Анатолий Рыбаков

Дети Арбата
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1

Самый большой дом на Арбате - между Никольским и Денежным переулками, теперь они называются Плотников переулок и улица Веснина. Три восьмиэтажных корпуса тесно стоят один за другим, фасад первого выложен белой глазурованной плиткой. Висят таблички: "Ажурная строчка", "Отучение от заикания", "Венерические и мочеполовые болезни"... Низкие арочные проезды, обитые по углам листовым железом, соединяют два глубоких темных двора.

Саша Панкратов вышел из дома и повернул налево - к Смоленской площади. У кино "Арбатский Арс" уже прохаживались парами девочки, арбатские девочки и дорогомиловские, и девочки с Плющихи, воротники пальто небрежно приподняты, накрашены губы, загнуты ресницы, глаза выжидающие, на шее цветная косынка - осенний арбатский шик. Кончился сеанс, зрителей выпускали через двор, толпа выдавливалась на улицу через узкие ворота, где к тому же весело толкалась стайка подростков - извечные владельцы этих мест.

Арбат кончал свой день. По мостовой, заасфальтированной в проезжей части, но еще булыжной между трамвайными путями, катили, обгоняя старые пролетки, первые советские автомобили "ГАЗ" и "АМО". Трамваи выходили из парка с одним, а то и двумя прицепными вагонами - безнадежная попытка удовлетворить транспортные нужды великого города. А под землей уже прокладывали первую очередь метро, и на Смоленской площади над шахтой торчала деревянная вышка.

Катя ждала Сашу на Девичьем поле, у клуба завода "Каучук", скуластая сероглазая степная девчонка в свитере из толстой деревенской шерсти. От нее попахивало вином.

- Выпили с девчатами красного. А тебе праздника нет?

- Какой праздник?

- Какой... Покров.

- А...

- Вот тебе и "а"...

- Куда пойдем?

- Куда... К подруге.

- Что взять?

- Закуска там есть. Купи водки.

По Большому Саввинскому переулку, мимо старых рабочих казарм, откуда слышались пьяные голоса, нестройное пение, звуки гармоники и патефона, потом по узкому проходу между деревянными фабричными заборами они спустились на набережную. Слева - широкие окна фабрик Свердлова и Ливерса, справа - Москва-река, впереди - стены Новодевичьего монастыря и металлические переплеты моста Окружной железной дороги, за ними болота и дуга, Кочки и Лужники...

- Ты куда меня ведешь? - спросил Саша.

- Куда, куда... Иди, нищему деревня не крюк.

Он обнял ее за плечи, она попыталась сбросить его руку.

- Потерпишь.

Саша еще крепче сжал ее плечо.

- Не бунтуй.

Четырехэтажный неоштукатуренный дом стоял на отшибе. Они прошли по длинному коридору, слабо освещенному, с бесчисленными дверьми по сторонам. Перед последней дверью Катя сказала:

- У Маруси друг... Ты ничего не спрашивай.

На диване, лицом к стене, спал мужчина, у окна сидели мальчик и девочка лет по десяти-одиннадцати, они оглянулись на дверь, поздоровались с Катей. У кухонного столика в углу комнаты, рядом с рукомойником, возилась маленькая женщина, много старше Кати, с миловидным добрым лицом. Это и была Маруся.

- А мы заждались, думали, не придете, - сказала она, вытирая руки и снимая фартук, - думали, загуляли где... Вставайте, Василий Петрович, гости пришли.

Мужчина поднялся, худой, хмурый, пригладил редкие волосы, провел ладонью по лицу, сгоняя сон. Воротничок его рубашки примялся, узел галстука был опущен.

- Пироги засохли, - Маруся сняла полотенце с лежавших на столе пирогов из ржаной муки. - Этот с соей, этот с картошкой, а тот с капустой. Тома, подай тарелки.

Девочка поставила на стол тарелки. Катя сняла жакет, достала из буфета ножи и вилки, сразу стала накрывать на стол, знала, где что лежит, видно, бывала тут не раз.

- В комнате убери! - приказала она Марусе.

- Заспались после обеда, - оправдывалась та, снимай со стульев одежду, - и ребята бумагу нарезали, подбери бумагу, Витя.

Ползая по полу, мальчик собрал обрезки бумаги.

Василий Петрович умылся под умывальником, подтянул галстук.

Маруся отрезала ребятам по куску от каждого пирога и поставила на окно.

- Ешьте.

Василий Петрович разлил водку.

- С праздником!

