Валерий Елманов

Знак небес

Обреченный век – 4

Аннотация

Князю Константину предстоят новые испытания. На этот раз его соперник Ярослав действует коварнее, решая ударить сразу с трех сторон. Надо не только выдержать натиск заклятого врага, но и спасти свою возлюбленную, и решить судьбу черниговских княжичей, взятых с поличным у сожженного села, и заплатить должок волжским булгарам, что разграбили Великий Устюг, и заступиться за русичей, что томятся во Владимире, в монастырских застенках…

А тут еще обыкновенная щепка, выдаваемая Константином за частицу креста господня, вдруг проявляет волшебные свойства. Возможно, это знак небес: русским землям пора объединяться вокруг Рязани…

Валерий Елманов
Знак небес

Моим дорогим любимым сестрам

Валентине СЕРГЕЕВОЙ,

Тамаре ДЕМИНОЙ

и Людмиле ПАНИНОЙ

с пожеланием всяческих благ,

здоровья и счастья,

посвящаю я эту книгу.

Да ведают потомки православных

Земли родной минувшую судьбу,

Своих царей великих поминают

За их труды, за славу, за добро…

А. С. Пушкин

ПРОЛОГ
РУССКИЕ КОРАБЛИ В ГАВАНЯХ ЛАНГЕДОКА

Separo tea ab Ecclesia mllitante atque triumphante1 .

Прямо в центре Южной Франции лежит огромная плодородная равнина. Сразу за нею высятся могучие Пиренеи, а еще чуть дальше лежат несколько христианских королевств, которые постепенно и методично вытесняют мусульман со своего полуострова. Там почти всегда идет воина.

Здесь же, в благодатных краях, щедро залитых солнцем, сражения до недавнего времени в основном случались только на любовном фронте. И неслучайно лучшие трубадуры того времени происходили родом именно из этого края, столицей которого являлась роскошная Тулуза. Этот город в ту пору превосходил по могуществу и блеску даже Париж и по праву считался некоронованной столицей всей Южной Франции.

Ее государи – Раймониды любили роскошь и негу, утонченные забавы и философские беседы. Графы Тулузские проявляли снисходительность к своим подданным, даже если те несколько уклонялись в своих верованиях от строгих канонов святой католической церкви. Они были снисходительны к ним до того, что однажды вызвали самый настоящий гнев римского престола, который объявил им воину.

Впрочем, даже сейчас, взглянув на эти места, никак нельзя было сказать, что здесь уже добрый десяток лет ведутся боевые действия. Во всяком случае, все так же плодоносили виноградники, мирно цвели оливковые рощи, а тучные нивы попрежнему приносили богатые урожаи.

Но двум всадникам, неспешно скачущим по дороге, ведущей к Тулузе, было не до любования красотами южной природы, пробуждающейся под лучами яркого, хотя еще и не очень жаркого солнышка. Да и откуда ему быть жарким, когда только начал отсчет первый весенний месяц. Они были заняты беседой.

– А что такое вообще церковь? Это организация, которая, пользуясь предрассудками и людскими суевериями, норовит встать посредником между людьми и богом2. Причем самовольно, ведь сам бог их на это отнюдь не уполномочивал, – седовласый мужчина, восседающий на вороном жеребце, замолчал и ожидающе покосился на своего спутника.

Тот был явно не согласен, но возразил учтиво:

– Но ведь они несут добро людям, отец. Добро, утешение и слово божье. Учат жить по святым заповедям Христа.

Седовласый в ответ лишь насмешливо хмыкнул, заявив:

– Вначале они залезают к тебе в кошель, со словом божьим на устах выгребают все, что там есть, а уж потом произносят… это свое утешение, но только ровно на ту сумму, которую у тебя выгребли. А что до слова божьего, то почем нам знать, какое оно на самом деле. Или ты и впрямь думаешь, что в библии и прочих священных текстах каждая буква начертана с божьего соизволения?

Молодой собеседник седовласого человека, юноша лет двадцати, осторожно заметил:

– Знаешь, батюшка, сдается мне, что святой престол в Риме был прав, подозревая тебя в ереси. А ведь ты ныне должен ежедневно и ежечасно доказывать иное – что ты благонравный католик и что, как и подобает графу Тулузскому, неустанно призываешь своих подданных следовать твоему примеру.

– И тогда этот паяц с митрой на голове, уверившись в искренности правителя, отстанет от Раймона VI3, – горько усмехнулся седовласый и протянул: – Если бы все было так просто, тогда мы не сидели бы с тобой здесь, в Тулузе, и не ждали бы, когда по велению своего короля французское войско подойдет для осады нашего города. Поверь, сын, в этом мире даже родственные узы ничто, когда речь идет о дележе власти. Иначе Филипп Август никогда бы не отправил в наши края своих рыцарей, да еще под командованием наследного принца. Всетаки он мой кузен4.

– Мы отобьемся, – уверенно произнес молодой человек и, гордо вскинув голову вверх, еще раз повторил: – Мы непременно отобьемся.

