Татьяна ПОЛЯКОВА

ОВЕЧКА В ВОЛЧЬЕЙ ШКУРЕ

Анонс

Любящий муж, спокойная жизнь - все есть у молодой женщины Анны Шульгиной. Но её счастье длится совсем недолго. За ней начинается настоящая охота, и среди преследователей не только бандиты, но и... собственный муж, и родители. К удивлению Анны, она обнаруживает, что владеет английским и арабским. Но откуда все это - она не представляет, потому что после автокатастрофы совсем не помнит своего прошлого. Так кто же ты, Анна?..

* * *

Врач выглядел озадаченным.

- Когда вы попали в аварию? - спросил он, разглядывая рентгеновский снимок.

- Год назад, - сглотнув, ответила я. Наш разговор мне все больше и больше не нравился: что он увидел на этих снимках, не говорит, а вопросов задает слишком много. - Что-нибудь серьезное? - спросила я. Вышло это у меня как-то испуганно.

Он взглянул из-под очков и профессионально улыбнулся, затем накрыл мою ладонь своей и ласково сказал:

- Анна Ивановна, мы здесь для того, чтобы разобраться, почему вас мучают частые головные боли. После аварии вы лежали в больнице "Скорой помощи"?

- Да, то есть нет. Я действительно находилась в больнице "Скорой помощи", - злясь на саму себя, вздохнула я, - но в Екатеринбурге. В то время мы жили там. А сюда переехали уже после аварии.

- А медицинская карта у вас сохранилась?

- Нет. Видите ли, мы отправляли вещи железнодорожным контейнером, и он куда-то запропастился. А когда прибыл по назначению... в общем, все наши вещи исчезли. - Он смотрел на меня с сомнением, а я неожиданно покраснела, хотя говорила чистую правду; все так и было: именно по этой причине (я имею в виду пропавший контейнер) у нас с мужем не было не только медицинских карт, но даже ни одной старой фотографии, никаких дорогих сердцу безделушек, милых сувениров на память, которыми непременно обзаводится любая семья.

- Расскажите мне об этой аварии, - вдруг попросил врач, а я смутилась: ничего о самой аварии я не помнила, так же как и о том, что ей предшествовало. О двадцатичетырёхлетнем периоде своей жизни я знала исключительно со слов мужа. Но посвящать в это сидящего напротив человека я не собиралась, он и так смотрел на меня с подозрением, точно я шпион, террорист или наемный убийца из сериалов. Впрочем, я скорее всего преувеличиваю и интерес его действительно профессиональный. Я вздохнула и неуверенно начала:

- Авария произошла год назад, в мае. Я возвращалась с работы, уже стемнело. Я сворачивала к своему дому и влетела в "КамАЗ", оставленный кем-то возле тротуара, Несколько дней находилась без сознания. Перенесла две операции. В общей сложности полгода провела в больнице. Извините, наверное, не это вас интересует, но в медицине я не сильна и... - Он кивнул и улыбнулся, как-то странно глядя на меня. Черт возьми, что он там увидел на этих снимках? Полчаса назад я вертела их в руках, усмехаясь и качая головой: не скажешь, что я выглядела красоткой. Однако ничего интересного на снимках я не обнаружила. Правда, я понятия не имела, как на рентгеновских снимках должна выглядеть здоровая голова, а как такая, как моя.

- Вы делали пластическую операцию? - спросил он, а я почувствовала мягкое беспокойство, точно что-то кольнуло в сердце. Почему меня так испугал его вопрос? Я не знаю, делали мне пластическую операцию или нет, зато точно помню свое ощущение, когда впервые после аварии посмотрела в зеркало. Такой же укол в сердце и странная тоска, будто вовсе не свое лицо я видела, будто мне поменяли тело... Конечно, это ужасная чепуха, Андрюша объяснял мне, что это результат стресса, есть даже специальный медицинский термин, только я его не запомнила. В конце концов, если я умудрилась забыть свое имя, почему бы мне не забыть, как я выглядела до того, как влетела в этот проклятый "КамАЗ"?

Тут я сообразила, что врач все ещё вопросительно смотрит на меня, а свой вопрос он задал никак не меньше минуты назад.

- Извините, - пролепетала я и зачем-то соврала: - Мне действительно делали пластическую операцию, я ведь ударилась головой и на лице остались шрамы... - "Какого черта я вру?" Если он спрашивает об операции, то скорее всего неспроста, что-то он там увидел на этих снимках. Андрюша должен знать, была операция или нет... Как странно, что я ничего, совершенно ничего не помню. Когда я задумываюсь над этим, мне делается страшно и никакие медицинские термины не помогают. Бессчетное количество раз я пыталась вспомнить, я повторяла слово "мама", искренне надеясь, что увижу её лицо перед своим мысленным взором, и ничего не видела, сплошная белая пелена. Когда мы говорили с мамой по телефону, я вслушивалась в её голос и вновь пыталась представить её лицо, но ничего не получалось. Видно, дела мои совсем плохи, иначе как ещё объяснить такое?

Мои родители живут в Екатеринбурге. Весь месяц после аварии, пока я лежала в реанимации, они неотступно находились рядом. Затем меня перевели в клинику, в другой город (кстати, какой, я до сих пор не знаю), и родители вместе с Андрюшей сопровождали меня. Потом папа вернулся в Екатеринбург, чтобы продлить отпуск, и тут сказалось напряжение последних дней (я у родителей единственный ребенок), в дороге у него случился инфаркт. Его сняли с поезда на каком-то богом забытом полустанке, мама бросилась туда. Словом, когда я окончательно пришла в себя, мы с мамой так и не встретились: она не могла оставить отца, которому врачи рекомендовали покой (слава богу, чувствовал он себя неплохо), из санатория муж привез меня в этот город (Андрюшу перевели сюда из Екатеринбурга за два месяца до аварии). Одну меня он в Екатеринбург не отпускал, а с отпуском у него были проблемы. Впрочем, в августе он точно возьмет отпуск и тогда мы поедем, а пока раз в неделю болтаем с мамой по телефону...

- Вас что-то мучает? - Еще один странный вопрос.

- Нет, почему? - испугалась я.

- Анна Ивановна, кроме частых головных болей, есть ещё что-то?

- Что вы имеете в виду?

- Депрессия, сонливость?

- Нет, ничего такого... Я очень хочу ребенка, - брякнула я, глядя ему в глаза. - То есть я и мой муж, мы очень хотим ребенка. У меня были проблемы после аварии, я сейчас прохожу курс лечения у гинеколога, она интересовалась, как я себя чувствую, я пожаловалась на головные боли, и она направила меня к невропатологу, а он к вам.

- Да-да, я понял, - кивнул он. - Что ж, надеюсь, вы скоро станете мамой. - Улыбка у него вышла какой-то кривой, а я испугалась:

- Скажите, что со мной?

- В каком смысле? - поднял он брови.

- Это что, какая-то неизлечимая болезнь? Я могу умереть, да?

- К сожалению, мы все... как бы это выразиться... мы смертны, одним словом, но у вас столько же шансов дожить до глубокой старости, сколько у любого другого человека. Вы получили серьезную травму, а головные боли - её последствие. Будем надеяться, что они пройдут. - Он стал что-то писать в моей карточке, затем заполнил рецепт и протянул мне. - Всего хорошего.

- До свидания. - Я покинула кабинет, занятая своими мыслями. В коридоре я взглянула на часы. Через двадцать минут у Андрюши обеденный перерыв - если я возьму такси, то успею перехватить его у проходной.

Я приехала даже раньше, устроилась на скамейке, откуда были хорошо видны массивные двери, достала зеркало, подкрасила губы, рука с губной помадой неожиданно замерла, а я со странным чувством принялась разглядывать свое лицо. Короткий нос, пухлые губы с красивым рисунком, едва заметная ямочка на подбородке, высокий лоб, большие глаза медового цвета с темными крапинами ближе к зрачку. Муж говорит, глаза у меня рысьи, наверное, так оно и есть... Длинные волосы, темные брови и ресницы, прибавьте довольно смуглую кожу, в начале лета она выглядит так, будто я только что вернулась с курорта в тропиках. Косметикой я не пользуюсь, у меня и так слишком яркое лицо. Слишком яркое, слишком правильное, слишком красивое... Стоп, о чем это я? Допустим, мне делали пластическую операцию. Ну и что? Допустим, немного подправили то, что было отпущено мне богом... Как я выглядела раньше, какой я была? Хотя бы раз увидеть свое лицо... Что за глупости, вот оно, мое лицо. Я даже толком не знаю, была пластическая операция или нет, и нечего фантазировать.