- Под столом встретимся! - Катя посмотрела на всех, кроме Саши. Она в первый раз привела его к своим знакомым, пила здесь водку, а с ним пила только красное вино.

- Какого черноглазого себе отхватила! - весело проговорила Маруся, кивая на Сашу.

- Черноглазого и кудрявого, - усмехнулась Катя.

- В молодости волосы вьются, в старости секутся, - объявил Василий Петрович и снова взялся за бутылку. Теперь он не казался Саше хмурым, в его разговорчивости было желание поддержать знакомство. И Маруся глядела на них ласково, понимающе.

Саше было приятно Марусино покровительство, нравился этот дом на окраине, песня и гармошка за стеной.

- Что же вы но едите? - спросила Маруся.

- Ем, спасибо, вкусные пироги.

- Было бы и-з чего, не такие бы испекла - дрожжей и тех не достанешь. Спасибо, Василий Петрович принес.

Василий Петрович сказал что-то серьезное но поводу дрожжей.

Ребята попросили еще пирога.

Маруся снова отрезала им по куску.

- Думаете, для вас одних наготовлено?! Кончилась ваша гулянка, умывайтесь!

Она собрала их постели и понесла из комнаты, к соседке.

Дети ушла спать. Потом собрался и Василий Петрович. Маруся пошла его провожать. Уходя, сказала Кате:

- Чистую простыню в шкафу возьми.

- Зачем он ей нужен? - спросил Саша, когда за Марусей закрылась дверь.

- Муж бегает от алиментов, ищи его, жить-то надо.

- При детях?

- Голодными лучше сидеть?

- Старый он.

- И она не молодая.

- Что же не женится?

Она исподлобья посмотрела на него.

- А ты на мне чего не женишься?

- Тебе замуж хочется?

- Хочется... Ладно! Давай спать ложиться.

И это было необычно. Каждый раз ему приходилось добиваться ее так, будто они встречаются впервые, а сегодня сама стелит постель, раздевается. Только сказала:

- Свет потуши.

Потом перебирала пальцами его волосы...

- Сильный ты, любят тебя, наверно, девки, только неосторожный, - она наклонилась над ним, заглянула в глава, - рожу тебе черноглазенького, не боишься?

Рано или поздно это должно было случиться. Ну что ж, сделает аборт, ребенок не нужен ни ему, ни ей.

- Ты беременна?

Она уткнулась головой в его плечо, прижалась к нему, будто искала защиты от несчастий и невзгод своей жизни.

Что он знает о ней? Где она живет? У тетки? В общежитии? Снимает угол? Аборт! Что скажет она дома, какой бюллетень предъявит на работе? А вдруг пропустила сроки? Куда денется с ребенком?

- Если попалась, рожай, поженимся.

Не поднимая головы, она спросила:

- А как малого назовем?

- Решим, времени много.

Она опять засмеялась, отодвинулась от него.

- Не женишься ты, да и не пойду я за тебя. Тебе сколько? Двадцать два? Я и то старше тебя. Ты образованный, а я? Шесть классов... Выйду, только не за тебя.

- За кого же? Интересно.

- Интересно... Парень один, наш деревенский.

- Где он?

- Где, где... На Урале, приедет и заберет меня.

- Кто он?

- Кто... Механик.

- Ты давно его знаешь?

- Сказала ведь, с одной деревни.

- Что же он до сих пор на тебе не женился?

- Не перебесился, вот и не женился.

- А теперь перебесился?

- Теперь ему уже тридцать. У него, знаешь, какие барыньки были...

- Ты его любишь?

- Ну, люблю...

- А почему со мной встречаешься?

- Почему да почему... Мне тоже жить хочется. Допрашивает, как в милиции, ну тебя!

- Когда же он приезжает?

- Завтра.

- И мы с тобой больше не увидимся?

- На свадьбу позвать?.. Он здоровый, стукнет, и нет тебя.

- Это еще посмотрим.

- Ох, ох...

- Но ведь ты беременна.

- Кто сказал?

- Ты сказала.

- Ничего я тебе не говорила. Сам придумал.

В дверь тихонько постучали. Катя открыла Марусе, снова легла.

- Проводила, - Маруся зажгла свет, - чай пить будете?

Саша потянулся за брюками.

- Чего вы? - сказала Маруся. - Не беспокойтесь.

- Он стеснительный, - усмехнулась Катя, - стесняется гулять со мной, жениться хочет.

- Жениться недолго, - сказала Маруся, - и развестись недолго.

