Флетчер Нибел, Чарльз Бейли.

Семь дней в мае

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Стоянка автомашин, в этот час совершенно пустынная, тянулась от реки на
север. Лишь кое-где тоненькая тень молодого клена оживляла удручающее
однообразие залитого бетоном пространства. По соседству, в лагуне
Потомака, словно наклеенные на зеркало, приткнулись к причалам небольшие
суденышки. Поверхность реки казалась неподвижной; только там, где на нее
падали лучи всходившего над куполами и крышами Вашингтона солнца, на воде
искрилась легкая рябь.

Полковник Кейси поставил машину у входа в Пентагон со стороны реки.
Рассеянно побрякивая ключами, он какое-то время брезгливо рассматривал
свой старенький "форд". Что и говорить, вид у него жалкий: темно-синяя
краска выцвела и побурела, стекла потрескались, крылья помяты и
поцарапаны.

Кейси перевел взгляд на огромное здание. Пентагон возвышался мрачный и
внушительный, с рядами одинаковых окон от угла до угла, лишенный какого бы
то ни было намека на красоту и оригинальность, такой же мрачный и
зловещий, как и дела, которые из года в год творились за его стенами.

К воскресному дежурству Кейси обычно относился с насмешливой
покорностью. Но в это утро смутная тревога не покидала его все время, пока
он ехал на службу.

Он никак не мог понять, что, собственно, его тревожит, хотя вообще-то
причин было достаточно. Вся страна была в угрюмом настроении - озабочена
договором о ядерном разоружении, опасается Москвы, рассержена затянувшейся
забастовкой на ракетных заводах, обеспокоена безработицей и инфляцией, не
совсем уверена в человеке из Белого дома. Лично его, Кейси, больше всего
раздражала забастовка. Не далее как в пятницу генерал Сиджер, начальник
ракетного центра Ванденберг, в ехидном, саркастическом тоне предупредил,
что, если забастовка не закончится в ближайшие дни, это серьезно отразится
на производстве ракет "Олимп".

Пытаясь отделаться от дурного настроения, Кейси энергично зашагал через
площадку для стоянки специальных машин. В поле его зрения то и дело
попадали до блеска начищенные башмаки. Если за двадцать лет службы в
морской пехоте человек и не научится ничему, подумал Кейси, то уж
башмаки-то чистить его по крайней мере научат.

Полковник Мартин Дж.Кейси возглавлял объединенный штаб - группу из
двухсот специально отобранных офицеров, занятых исследовательской работой
и планированием для комитета начальников штабов. Раз в месяц, по
воскресеньям, он дежурил в Пентагоне; дежурство это, крайне важное для
всей системы военного командования, казалось ему невероятно скучным делом.

Кейси взбежал по широким ступеням со стороны набережной и открыл одну
из высоких деревянных дверей. Часовой за столом отложил газету и взял
протянутый ему пропуск.

- Не везет вам, полковник, - заметил он. - Чудесный денек, совсем не
для работы, а?

Кейси направился в ту часть здания, где размещался штаб и на дверях
висела большая табличка: "Вход по пропускам". Установленный здесь
фотоэлемент привел в действие сигнал, оповестивший другого часового -
моряка, главного старшину по званию, - он сидел за столом, на котором
лежал журнал дежурств. Кейси расписался и в графе "Время прихода"
поставил: 7:55.

- Привет, старшина. Все в порядке?

- Мертвый штиль, сэр, - ухмыльнулся часовой. - А вы предпочли бы,
наверно, быть сегодня на площадке для гольфа?

Кейси никогда не мог понять, откуда у рядовых такая осведомленность о
личных привычках офицеров. Он подмигнул моряку:

- Как и ты, наверно. Но кому-то же нужно нести вахту.

- Так точно, сэр, - ответил часовой и, чувствуя себя по случаю
воскресенья несколько вольнее, добавил: - Да и работается лучше, когда
начальства меньше.

Кейси прошел через лабиринт коридоров и кабинетов штаба. Некогда в нем
работало до четырехсот офицеров во главе с генерал-лейтенантом, но за
последние годы штат сократился вдвое и штаб превратился, по сути дела, в
орган планирования при председателе комитета начальников штабов. Сегодня
тут было так же безлюдно, как и внизу на автомобильной стоянке. Кейси
услышал стук пишущей машинки и, судя по ее неуверенному ритму, решил, что
какой-то офицер сам пытается напечатать ответ на залежавшийся документ.

Оказавшись в своем большом кабинете, Кейси окинул взглядом выцветшую
зелень стен и окончательно утвердился в мысли, что он снова на службе, в
холодной и мрачной громаде Пентагона. Он повесил китель и, со вздохом
опустившись на стул, стал просматривать захваченные из дому воскресные
газеты.

В "Вашингтон пост" полковник пробежал статьи двух комментаторов,
ознакомился с результатами игр в бейсбол, потом взялся за "Нью-Йорк таймс"
и подробно, не пропуская ни строки, начал читать обзор последних событий.