Я торопливо убрала зеркало и в тот же миг увидела своего мужа, он как раз выходил из дверей, замер на крыльце и быстро огляделся. Он всегда так делает. Когда я обратила на это его внимание, он засмеялся и сказал, что это профессиональное. В Екатеринбурге муж работал в спецподразделении по борьбе с организованной преступностью, а здесь устроился охранником в Горводоканале. Конечно, работа для него совершенно неподходящая, но он утверждал, что она ему нравится, а главное - график позволял нам много времени проводить вместе. Официального обеденного перерыва у него нет, поэтому он не приезжает домой, а обедает в кафе, прямо напротив Горводоканала. Сейчас он направился туда.

- Андрей, - окрикнула я, он обернулся, а я бросилась ему навстречу.

Светлые, коротко стриженные волосы, крупные черты лица, темные очки. Казалось, лицо его высечено из гранита, впечатление усиливал высокий рост и сложение боксера-тяжеловеса (Андрей в самом деле занимался боксом, правда, довольно давно, он даже выиграл какое-то первенство. Жаль, что все его призы потерялись с тем контейнером). Андрей улыбнулся, увидев меня, снял очки, и лицо его мгновенно переменилось: ярко-синие глаза смотрели на меня с нежностью.

- Привет, малыш, - сказал он. - Ты откуда?

- Из больницы, - ответила я, хватая его за руку. - Пообедаем вместе?

Он торопливо взглянул на часы, а потом перевел взгляд на стоянку, где была наша машина.

- Давай-ка домой.

- Там только пельмени, - предупредила я. - Я с десяти утра в больнице и...

- Я обожаю пельмени, - кивнул он, и через пять минут мы уже выезжали на проспект. - Ты была у врача? - спросил он.

- Да.

- Есть новости?

- Пока нет... - Я неожиданно смутилась, отвела взгляд, Андрей повернулся, весело подмигнул и поцеловал меня в висок.

- Все будет хорошо, - сказал он уверенно.

- Врач то же самое говорит...

- Вот видишь.

Мы въехали во двор и вскоре тормозили у подъезда, лифт не работал. Бегом мы поднялись на второй этаж, Андрей распахнул дверь, втолкнул меня в прихожую и торопливо обнял.

- Я соскучился, - сказал он с улыбкой.

- А как же пельмени? - усмехнулась я.

- Ну их к черту...

- Андрюша, мне делали пластическую операцию? - спросила я, торопясь приготовить ему бутерброды. Он пил кофе из большой чашки, одновременно стараясь попасть ногой в ботинок.

- Что? - спросил он.

- После аварии мне делали пластическую операцию? - Голос мой дрогнул, и взгляд я отвела, хотя изо всех сил старалась, чтобы вопрос прозвучал как бы между прочим.

- Пластическую операцию? - Андрей выглядел озадаченным. - После операции у тебя на лице оставалось несколько шрамов, их убрали. Я не знаю, можно это назвать пластической операцией?

Он оставил в покое ботинок, вернулся в кухню, швырнул в мойку чашку и обнял меня за плечи.

- Почему ты спросила?

- Я очень изменилась после операции? - Он пристально смотрел мне в глаза, словно хотел прочитать мои мысли.

- Что случилось? - легонько тряхнув меня за плечи, спросил он.

- Ничего, Андрюша, в самом деле ничего.

- Тогда откуда вдруг этот вопрос?

- Не знаю, - соврала я, неизвестно чего испугавшись. - Иногда мне кажется, это вовсе не мое лицо.

- Чепуха. Что значит - не твое?

- Ты не ответил на мой вопрос: я очень изменилась?

- Стала ещё красивее, вот и все.

- Я очень изменилась? Поэтому у нас нет ни одной фотографии?

- О господи, Аня, у нас нет фотографий, потому что они были в контейнере, я тебе сто раз рассказывал...

- Извини, - пролепетала я. - Бутерброды готовы.

- К черту бутерброды. И что это за дурацкое "извини"?

- Я вижу, не стоило мне спрашивать... Пожалуйста, прости меня... Представляю, как тебе надоели мои вопросы и... - Слезы брызнули из моих глаз, и я пробормотала отчаянно: - Я ничего не помню. Я совершенно ничего не помню, так не бывает, Андрюша.

- Тихо, тихо, тихо, - зашептал он, прижимая меня к груди. - Ты все вспомнишь, это вопрос времени. Ты обязательно все вспомнишь. Ты говорила об этом с врачом?

- Я хотела, но... все это так по-киношному, точно мелодрама какая-то, я ничего ему не рассказала.

- Ему? Разве твой врач не женщина?

- Меня направили к травматологу, я пожаловалась на головные боли и... - Муж взглянул на часы.

- Подожди секунду. - Прошел к телефону, торопливо набрал номер. - Саша, подмени меня с обеда... да... жена плохо себя чувствует...

- Я хорошо себя чувствую, - вздохнула я, когда он вернулся в кухню.

- Да? Значит, я постараюсь, чтобы ты чувствовала себя ещё лучше. - Он подхватил меня на руки и слегка подбросил, а я взвизгнула от неожиданности. - Я люблю тебя, - шепнул он. - Почему ты ничего не сказала мне об этом травматологе?

- Что о нем говорить? Жанна Ивановна направила меня к нему, а он стал расспрашивать меня об аварии.

- Когда направила?

- Вчера. Он принимал с одиннадцати. Я сразу же пошла. Мне сделали снимки.

- А это зачем? - Андрей опустил меня на диван и сам устроился рядом.

- Господи, Андрюша, он травматолог, как, скажи на милость, он ещё может узнать, что там с моей головой?

- Послушай, детка, у тебя отличный врач, он вот уже полгода тебя наблюдает, а ты идешь к какому-то коновалу и даже не удосужилась поставить меня в известность.

- Он только пичкает меня таблетками и...

- А этот твой травматолог, он что, излечивает наложением рук?

- Ты опять сердишься, - испугалась я.

- Разумеется. Речь идет о твоем здоровье. Ты знаешь, что я пережил полгода затяжного кошмара. Если угодно, твое здоровье - это мой пунктик. Почему бы тебе не считаться с этим?

- Я его боюсь, - совершенно неожиданно для себя заявила я.

- Кого? - опешил Андрей.

- Твоего Эдуарда Витальевича.

- Что значит - боишься? - Муж взял меня за подбородок, должно быть, с намерением заглянуть мне в глаза, но толку от этого было мало, я упорно отводила взгляд. - Что значит - боишься? - повторил он, теперь его голос звучал очень нежно. Я устроила голову на его плече и вздохнула.

- Просто боюсь, - ответила я, потому что он ждал моего ответа.

- Он что, сказал что-то такое...

- Нет-нет...

- Приставал к тебе?

- О господи, нет...

- Тогда что?

- Не знаю, Андрюша. Он так странно на меня смотрит, точно я муха под микроскопом.

- Все эти светила медицины немного чокнутые, не стоит обращать внимание. - По тому, как он это сказал, я поняла: муж успокоился, все, что я говорю, для него теперь не более чем капризы взбалмошной женщины. - Лучше всего послать всех врачей к чертям собачьим. По-моему, ты совершенно здорова. Разве нет?

- Конечно, - согласилась я. - Ты знаешь, почему я пошла в больницу...

- Послушай, детка. - Теперь он посадил меня к себе на колени и гладил по голове, точно я была несмышленым ребенком. - Я очень люблю тебя, и мне кажется... нам ведь хорошо вдвоем, верно? - Я кивнула, пряча глаза, но не выдержала и спросила:

- У меня не будет детей? Никогда? Ты это точно знаешь, поэтому так говоришь?