– Вспомни Марманд5, – посуровел лицом Раймон.

– Тулуза не Марманд, – упрямо тряхнул головой молодой граф6. – Ее так просто не взять, если только будет кому оборонять город. Вот почему я еще раз настоятельно прошу тебя – воспрети жителям покидать Тулузу. Вчера из города ушли еще две семьи. Ушли, чтобы сесть на корабли из Руси, которые вот уже полгода стоят в наших морских гаванях.

– Разве похристиански запрещать человеку бежать от смерти? – задумчиво протянул его отец. – Они чувствуют свою обреченность, и они правы. Я не берусь спорить – возможно, в этот раз мы и впрямь отобьемся, но тем самым только отсрочим свой конец. Пойми, сынок, что это не обычная воина двух государей. В этом случае мы еще имели бы шансы на спасение. Рим объявил крестовый поход7, натравил на нас всех рыцарей – вот что страшно. Знаешь, когда мне окончательно стало ясно, что мы проиграем? Когда с разницей всего в год произошли два события. Вопервых, погиб твой тесть Педро II8. Вовторых, Филипп Август разбил своих врагов при Бувине и ЛаРошоМуане9. Тем самым он окончательно развязал себе руки на севере и может теперь вплотную заняться югом, то есть нами с тобой, мой мальчик. И теперь смотри, что получается – на престолах тех стран, которые могли бы нам помочь, сидят дети10, да и когда они подрастут, нам от них тоже ничего хорошего ждать не придется, судя по их наставникам11. Следовательно, помощи ждать неоткуда, а в одиночку нам все равно не выстоять. Главное же – против нас римский папа, то есть у Филиппа и в этом отношении руки развязаны.

– Но почему церковь так страстно желает истребить катаров12? Ну, еретики, конечно, но они же никого не трогают.

– Вопервых, они постоянный живой упрек для римской курии. Ты посмотри, как живут эти святоши. Если я тебе начну перечислять всех любовниц нашего трубадура13, то у меня пальцев на руках не хватит. Причем порой он развлекается с двумя, а то и с тремя сразу. А взять епископа Каркассонского, благочестивого Ги из ВодеСернея. Сколько он развратил девочек, даже не дожидаясь их конфирмации14, – уму непостижимо.

– Однако же о папском легате АрноАмальрике15 ты такого сказать не можешь.

– Такого – нет. Но у него, да ты и сам знаешь это, грехи намного страшнее. Вспомни, что этот зверь в сутане сказал французским рыцарям десять лет назад, когда они осаждали мой милый славный Безье?16 – и, прикрыв глаза, старый граф медленно процитировал: – «Убивайте всех, бог признает своих». А костры в Минерве и Лаворе? Это ведь тоже его работа. И этот зверь называет себя служителем божьим, – произнес он с горечью. – Так что поверь, сын, римская церковь не успокоится до тех пор, пока не выжжет каленым железом весь наш благословенный юг. Ты думаешь, просто для еретиков утвердили кары на Латеранском соборе?17 Неет, милый. Они в первую очередь предназначены для нашего края.

– Но почему, почему?!

– Я же сказал тебе, что они – живой упрек. И сам папа, и прочие уже давно наплевали на заповеди Христа, да еще так смачно, а тут катары показывают, как на самом деле должны себя вести и верующие, и, особенно, священнослужители. Народто не дурак. Он умеет сравнивать, и это сравнение явно не в пользу Рима18. Те сегодня только возвеличивать себя и могут. Сам вспомни. Ведь еще совсем недавно папы именовали себя наместниками святого Петра, а сейчас они уже огого – наместники Христа19. Ты что же, всерьез думаешь, что это он сам назначил их? Да он давно плачет там, на небесах горючими слезами, глядя, как его имя ежедневно и ежечасно позорит церковь.

– И только в этом все дело? – прошептал сын.

– Нет, но это самая главная причина. А так разногласий у них хватает. Того же Христа, например, возьми. Церковь считает его кем? Богом, который родился, чтобы искупить людские грехи своими муками. А у катар он кто? Только ангел, небесный посланец, который пришел указать людям путь к спасению. И даже страдания его были не настоящими, а мнимыми, ведь плоть ангельскую ни один палач на самом деле прибить к кресту не смог бы при всем желании. И дева Мария у них тоже ангел. Да, кстати, о кресте, – оживился отец. – Ведомо ли тебе, что они и его отвергают, говоря, что нельзя поклоняться орудию позорной пытки? Впрочем, они и воскрешение Христа во плоти тоже не признают.

– Не признают?! – ахнул молодой граф.

– Разумеется, – усмехнулся Раймон VI. – Сам посуди. Если отталкиваться от их убеждений, то все выглядит вполне логично. Ангел же не может умереть, верно? Следовательно, воскреснуть ему тоже не дано.

– Да христиане ли они вообще?!

– Смотря из чего исходить, – спокойно, почти равнодушно пожал плечами старый граф. – Если понимать под нашей верой главным образом божественность Христа – тогда нет. А если смотреть на то, как они себя ведут, как живут, верят, молятся, сравнить их епископов с католическими, то тогда выходит, что онито и есть самые настоящие христиане, а все прочие – увы.