Повсеместно от Малайи до Милуоки происходили неприятности. Совещание
промышленников Среднего Запада осудило заключенный договор; комитет
каких-то граждан послал телеграммы всем членам конгресса, требуя призвать
на военную службу бастующих рабочих ракетных заводов.

Но в каком бы кислом настроении ни находился мир, лично у него, Джигса
Кейси, не было, в сущности, оснований хандрить. Он чувствовал себя
здоровым и отдохнувшим. В свои сорок четыре года Кейси обладал не только
прекрасным самочувствием, но и изрядной долей скептицизма. После окончания
войны в мире так и не наступило успокоение, а если бы оно наступило, то
кому бы тогда понадобился он, морской пехотинец? Его родина, к которой он
относился со смешанным чувством любви и раздражения, ухитрилась
благополучно просуществовать почти два столетия и, если повезет,
поблагоденствует еще лет тридцать - примерный срок, в течение которого все
происходящее еще будет затрагивать его лично. Однако сегодня утром Кейси
не находил в себе обычной терпимости к ошибкам и заблуждениям своей
страны. Он был встревожен, и ему это не нравилось.

Полковник морской пехоты США Мартин Дж.Кейси казался самому себе
воплощением "живучести", если выражаться на жаргоне Пентагона. Он не
отличался особой красотой, но когда-то женщины находили его неотразимым,
да и теперь еще в разговорах называли симпатичным. Среди мужчин он
пользовался уважением. Кейси был чуточку выше шести футов и сейчас, после
года канцелярской работы, весил сто девяносто фунтов. По его расчетам, это
было фунтов на десять больше, чем нужно, однако никаких признаков ожирения
в его фигуре не замечалось. Прическа бобриком пока еще надежно прикрывала
начавшую лысеть макушку. Спокойные зеленоватые глаза и короткая шея
придавали ему солидность. Такими же солидными выглядели и его сыновья,
фотография которых стояла на письменном столе.

Кейси не относился к числу бескорыстных рыцарей истины и добра и не
блистал особым умом. В военно-морском училище в Аннаполисе, не проучившись
еще и года, он понял, что оба эти качества совсем не обязательны для
преуспевающего военного. И все же он был хорошим, храбрым морским
пехотинцем и надеялся уйти в отставку бригадным генералом. Если бы его
спросили, почему он не претендует на большее, он ответил бы: "Для Кейси и
этого хватит".

Почти час потребовался ему, чтобы прочитать "Таймс". Все это время, как
он и ожидал, его никто не беспокоил. Раз в месяц, по воскресеньям, Кейси
приходилось дежурить, чтобы поднять тревогу, если вспыхнет война или
разразится стихийное бедствие, ответить на телефонный звонок из Белого
дома или какого-нибудь конгрессмена, однако, как правило, ничего этого не
происходило. Правда, однажды звонили из Белого дома, но по какому-то
пустяку, так что Кейси даже не запомнил, о чем шла речь. Конгрессмены
звонили чаще; приходилось кратко записывать суть их претензий - чтобы в
понедельник утром кто-нибудь ими занялся - и в ответ выражать, если
требовалось, интерес, сочувствие или озабоченность.

В то время как Кейси просматривал почту, в кабинет, как всегда
бесцеремонно, ввалился младший лейтенант военно-морского флота Дорси Хаф:
по воскресеньям Хаф регулярно дежурил в шифровальном отделе, через который
проходили все радиограммы Пентагона. Хаф был обязан шифровать и
расшифровывать секретные документы. И сейчас он держал в руке пачку тонких
бумаг - копии телеграмм, присланных командующими американскими войсками за
границей в комитет начальников штабов.

- Ни черта интересного, полковник, - сообщил Хаф. - Все самое
обыденное.

Он бросил телеграммы на стол, плюхнулся в соседнее кресло и, казалось,
дремал, пока один из солдат караульного подразделения не принес по
приказанию Кейси два больших кофейника из белого фаянса.

Дорси Хаф постоянно сутулился, рот у него был вечно полуоткрыт, словно
он вот-вот начнет зевать. Он представлял собой тот тип офицера, к которому
Кейси относился, как говорила его жена Мардж, слишком прохладно.
Военно-морской флот интересовал Хафа разве что чуточку больше, чем весь
остальной мир. Кейси давно уже решил, что позолоченные дубовые листья
капитана 3 ранга никогда не украсят козырька фуражки Хафа. Однако во время
воскресных дежурств у Кейси обычно не было срочной работы, и потому
болтовня с Хафом стала для него своего рода привычкой.

- Ну, Дорси, что новенького? - спросил он. - Помимо девочек,
разумеется.

- Да вот вчера вечером потратил на одну двадцать долларов, - ответил
Хаф, как бы не слыша последних слов Кейси. - Да только ничего не
получилось. Пустой номер... Да, должно быть, у нашего Джентльмена Джима на
скачках в Прикнессе участвует лошадка. Если же нет - тогда непонятно,