Саша налил в стакан остатки водки, закусил пирогом. В общем-то, он должен быть благодарен Кате за то, что все так благополучно кончилось. Механик этот, наверно, и вправду есть, но не в нем, в сущности, дело. Дело в том, что она опять дразнит его, а он раскис, дурачок. Саша поднялся.

- Ты куда? - спросила Катя.

- Домой.

- Что вы, честное слово, - забеспокоилась Маруся, - спите, утром поедете, а я у соседей переночую, никому не мешаете.

- Надо идти.

Катя смотрела хмуро.

- Дорогу найдешь?

- Не заблужусь.

Она притянула его к себе.

- Останься.

- Пойду. Счастливо тебе.

Хорошая все-таки девчонка! Жаль, конечно. И, если она не позвонит, они никогда больше не увидятся: адреса он не знает, не дает она адреса - "Тетка заругает", даже не говорит, на какой фабрике работает. - "Будешь возле проходной отсвечивать".

Раньше она изредка звонила ему из автомата, они шли в кино или в парк, потом уходили в глубину Нескучного сада. Белели под луной парусиновые шезлонги, Катя отворачивалась. "Чего придумал... Вот пристал тоже..." А потом приникала к нему, губы сухие, обветренные, перебирала шершавыми руками его волосы.

- Я тебя первый раз за цыгана приняла. Возле нашей деревни цыгане стояли, такие же черные. Только кожа у тебя гладкая.

Летом, когда мама была у сестры на даче, она приходила к нему, глаза сердитые, стеснялась сидевших у подъезда женщин. "Пялят зенки. Больше в жизни не приду".

Позвонив, обычно молчала, потом вешала трубку, звонила опять...

- Катя, ты?

- Ну, я...

- Что же не отвечала?

- И не звонила даже...

- Встретимся?

- Где это мы встретимся?..

- Возле парка?

- Придумал... На Девичку приезжай.

- В шесть, в семь?

- Побегу я в шесть...

Все это Саша вспоминал теперь, ждал ее звонка. На следующий день он хотел побыстрее вернуться из института домой - вдруг позвонит. Но остался делать стенную газету к октябрьским праздникам. А потом его вызвали на заседание партбюро.

Свободных мест у двери не было. Саша протиснулся между сдвинутыми рядами стульев, задевая тесно сидящих людей, вызвав недовольный взгляд Баулина, секретаря партбюро, русоволосого крепыша с округлым, простым, упрямым лицом, с широкой грудью, выпирающей под синей сатиновой косовороткой, застегнутой на короткой шее двумя белыми пуговичками. Проследив, как Саша уселся в углу, Баулин снова повернулся к Криворучко.

- Это вы, Криворучко, сорвали строительство общежитии. Объективные причины никого не интересуют! Фонды переброшены на ударные стройки? Вы отвечаете не за Магнитку, а за институт. Почему не предупредили, что сроки нереальны? Ах, сроки реальны... Почему не выполнены? Вы двадцать лег в партии?.. За прошлые заслуги в ножка поклонимся, а за ошибки будем бить.

Баулинский тон удивил Сашу. Заместителя директора Криворучко студенты побаивались. В институте поговаривали о его знаменитой военной биографии: до сих пор носит гимнастерку, галифе и сапоги. Этот сутулый человек с с длинным унылым носом, с мешками под глазами никогда ни с кем не вступал в разговоры, даже на приветствия обычно отвечал только кивком головы.

Криворучко опирался рукой на спинку стула, Саша видел, как дрожат у него пальцы. Слабость в человеке, всегда таком грозном, выглядела жалкой. Но материалов для стройки действительно не давали. А сейчас никто ее хочет об этом думать. Только Янсон, декан Сашиного факультета, невозмутимый латыш, обращаясь к директору института Глинской, примирительно сказал:

- Может быть, дать еще срок?

- Какой?! - со зловещим добродушием спросил Баулин.

Глинская молчала. Сидела с обиженным видом человека, которого наградили таким негодным заместителем. Поднялся аспирант Лозгачев, высокий, вальяжный, театрально воздел руки.

- Неужели и лопаты отправили на Магнитку? Студенты пальцами ковыряли мерзлую землю? Вот сидит комсорг группы, пусть скажет, как они без лопат работали.

Баулин с любопытством посмотрел на Сашу. Саша встал.

- Мы без лопат не работали. Как-то раз кладовая оказалась закрытой. Потом вернулся кладовщик и выдал лопаты.

- Вы долго ждали? - не поднимая головы, спросил Криворучко.