Стивен КИНГ

КРИСТИНА

Посвящается Джорджу Ромеро и Крису Форресту Ромеро.

И Бургу.

ПРОЛОГ

Вы можете сказать, что это история любовного треугольника - Эрни
Каннингейма, Ли Кэйбот и, само собой разумеется, Кристины. Но я хочу, чтобы
вы поняли: Кристина была сначала.

Она была первой любовью Эрни, и, хотя я предпочитаю не говорить наверняка
(совсем не с высоты житейской мудрости, которой достиг к двадцати двум
годам), мне кажется, что она была единственной настоящей любовью Эрни.
Поэтому то, что произошло, я называю трагедией.

***

Мы с Эрни выросли в одном квартале, вместе ходили в подготовительную и
среднюю школы Либертивилла. И думаю, я был главной причиной того, что Эрни
там не съели с потрохами.

Он был рохлей, если вы знаете таких типов. В каждой школе их бывает по
крайней мере двое. Мужского пола и женского. Обоих не считают за людей. У
тебя плохой день? Завалил контрольную? Поссорился с предками и весь уик-энд
просидел дома?

Нет проблем. Только разыщи одного из этих изгоев, так и норовящих
улизнуть из холла сразу после уроков, и подойди к нему. Иногда их на самом
деле изводят - уничтожают во всех отношениях, кроме физического; иногда они
находят что-нибудь, за что могут удержаться, и выживают:

У Эрни был я. Потом у него была Кристина. Ли появилась позже всех.

Я только хотел, чтобы вы это поняли. Эрни нигде не принимали. Его не
принимали в компании и смеялись над ним, потому что он был долговязым -
шесть футов при ста сорока фунтах со всем содержимым и парой здоровенных
туристских бутсов. Его не принимали школьные интеллектуалы (сами безнадежные
чужаки в таком месте, как Либертивилл), потому что он не имел специальности.
Эрни был остроумен, но его мозги не были созданы для какой-нибудь одной
вещи.., если только ею не была автомобильная механика. Когда дело касалось
машин, этот парень оказывался просто молодцом. Но его родители, которые оба
преподавали в университете, не хотели и слышать о том, что их сын,
получавший стипендию за успеваемость, может учиться на автомеханика. Правда,
потом они все-таки разрешили ему окончить профессиональные курсы I, II и III
класса, но с тех пор его семейные отношения почти разладились. Его не
принимали те, кто увлекался наркотиками, потому что он не курил. Его не
принимали ни в одну уличную команду, потому что он не умел пить, а если вы
его ударяли достаточно сильно, то он плакал.

О да, его не принимали и девчонки. Его железы были одержимы каким-то
буйным помешательством. Я хочу сказать, что Эрни буквально цвел прыщами. Он
мыл лицо, наверное, пять раз в день, принимал по меньшей мере две дюжины
душей в неделю и перепробовал все кремы и патентованные средства, известные
современной науке. Ничего не помогало. Лицо Эрни было, как обсыпная пицца, и
он уже собирался смириться с тем, что таким оно останется на всю жизнь.

Но мне он все равно нравился. У него было хорошее чувство юмора, и его
голова умела придумывать всякие забавные шутки и развлечения. Это Эрни
научил меня строить муравьиные лагеря, когда мне было семь лет, и тогда мы
целое лето занимались тем, что наблюдали за этими маленькими педиками,
зачарованные их усердием и убийственной серьезностью. Это Эрни предложил,
когда нам было по десять лет, однажды ночью набрать на конюшне сухих конских
яблок и насыпать их под статую каменной лошади, стоявшую на лужайке перед
мотелем "Либертивилл", как раз у дороги в Монроэвилл. Эрни первым узнал о
шахматах. Он первым узнал о покере. В дождливые дни, до той поры, когда я
первый раз влюбился, мои мысли прежде всего обращались к Эрни, потому что он
знал, как извлечь толк из дождливых дней. Может быть, это один из способов
узнать по-настоящему одиноких людей.., они всегда могут придумать, чем
заняться в дождливые дни. И вы всегда можете позвать их. Они всегда дома.
Всегда.

Со своей стороны, я научил его плавать. За год до окончания школы я
устроил его на дорожные работы - из-за них мы здорово поругались с его
родителями, которых ужасала мысль, что у их одаренного сына (не забывайте
про стипендию) будут перепачканные руки и красная шея.

К концу тех летних каникул Эрни впервые увидел Кристину и влюбился в нее.
В этот день я был с ним - мы возвращались вдвоем с работы - и смогу
подтвердить свои слова перед престолом всемогущего Бога, если меня попросят
об этом. Брат мой, он пал, и пал очень крепко. Это было бы смешно, если бы
не было так печально и если бы все не произошло так быстро. Это было бы
смешно, если бы не было так плохо.