- О господи, Аня... Ты совершенно здорова, и дети у нас будут, с какой стати им не быть? Прошу тебя, не забивай голову всякой ерундой, ты вполне можешь стать матерью-героиней, если захочешь. - Он засмеялся, но смех вышел натянутым, торопливо поцеловал меня, устроился поудобнее на диване и потянул меня за руку, чтобы я легла рядом с ним. - Мне не нравится, что ты так много думаешь об этом. У тебя какая-то навязчивая идея. Ты сама себя пугаешь. Это глупо. В конце концов, нам совершенно некуда торопиться. Ты успокоишься, и все придет само собой, никакие врачи не понадобятся. Я очень люблю тебя, - прошептал он, а я улыбнулась.

На работу в тот день он так и не пошел. Мы отправились в парк, где прогуляли до самого вечера. Вернувшись, я стала готовить ужин, а Андрей устроился с газетой в лоджии, но в одиночестве ему не сиделось, и он вскоре перебрался на кухню. Несколько раз я ловила на себе его настороженный взгляд.

- Хочешь, поужинаем в ресторане? - спросил он.

- Что? - Я не сразу сообразила, что он спросил, занятая своими мыслями. - Извини... Нет, не стоит идти в ресторан, у меня уже все готово... Все-таки это странно, что я ничего не помню, - вздохнула я.

- Ради бога, не начинай все сначала, У тебя была тяжелейшая травма, просто поразительно, что ты осталась жива. Пять дней в коме, две операции... Ты сама все прекрасно знаешь...

- Не знаю, - покачала я головой.

- Что ты хочешь этим сказать? - насторожился Андрей.

- Андрюша, все, что я знаю о себе, я знаю из твоих рассказов. Это так странно. Двадцать четыре года абсолютного небытия, иногда мне кажется, что меня и не было вовсе, как будто ты слепил меня из глины...

- Из ребра, - засмеялся он. - Я смастерил тебя из своего ребра, как Адам Еву, правда, Адаму помогал господь... Впрочем, мне тоже... Только благодаря его милости ты осталась жива. - Последние слова он договорил, уже поднявшись, и обнял меня. - Не забивай себе голову. Эдуард Витальевич убежден, что память к тебе вернется. Пройдет время, ты успокоишься...

- Я думаю, если бы у нас сохранились какие-то фотографии, мне легче было бы вспомнить. Ведь у мамы наверняка есть мои фотокарточки?

- Разумеется.

- А наши свадебные фотографии у неё есть? Мне бы очень хотелось...

- Наверное, есть. - Голос его звучал слегка недовольно. Я хорошо знала своего мужа и научилась распознавать его настроение по малейшим изменениям в интонации.

- Расскажи, как мы познакомились? - попросила я. - Вдруг я что-нибудь вспомню?

- Никакой романтики, - хохотнул он. - Мы каждое утро садились в один троллейбус, четырнадцатый номер. Ты всегда вставала у окна на задней площадке, а я на тебя смотрел. Однажды мы встретились вечером, ты возвращалась домой от подруги, а я с работы. Я набрался смелости, подошел и сказал: "Здравствуйте, меня зовут Андрей", а ты засмеялась и ответила: "А меня Аня", и я пошел тебя провожать. Возле подъезда мы столкнулись с твоей мамой, она шла из магазина и пригласила меня пить чай. Я ушел от вас где-то в одиннадцать, а на следующий день встречал тебя из института. Через два месяца мы поженились. Затем я получил назначение в этот город и уехал, а ты осталась в Екатеринбурге. А потом... потом ты знаешь. - Он тяжело вздохнул и стал смотреть в окно. - Твоя мама позвонила мне на работу, первым же самолетом я вылетел в Екатеринбург. Я не знал, что меня ждет, застану ли я тебя живой... Извини, я больше не хочу рассказывать. Я рад, что есть сегодня, понимаешь? Есть ты, я, и мы вместе. Все остальное не имеет значения.

- Конечно, - улыбнулась я и поцеловала его, а потом он меня, и мы на некоторое время забыли про ужин.

Следующие два дня мы провели за городом на даче Андрюшиного друга. Друг Андрея сам ездил сюда очень редко, и дача практически была в нашем полном распоряжении, маленький двухэтажный домик на окраине деревушки, затерявшейся в лесу. Весь день шел дождь, мы сидели на веранде обнявшись и были абсолютны счастливы.

