Павел Архипович ЗАГРЕБЕЛЬНЫЙ
РОКСОЛАНА
дела тоже черные. Кара Дениз - Черное море.
было тихое, ветер начинался ежедневно после захода солнца, дул всю ночь с
берега, но вода от него лишь слегка морщинилась, к утру же залегала
мертвая тишина на воде и в воздухе, и только после полудня задувал с моря
свежий ветерок, поворачивал за солнцем, точно гонясь за ним, и умирал к
вечеру вместе с солнцем.
- и летели над водами дальше, дальше, в беспредельность.
этого переполненного водами исполинских славянских рек моря, непроглядного
в глубинах, таинственно-неприступного, черного, как шайтан, Кара Дениз...
гнали вперед своими веслами галерники, на двадцати шести лавках по четыре
гребца, голые до пояса, бритоголовые, в кандалах, прикованные к толстенной
цепи, змеившейся по дну кадриги. Ни выпрямиться, ни места переменить,
спали и ели посменно на своих лавицах, волны били в них, солнце жгло,
ветер рвал тело, пот заливал глаза, а вдоль помоста, проложенного над
галерниками, бегал с канчуком евнух-потурнак - ключник, похожий на старого
вола, евнух, наделенный силой тоже чуть ли не воловьей, в высокой чалме, в
расхристанном шелковом халате, тряс жирной грудью, кричал до пены на
губах, подгоняя гребцов, а они и сами с каждым взмахом весел, словно
бросая в проклятую воду не только весла, но и всю свою силу, выдыхали из
себя дико, с ненавистью: <Г-гик! Р-рык! Г-гик! Р-рык!>
болого с синим - египетского полотна. Старый Синам-ага, страдая от хворей,
устало поглядывает на шестерых, прикованных друг к другу, красивых молодых
чернооких женщин в железных ошейниках. Кто может измерить всю глубину
отчаяния старого Синам-аги, который был вынужден заковать в жестокое
железо эти молодые тела, полные отчаянья еще большего! Все они похищены и
пленены, а две из них еще и оторваны от грудных младенцев, все проданы на
невольничьем торге в Кафе, почти нагими брошены на кадригу (пусть свежий
ветер Кара Дениза золотит их молодые влекущие тела), скованы железом,
чтобы спасти их от отчаянья и от нечестивых попыток найти себе смерть в
волнах. Кадрига крадется вдоль берега, пробивается все дальше и дальше на
юг, к благословенным землям Анатолии, к Босфору, к священному Стамбулу,
где этих молодых чужестранок уже ждут в гаремах. Сказано у поэта: <Бери
чаще новую жену, чтобы для тебя всегда длилась весна. Старый календарь не
годится для нового года>. И старые глаза Синам-аги, утомленные суетой и
несовершенством мира, отдыхают на гибких белых телах полонянок. И хоть не
подобает правоверному созерцать греховную женскую наготу, так пусть хоть
глаза старого Синам-аги утешаются в пути созерцанием славянских рабынь,
коли уж тело немощно. Ибо сказано: <Аллах хочет облегчить вам; ведь
сотворен человек слабым>. Да и что ему, старому Синам-аге, эти шесть
пленниц? Может, он и взял их на кадригу разве что для отдохновения очей
своих? Вез же в Стамбул, на знаменитый Бедестан, где продаются самые
дорогие под луной рабы, молодую белотелую девчушку с волосами червонного
золота, отливающими огнем потусторонним, пятнадцатилетнюю, дерзкую,
непокорную и - о всемогущество аллаха единого и милосердного! - смешливую
и беззаботную!
несчастным своим подругам, не светит она нагим телом, а укутана заботливо
в шелка, чтобы тело ее не утратило нежности; жилистый евнух-суданец,
посвященный в непостижимое искусство древнего Мисра*, натирает девчушку
какими-то благовониями, расчесывает ее золотые волосы, а она то шаловливо
подставляет себя под это чужеземное лелеянье, то увертывается и летит к
борту кадриги так, словно собирается утопиться, и Синам-ага, от ярости
меняясь в лице, топает ногами, пронзительно кричит на евнуха, призывая на
него страшнейшие кары земные и небесные за недосмотр, а девчушка
подпрыгивает-вытанцовывает у самого борта, еще пуще изводя старого агу, да
еще и припевает:
Мережковский Дмитрий
Громыко Ольга
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Свержин Владимир
Шилова Юлия