С чего же было так плохо?

Все было плохо с самого начала. И стремительно становилось все хуже и
хуже.

ЧАСТЬ I

ДЭНИС - ПЕСЕНКИ ТИНЭЙДЖЕРОВ О МАШИНАХ

1/ ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД

- О Боже! - внезапно воскликнул мой друг Эрни Каннингейм.

- Что такое? - спросил я. Его глаза были готовы вылезти из очков, а шея
вывернута так, словно была на шарнирах.

- Дэннис, останови машину! Вернись!

- Да что тебе...

- Вернись, я хочу еще раз взглянуть на нее! Вдруг меня осенило.

- Ох. Эрни, только не это, - сказал я. - Если ты имеешь в виду ту., вещь,
которую мы проехали...

- Вернись! - Он почти стонал.

Я вернулся, думая, что Эрни хочет сыграть со мной какую-то тонкую шутку.
Но это было не так. На самом деле свершилось нечто ужасное. Эрни влюбился.

Она была прескверной шуткой, и я никогда не узнаю, что Эрни в ней увидел
в тот день. Левую часть ее ветрового стекла опутывала паутина трещин. Задний
бампер почти отвалился, а обивка выглядела так, словно над ней поработали с
ножом. Хуже всего было то, что под двигателем чернела широкая лужа масла.

Эрни влюбился в "плимут-фурию" 1958 года выпуска - один из тех, с
большими длинными плавниками. На правой части ветрового стекла желтел
бумажный листок с надписью: "Продается".

- Дэннис, ты взгляни на ее линии! - прошептал Эрни. Он бегал вокруг
машины, как одержимый.

- Эрни, ты меня разыгрываешь, да? - произнес я. - Или у тебя солнечный
удар? Скажи, что ты перегрелся на солнце. Я отвезу тебя домой, уложу в
постель, и мы обо всем забудем, ладно?

Однако я говорил без большой надежды. Он умел шутить, а сейчас был скорее
похож на сумасшедшего, чем на шутника.

Ничего не ответив, он уселся на заднее сиденье. Двадцать лет назад оно
было красным. Теперь вылиняло до бледно-розового.

Я набрал в легкие побольше воздуха и шумно выдохнул.

- Она выглядит так, словно русская армия прошла по ней на пути в Берлин,
- сказал я. Наконец он заметил, что я все еще был рядом.

- Да.., немного побита. Но ее можно поправить... Просто она нуждается в
уходе. Это настоящая красавица, Дэннис. Она еще...

- Эй вы, двое! Что вы там делаете? На нас смотрел какой-то старикашка лет
семидесяти. Может быть, меньше. Я сразу узнал в нем тот тип пижонов, который
мне особенно отвратителен. Его длинные редкие волосы росли только с одной
стороны. Правая часть черепа почти облысела от псориаза.

На нем были зеленые стариковские рейтузы и легкие кеды. Рубашки не было:
вместо нее что-то обтягивало пояс наподобие женского корсета. Когда он
подошел поближе, я увидел, что это был бандаж для укрепления спины. С
первого взгляда можно было сказать, что он не менял его со времени смерти
Линдона Джонсона.

- Чего вы тут забыли, ребята? - Голос у него был резкий и скрипучий.

- Сэр, это ваша машина? - спросил Эрни. Дурацкий вопрос. "Плимут" был
припаркован как раз на заросшей лужайке перед домом, из которого вышел
старик.

- А если и так? - Старикашка вызывающе повысил тон.

- Я, - проглотил Эрни, - я хочу купить ее. Глаза старого пижона
сверкнули, а злое выражение лица сменилось плотоядной ухмылкой. Внезапно я
почувствовал, что меня пробирает холод, - в какое-то мгновение я был готов
схватить Эрни и утащить его куда-нибудь. Что-то мелькнуло в глазах старика.
Не мысль - что-то за мыслью.

- Ну, я так и подумал, - произнес он и протянул Эрни руку. - Мое имя
Лебэй. Ролланд Д. Лебэй. Отставной военный.

- Эрни Каннингейм.

Обменявшись рукопожатием с Эрни, престарелый физкультурник небрежно
кивнул в мою сторону. Я был вне игры, он вел мяч к воротам. Эрни мог с таким
же успехом протянуть Лебэю свой бумажник.

- Сколько? - спросил Эрни. А затем сделал неожиданный финт. - Сколько бы
вы ни запросили, все равно она стоит больше.

Вместо выдоха я испустил протяжный стон. К бумажнику прибавилась его
чековая книжка.

Губы Лебэя дрогнули, а таза подозрительно сузились. Полагаю, он оценивал
вероятность того, что над ним хотят подшутить. Он поискал признаки коварства
на открытом, выжидающем лице Эрни, а потом задал убийственно проницательный
вопрос: