебывал чай из огромной чашки и сообщал мне последние театральные новости. Рассказчик он хороший, чего не скажешь о его игре. Я пила чай из чашки поменьше, с удовольствием смотрела на его красивое лицо и жалела, что он мой муж. Услышав звонок в дверь, я досадливо поморщилась - по четвергам, а был четверг, мы предпочитали проводить день вдвоем. Муж посмотрел на меня поверх газеты.

- Кто бы это?

- Понятия не имею, - ответила я и хотела подняться, но он опередил меня.

- Сиди, дорогая, я открою, - муж у меня джентльмен.

Звонок надоедливо трещал, затем хлопнула дверь, и я услышала голос моей подруги Таньки, при звуках которого меня всегда пробирает дрожь. Болтать она начала с порога, муж довел ее под руку до кухни.

- Привет, - буркнула она и тут же добавила: - Я влюбилась.

- Чудесно, - без иронии заметил муж. - Присутствовать можно?

- Оставайся, - разрешила Танька. - Тебе полезно послушать. Что-то ты больно спокоен, друг мой, а с такой женой, как у тебя, всегда надо быть начеку.

- Приму к сведению. Так что там за новый возлюбленный?

Танька влюблялась, как правило, четырежды в год, вспышки приходились на средний месяц каждого сезона, она объясняла это особыми токами в крови.

- Ну, так что за любовник? - подала я голос. - Что он, красив, умен?

Танька подозрительно покосилась на меня.

- Что-то ты бледная сегодня.

- Это освещение.

- Может, и освещение, а по мне, ты слишком много пялишься на своего красавца мужа. Кстати, мужчине вовсе не обязательно быть красивым, а ум ему уж точно ни к чему.

- Значит, твой любовник безобразен и глуп?

Танька стала сверлить меня взглядом, силясь понять, говорю ли я серьезно или дразню ее. Наверняка лицо у меня сейчас довольно глупое, зато непроницаемое. Я пользуюсь своим лицом как ширмой. Не обнаружив ничего похожего на насмешку, Танька улыбнулась.

- Он чудо.

- Прошу прощения, леди, - встрял муж. - Пикантные подробности будут?

- Разумеется, - ответила Танька.

- Тогда я удаляюсь. Терпеть не могу, когда хвалят других.

Муж поднялся и, одарив меня самым нежным взглядом из своего арсенала (в театре он играет преимущественно любовников), скрылся в гостиной.

- Хорош, черт, - вздохнула Танька.

- Хорош, - отозвалась я. - Ну, что там с любовником?

- Он из Сан-Франциско.

- А где это?

- Не прикидывайся. В Америке.

- Серьезно? А здесь-то ему что надо?

- Контракт приехал заключать. Мост будут строить.

- Через нашу канавку, что ли?

- Ты чего сегодня вредная такая, женские недомогания?

- Да я так просто, выясняю, - мирно сказала я. - Контракт заключили?

- Нет. Думаем. Уж больно круто.

- Так ведь из Сан-Франциско люди едут.

- Вообще-то он грузин.

- Но из Сан-Франциско. Любопытно.

Танька опять стала сверлить меня взглядом.

- Не вредничай, родители у него эмигрировали. - Тут она лучезарно улыбнулась и спросила: - Доброе дело сделать хочешь?

- Хочу, если это не дорого.

- Не дорого. Пойдем в ресторан. Он меня поужинать пригласил. Но ведь как-то неудобно, верно?

- Отчего ж неудобно?

- Ну, у нас же вроде деловые отношения. А тут вдвоем.

- Так вы ж любовники.

- Да нет еще. В общем, я сказала, что приду с тобой, а он там какого-то хмыря притащит.

- Ты уверена, что получится приличней?

- Уверена. В шесть часов встречаемся.

- Не пойдет. Сегодня в театр иду.

- Что там делать-то? На мужа смотреть... Он тебе и так целыми днями глаза мозолит. Между прочим, не так уж часто я обращаюсь к тебе с просьбами.

Действительно, за последнюю неделю это случилось всего каких-нибудь пять раз.

- Не пойду.

- Вот только попробуй, - сурово сказала Танька. - Может, от этого ужина моя судьба зависит. Позвоню.

Танька отбыла, крикнув мужу:

- Валерочка, котик, пока.

Валера, стоя перед зеркалом, пытался завязать галстук. Он морщился и время от времени стонал:

- Черт, это невыносимо.

Зрелище устрашающее. Я не умею завязывать галстуки. Все, чем могу помочь в этом процессе, так это напряженно морщить лоб и повторять:

- Спокойнее, милый.

Наконец с галстуком было покончено. Муж довольно улыбнулся, я помогла ему надеть пиджак, стряхнула с плеча несуществующие пылинки.

- Ты чудо, - сказал он и поцеловал меня в нос.

Я довольно улыбнулась. Прощальный взгляд в зеркало: в профиль Валера просто бесподобен.

- Какие у тебя планы на вечер? - спросил он.

- Вообще-то я собиралась в театр, говорят, ты превзошел самого себя. Должна же я это видеть.

Лицо любимого чуть вытянулось. Чего-то я с планами намудрила. Свинство, конечно, с моей стороны, сообщать ему об этом за два часа до спектакля. Я поспешно отвернулась и начала перебирать ноты на фортепиано - надо дать возможность человеку опомниться. В мужа я верю, он молодчина. Несколько лет назад ему присвоили "заслуженного", не зря присвоили: когда я, сосчитав до шестидесяти, повернулась, на лице его сияла самая ослепительная из улыбок.

- Как это мило, что ты решила посмотреть спектакль, - бодрым голосом заявил он и поцеловал меня. Несколько минут мы о чем-то поболтали, но взгляд у него был ищущий, значит, плохи дела у человека. Я проводила его до двери и чмокнула на прощание, потом вернулась в гостиную, прихватив из прихожей телефон. Выждав сорок минут, позвонила в театр. Меня попросили подождать, а когда муж взял трубку, я чуть не плача сказала:

- Валерочка, прости меня ради бога, я не смогу прийти. Мне самой страшно жаль... Я сожгла бордовое платье, да, забыла утюг... И у тебя еще хватает совести острить?.. Нет, в другом платье не могу, к тому же настроение безнадежно испорчено.

Я повесила трубку. Бордовое платье придется на время спрятать, через месяц Валера все равно о нем забудет. Тут как раз позвонила Танька:

- Ты мне подруга или кто?

- Подруга, подруга, сейчас подъеду.

Надо полагать, это судьба.

Танька, пританцовывая, ждала на остановке. Я открыла дверцу машины, и она плюхнулась рядом.

- Мать моя, холод какой. Лето хочу. Дай гляну, что надела.

Я распахнула шубу.

- Так и знала. Выпендрилась. Теперь на тебя пялиться будет.

- Я тебе сколько раз говорила, ищи подругу хуже себя. А ты простофиля.

- Душевная я, этого у меня не отнимешь. Чего мужу сказала?

- Сказала, что платье бордовое сожгла.

- Правда сожгла? - ахнула Танька.

- Нет.

- Слава богу, хорошее платье. А твои титьки в нем высший класс, не только мужикам, даже мне сразу чего-то хочется.

Тут Танька права: бюст у меня такой, что семь мужиков из десяти, увидев его, долго не могут захлопнуть рот, остальные трое живут с открытым ртом до конца жизни.

Танькин возлюбленный ждал нас при входе. Грузинского в нем только и было что темные волосы, а вообще-то отнести его к какой-либо национальности было весьма затруднительно. Впрочем, Сан-Франциско далеко, и кто знает, какие там грузины. Понять, чего Танька в нем нашла, было невозможно, но она во всем проявляла такую стойкую оригинальность, что я давно оставила всякие попытки что-нибудь в ней уразуметь. Второй кавалер был совершенно бесцветен, к тому же по-русски не говорил, пялился на меня, что-то лепетал и все норовил ухватить за коленку. Черт его знает, что он там себе вообразил. Через полчаса стало ясно - ужин не удался. Сначала это поняла я, а потом дошло и до Таньки; возлюбленный говорил только на две темы: контракт и мост. Танька ерзала, смотрела на него по-особенному, потом притомилась и заявила, что от нее мало что зависит. Это она врала из вредности. Через час мы уже меленько трусили к моей машине. Танька материлась, скользя на высоких каблуках.

- Нет, ты скажи, где еще такого дурака увидишь? А ты ехать не хотела. Да его за деньги надо показывать. Баба из трусов выпрыгивает, а он ей про мост лапшу вешает. Все, это последний американец в моей жизни.

- Он грузин.

- Козел он прежде всего. Ох... Ну что? Поехали к Аркашке, что ли? Напьюсь с тоски.

- К Аркашке не поеду. Позавчера был. Надоел до смерти.

