Сергей Каледин

Смиренное кладбище

...смиренное кладбище. Где нынче крест и тень ветвей.

1

- Вроде здесь... Да, здесь. Окно открой и под вяз уходи. Топор возьми,
корней много. Успеешь к одиннадцати? У них без отпевания. Смотри. Копай
глубже: специально просили. Не морщись. Не обидят...
Петрович показал Воробью чуть заметный холмик, заросший, без ограды. В
холмике торчал погнутый ржавый трафарет. Фамилии на нем не было - сошла со
временем. "Бесхоз толканули. Ясненько... - Воробей проводил взглядом
заведующего, воткнул официалку в холм. - Пахоты хватит, подбой под вяз
ковырять".
- Воробей! У них колода, не забудь! - крикнул издалека Петрович.
Вспомнив, что Воробей не слышит, вернулся: - Колода у них. Шире бери.
- Мать учи. Воробей ученый, - с поддельным раздражением отмахнулся
Лешка.
- Ну давай, - заторопился заведующий. - Кончишь - в контору скажи. А
где твой-то, Мишка?
Воробей не расслышал, присматривался к месту. Не очень-то развернешься:
сзади - два памятника спереди - вяз чуть не из холма растет здоровый...
Землю кидать - только в стороны. Потом за досками надо к часовне идти. И
Мишка еще запропастился, сучий потрох.
Вчера вечером, правда, договорились, что Мишка с утра задержится:
поедет на Ваганьково за мраморной крошкой - цветники заливать. Воробей знал,
что быстро Мишка не обернется: пока купит, пока машину найдет, дай Бог, к
обеду успеть. И все-таки психота закипала. И до больницы-то заводился с
пол-оборота, ну а теперь до смешного доходило: спичка с первого раза не
чиркалась, или молоток где позабудет, или свет в сарае потух - глаза сырели
и начинала трясти ярость. И знал, что потом стыдно будет вспомнить, но
поделать с собой ничего не мог.
Воробей прикурил новую сигарету от первой, высосанной чуть не до
фильтра, языком привычно кинул ее в угол рта взялся за блестящий
полированный черенок лопаты. Взглянул на часы: полдевятого. Будет к
одиннадцати яма, на то он и Воробей.
Он разметил будущую могилу: четыре лопаты - в головах, три - в ногах, и
так, чтобы в длину метра полтора, не более. Это окно, чтобы копать меньше.
На всю длину гроба потом подбоем выбирать надо. А раз гроб - колода - выше и
шире обычного, варшавского, то и подбой чуть не с самой поверхности, вглубь
удлиняя, выбирать придется. И стенки отвесно вести: заузишь, не дай Бог,
колода застрянет в распор - назад не вытянешь. Летом, правда, еще полбеды:
подтесать лопатами землю с боков - и залезет как миленький. А зимой - пиши
пропало: земля камeнная - лопатой не подтешешь. На крышку гроба приходится
прыгать, ломами шерудить. Какое уж тут, на хрен, благоговение к ритуалу.
Родичи выражаются, и на вознаграждении сказывается.
А попозже и по башке огрести можно. От товарищей.
Воробей с самого начала учил Мишку: когда колодa - бери шире, делай
лучше - плохо само выйдет. Без Воробья дорого бы стоила Мишке вся
кладбищенская премудрость. Еще научил копать не гляди, что ребята до нормы
недобирают, с них спрос один, а с тебя, другой: ты временный.
Сезон пойдет - друг друга жрать будут, хрящи захрустят.
Не боись - прорвемся. Воробья держись - на пропадешь!
Воробей выплюнул окурок, поправил беретку. Ну, давай, инвалид! Залупи
им яму, чтоб навек Воробья запомнили! Жалко, одна могилка на сегодня задана:
когда работы мало, и психуешь больше, и сон дурной. Ладно, решил Воробей,
раз одна - я ее, голубушку, без ноги заделаю. Точно! Эх, не видит никто!
Воробей даже распрямился на секунду, посмотрел по сторонам. Вроде никого, а
может, не видит он, зрение-то... А, черт с ним! Погнали!
Воробей поплевал на левую, желтую от сплошной мозоли ладонь, охватил
ковылок лопаты, покрутил вокруг оси. Правой рукой цапнул черенок у самой
железки и со свистом всадил лопату в грунт. И пошел. Редко так копал, только
когда время в обрез, когда уже гроб - из церкви, а могила не начата.
Ноги стоят на месте, не дергаются, вся работа руками и корпусом. Вбил
лопату в землю - и отдирай к чертовой матери! Вбил, оторвал - и наверх все
единым махом, одним поворотом, только руками. Без ноги. Вот так вот!
И на других кладбищах никто так - без ноги - не может. Воробей всяких
видел, но чтоб за сорок минут яма готова, нету таких больше. И не будет.
Только он один. Воробей!
Это начало потом вот корни, доски гробные да кости мешать начнут. По
бокам ямы были навалены кучи красно-бурой глины копать дальше без досок
нельзя - осыпается земля внутрь, а кидать далеко - закапывать потом трудно:
холм ровнять надо, а землю-то и не соберешь.
Воробей вылез наверх. Время - девять. Успеет и без Мишки. Все же Мишка
не ля-ля разводит, крошку везет. Он положил лопату на край могилы и