- Хочешь почитать или посмотреть телевизор? - поинтересовался Андрей.

- Нет, - покачала я головой и спросила, помедлив: - Тебе не скучно со мной?

- Мне? - Он так удивился, что мне на какое-то мгновение стало стыдно. - Что за вопрос?

- Ты ушел с хорошей должности, работаешь охранником. Разве тебя может устраивать такая работа?

- Меня очень устраивает график. Сутки отдежурил, двое дома. Я хочу быть с тобой, ты не знала? - Опять его голос изменился, точно я сказала что-то обидное.

- У нас нет друзей... по крайней мере, к нам никто не приходит, и мы за эти полгода ни разу ни у кого не были. У меня нет подруг...

- По-моему, у тебя неплохие отношения с Валентиной (это наша соседка).

- Неплохие, - согласилась я. - Она иногда заходит, и мы с ней пьем чай... Но это ведь совсем не то.

- Я понял. Ты выздоровела и хочешь жить нормальной жизнью. Мне стоило раньше об этом подумать и...

- Андрюша, - позвала я, он замолчал, настороженно глядя в мои глаза. - Андрюша, я думаю... - Я на мгновение зажмурилась, но решила договорить до конца: - Я думаю, дела мои плохи, ты действительно любишь меня, я знаю... и... я скоро умру?

- Что? - Глаза его расширились от изумления, несмотря на трагизм ситуации, выглядел он комично, я едва сдержалась, чтобы не фыркнуть. - Что за сукин сын тебя надоумил? - Он вскочил с дивана, отшвырнул стул и так посмотрел на меня, что я на какое-то мгновение испуганно замерла, а потом принялась оправдываться.

- Прости меня, врач вел себя так странно... и я подумала... Андрюша, ты такой добрый, нежный, ты так терпелив со мной, я решила, что ты... как бы это сказать, ты хочешь, чтобы я была счастлива...

- Вот именно, - ввернул он.

- Нет, я имею в виду, ты жертвуешь собой, чтобы я в свои последние дни... - И тут он сделал то, что разом отбило у меня охоту продолжать всю эту чушь: он расхохотался, он хохотал так весело и заразительно, что я мгновенно поверила: моя близкая кончина отменяется.

- Я твоему травматологу морду набью, - заявил он, сел рядом, обнял меня и вздохнул. - На самом деле все гораздо проще. Когда случилась авария, я точно спятил, полгода жуткого страха, от которого невозможно избавиться. Все кончилось хорошо, но страх никуда не ушел. Он всегда со мной. Я боюсь, что, если оставлю тебя хоть на несколько часов одну, непременно что-нибудь случится. Я извожу себя этими мыслями и не могу думать ни о чем другом. Ты сама знаешь: с работы я звоню каждый час, просто замечательно, что я сторож, на какой ещё работе потерпели бы такое? Я хочу быть с тобой, по возможности, всегда, и мне никто больше не нужен, мне хорошо, когда ты рядом, спокойно и хорошо, и я совершенно не нуждаюсь в дружеских компаниях... Конечно, это чистой воды эгоизм, я прекрасно понимаю, но мне, как и тебе, нужно время, все это пройдет само собой, и тогда мы ничем не будем отличаться от других. А пока...

- Я так люблю тебя, - сказала я и в этот миг была совершенно счастлива.

* * *

В пятницу в десять утра раздался звонок, звонил тот самый врач-травматолог.

- Анна Ивановна?

- Да, - испуганно отозвалась я.

- Простите, что беспокою вас. Не могли бы вы подойти ко мне в понедельник? Я принимаю с двух часов.

- А что случилось? - Мой голос звучал так тонко, что вовсе не походил на мой обычный голос.

- Ничего страшного, уверяю вас. Я показал ваши снимки очень хорошему специалисту, и у нас возникли вопросы.

- Какие вопросы? - Я совершенно ничего не понимала и оттого начала злиться.

- Вы уверены, что попали в аварию? - Сердце у меня застучало так часто, что на мгновение перехватило дыхание.