- Бабки стричь не надоело. Поехали, не бросишь же ты меня, когда я в таком положении.

- В каком положении?

- В трагическом, дура.

- Поехали, - сказала я, заводя машину.

- Давай по объездной, быстрей получится.

Но едва мы выехали на объездную, как в машине что-то подозрительно хрюкнуло, и она заглохла.

- Чего это? - недовольно спросила Танька.

- Бензин кончился.

- Вечно у тебя что-нибудь кончается. Вываливай титьки на дорогу, мужиков ловить будем.

- В шубе я.

- Распахни.

Мы вышли из машины, закурили и стали ждать появления спасателей.

- Зараза, холодно-то как.

- Холодно, Танюшка, холодно.

- А я еще сдуру без трусов. Выпендрилась, прости господи, чулки и подтяжки... Для кого старалась!

- Может, ты в машину сядешь, чего задницу морозить?

- Хрен с ней, с задницей, все равно не везет.

Тут в досягаемой близости появился "москвичонок" и притормозил.

- Чего у вас, девчонки? - весело спросил дядька в лисьей шапке.

- Ничего у нас для тебя нет, дорогуша, - ответила Танька. - Кати дальше.

Дядька укатил.

- Чего ты? - спросила я. - Плеснул бы бензинчику.

- Душа у меня горит.

- Ага. Душа горит, а задница мерзнет.

Тут подкатила "бээмвэшка", первым вышел водитель, здоровенный детина с наглой рожей, за ним появился пассажир. Кожаные куртки, норковые шапки, одно слово - униформа. Первый радостно осклабился и спросил:

- Что, девочки, загораем?

- Загораем, - бойко ответила Танька, оглядывая парня с ног до головы, плохое настроение с нее как ветром сдуло. Танька от здоровых мужиков просто дурела, она их, как свиней, килограммами мерила.

- Что случилось-то?

- Бензин кончился.

- Что ж вы так, девочки? Придется помочь. Как думаешь, Дима?

Дима подошел поближе и улыбнулся. Улыбка у него - лучше не бывает.

- Поможем, конечно.

Нас разглядывали. Мне что, не жалко. Танька стояла подбоченясь, ухмыляясь и выглядела сногсшибательно. Парни засуетились, потом пошептались о чем-то возле своей машины и опять подошли к нам.

- Девочки, накладочка вышла, - сказал первый. - Бензина у самих маловато, придется до заправки ехать.

- Ясно, - усмехнулась Танька.

- Да нет, серьезно, хотите, я вам Димку в залог оставлю? - Парень сделал паузу и добавил, глядя на Таньку: - Можешь со мной поехать, если не веришь.

- Пожалуй, так надежней будет, - засмеялась она и, покачивая бедрами, пошла к "БМВ". Я села в свою "восьмерку" и открыла правую дверь.

- Садись, Дима.

Он сел, я включила свет в салоне, чтобы получше его разглядеть, ну и, само собой, чтоб и он увидел, кто с ним рядом. Дима был хорош. Лет двадцати пяти, голубые глаза, чувственные губы и улыбка героя американских боевиков. Еще одним явным достоинством Димы было полное отсутствие наглости: во взгляде, в улыбке, в манере сидеть.

- Курить можно? - спросил он.

- Можно, - улыбнулась я.

- А вы курите?

- Иногда.

Мы закурили.

- Думаю, они не скоро вернутся, - заметил Дима, но опять-таки спокойно, без нажима.

- Я тоже так думаю, - согласилась я. - Если уйдешь, я не в претензии.

- Да нет. Спешить мне некуда. Как вас зовут? Глупо разговаривать, не зная, как обратиться к человеку, - сказал он, словно извиняясь.

- Лада. Лада Юрьевна.

Он улыбнулся.

- Имя у вас интересное. Редкое.

- Да, имя у меня редкое. А тебя зовут Дима. Чем занимаешься? Ничего, что я спрашиваю?

Он пожал плечами.

- На станции техобслуживания работаю, слесарем.

- Нравится?

- Нравится. Я с детства машины люблю. Вот сломается ваш "жигуленок", приезжайте, сделаю в лучшем виде.

- Да вроде бы миловал бог, пока бегает.

- Новая машина?

- Да.

- Ваша или мужа?

- Моя.

- Я себе тоже машину собрал, полгода возился, но не зря. Хорошая машина. - Он вдруг запнулся и спросил: - Вам, наверное, смешно?

- Почему? - удивилась я.