припорошил выработанной землей: свои не свои, а уведут, - с Молчком,
бригадиром, рассоришься. Где он лопаты эти - официалки - заказывает, одному
Богу известно. Но и верно - хороши лопатки: корень, доски, да и камень в
другой раз - все рубят. Штык до полуметра длиной выгнут по сечению чуть не
вполкруга на черенок насажен через резиновые кольца стальными обхватами,
блестит - зеркалом.
Мишка, как увидел, губы раскатал: потерять захотел - на дачу. Опять
Воробью спасибо: "Молчок тебя за нее потеряет. И не удумай".
Возле древней красного кирпича часовни в центре кладбища лежали доски.
Воробей выбрал несколько самых длинных, уложил на плечо одна на другую и
поспешил обратно.
В часовне давал прокат инвентаря ветхий, беззубый дядя Жора,
хулиганящий в пьяном виде и тихий так. На втором этаже переодевались, ели,
пили, спали - жили землекопы. Впрочем, оформлены подсобными. Штатным
землекопом был один Молчок, бригадир. На него-то и писались наряды. Сам же
он копал редко, в сложных случаях или при запарке. Копали ребята - часовня,
да изредка - желающие с хоздвора. За яму Молчок платил по сезону: летом
пятерка, зимой - вдвое. Если сам не захоранивал, весь сбор все равно кроил
он. Без комментариев. С этим было строго. Жук тот еще: самому под пятьдесят,
а с покойниками лет двадцать трется. Последние десять - как вылечился - ни
капли в рот не брал. Знал, кому побольше дать, а кто и так хорош. Воробья
выделял. "Копнешь две, Воробей?" - "Ну, Володя". Воробей откладывал все дела
и шел за маленьким кривоногим Молчком. И потом его не искал, знал, что за
Молчком не пропадет.
Воробей протянул доски ребром вдоль по краям ямы. В головах вставил
доски меж прутьев неснятой ограды - пригодилась, в ногах обхватил досками
ствол вяза, привалив снаружи комья покрупнее.
Теперь свободно можно снизу кидать на самые края - доски держат осыпь.
Корни пошли. На то топор есть. Обкромсал их заподлицо со стенкой, как нечего
делать.
А с глубиной ковырялся подольше если бы не наказ заведующего, давно б
дно притаптывал. Незнающий взглянет - яму чуть не в рост увидит, ну, а на
внимательного нарвешься - пеняй на себя: сверху-то сантиметров на тридцать
от земли грунт простой по контуру ямы выложен и прибит умело грунт рыхлый,
а не глубина.
А раз приказ: глубже брать, значит, на все положенные метр пятьдесят
заглубляться надо.
Воробей выбирал дальше: пошли черные, трухлявые гробы. Их было два,
один на другом, они легко распадались, доски наверх. Доски и корни на самом
краю могилы укладывай, а то потом как закапывать, лопату тормозить будет.
Раз гробы, то и без костей не обойтись. Кости наверх - упаси Бог!
Родственники увидят - валидолу не напасешься...
Кости Воробей сложил в ногах, в головах подкопал, потом в голову их
передвинул. А уж как до глубины добрался - в ямку посредине, где земля
податливей, уложил кости, землей прикрыл и утоптал, - готова могила.
Летом копать - дурак вскопает. А вот зимой, да если еще могила
уборочная, без снега, простужена на метр, - это да. Гаврилой почти всю
дорогу, лопата не берет. Вдвоем в могиле пашут: один гаврилой долбит, другой
крошево отгребает и наверх. Работка потная, ничего не скажешь. А летом -
детский сад.
Рыжих - зубов золотых - он не искал. В бесхозе какие рыжие? Если
родственники лет двадцать - тридцать на могилу не наведываются, забыли или
сами перемерли, то и покойник у них соответствующий - без золота. Рыжие - те
в ухоженных, с памятниками.
Года два назад, зимой, на пятнадцатом участке Воробей одиннадцать рыжих
взял, прямо в кучке, как по заказу. Торгаша одного яма, он тогда сестру к
брату захоранивал Воробей и родственников, навещавших могилу, знал хорошо:
цветник им гранитный делал и доску мраморную в кронштейн заливал. Ободрал их
тогда лихо.
Воробей потоптался в могиле, ширкнул лопатой выбившийся сбоку
недорубленный корешок, выкинул наверх инструмент и вылез сам. Обошел могилу
- огрехов не увидел: копано по-воробьевски, без халтуры.
Петрович, змей, знал, где бесхоз долбить". Справа свежую могилу от
дороги заслоняли "декабристы" - широкие памятники двум декабристам, слева -
толстый вяз. Бесхоз расковырянный ниоткуда не приметен.
Странно только: не часовне Петрович копать поручил. Значит, не хотел с
Молчком делиться. Со вчера еще предупреждал: приди, мол, Воробей, раньше -
дело есть. И сам не забыл, к семи приехал. Морда шершавая с похмелья, а
приполз, не поленился. Да, поднаглел Петрович малость за последнее время.
Все бабки все равно не собьешь, а нарваться можно... Тем более с бесхозами.
Бесхоз толкануть - тюряга.
Воробей дошел до своего сарая, поставил лопату и топор в угол, взглянул