– Ну, тогда им на Руси будет хорошо. Еретики едут в гости к схизматикам, – усмехнулся молодой Раймон.

– Не думаю, – вздохнул его отец. – Та церковь, что победила, везде одинакова. Она везде цепляется за власть и всюду в первую очередь боится конкурентов, среди которых самыми главными почитает отнюдь не чужие веры, вроде мусульманства. Посмотри вокруг и ответь мне, кого Рим истребляет наиболее беспощадно? Молчишь, а я тебе скажу. В первую очередь они устраивают гонения на еретиков, которые верят почти так же, разве лишь самую чуточку иначе. То же самое и у схизматиков. А почему? Потому, что они конкуренты, которые, дай им волю, могут и деньги отнять, и власти лишить. А церкви только деньги с властью и нужны.

– На словахто они… – возразил было сын, но старый граф только пренебрежительно махнул рукой.

– На словах мы все намного лучше. Чтобы судить о чемто, смотри на дела. Тогда и поймешь, что церковь – сплошное лицемерие, как у нас, так и у восточных христиан, иначе они не благословляли бы любую власть, каким бы мерзавцем ни был тот или иной правитель. Главное для всех них – это деньги и власть, – повторил он жестко.

– Но папы часто враждуют с императорами, – возразил молодой граф.

– Лишь в тех случаях, когда дело касается денег и власти, – последовал категоричный ответ.

– Однако я читал, что у восточных схизматиков такой нетерпимости нет. В той же Византии и ариане20 в войске у императора служили и монофизиты21, и прочие. Да и среди священников у них не водится таких мерзостей, как у наших.

– Знаю, – кивнул старый граф. – Но это только потому, что у них в каждом государстве свой глава церкви, и каждый из них подчиняется своему правителю. А что было бы, если бы он был у них одинединственный, как у нас, да еще имел свою территорию, свои земли, ну, пусть хотя бы в той же Руси, то есть не зависел бы ни от одного короля, ни от одного императора? Неужели ты думаешь, что там не было бы такой же дряни, как у нас, а то и побольше? Просто им сейчас такой воли не дают, какая у папы римского имеется, вот они и не распоясались до конца. Кстати, читал я один манускрипт, так там описывается, что византийский император Алексей I только в море утопил22 десять тысяч своих еретиков. А сколько человек он спалил на кострах, и вовсе не сосчитать. Разумеется, все это по требованию церкви. Так что и там она зверствует. Но в тех краях инакомыслящие, может, и выживут, а в наших…

Он вежливо повернул своего коня ближе к обочине и учтиво уступил дорогу большому крестьянскому возу, нагруженному всякой домашней утварью, едущему навстречу. На целой горе всевозможного скарба гордо возвышался совсем юный широкоплечий малый в белой рубахе. Остальные домочадцы шли возле телеги. Завидев графа, мужчины торопливо поскидывали шапки, низко кланяясь, а женщины просто склонились в почтительном поклоне.

– Уезжаешь, Микаэль, – не спросил, а скорее констатировал седой граф.

– Бросаешь Тулузу, – не сдержался, чтобы не вставить упрек, молодой человек.

Отец недовольно оглянулся на сына, но ничего не сказал.

– Так я… – протянул смущенно пожилой отец семейства, но Раймон VI понимающе махнул рукой.

– Я не держу зла, – мягко произнес он. – Езжайте и… удачи вам.

– И вас благослови бог, – облегченно выдохнул глава семьи, натягивая шапчонку поглубже на самые уши и задумчиво глядя вслед своим бывшим властителям.

– И вам… удачи, – произнес он вдогон.

– Не надо держать тех, кто собрался ехать на Русь, – сумрачно повторил граф, обращаясь к сыну.

– А ты видел, какие у него дюжие сыновья? – возразил молодой. – Сегодня Тулуза потеряла еще двух своих защитников.

– Они не верят в нас, – возразил отец. – Если воин не верит в успех своего дела, не верит в победу, то это плохой воин. Они не оченьто помогли бы нам и погибли бы сами. Зачем таких держать? Если уж мы не можем защитить своих подданных, то не будем им мешать искать спасения самим, – и повторил твердо: – Не держи. Тем более, как я слыхал, корабли и так вотвот отплывут.

– Месяц назад я был там, – вздохнул с легкой долей зависти сын. – Видел этих русичей. Воины в том караване – на диво. Я и сам не маленький, но там чуть ли не каждый выше меня на голову, а то и на две. Как раз один из них бочонки с вином в порту покупал. Я все думал, как он их понесет. Неудобно же – он один, а бочонков два. Так ты представляешь, он один на плечо взвалил, а второй себе под мышку взял и так до самого корабля шел не останавливаясь. Вот бы их нам, в Тулузу.

– Пробовал?

– Куда там, – вздохнул сокрушенно молодой граф. – Сказали, что князь им не велел никуда встревать без нужды, а ослушаться они не смеют.

– А если заплатить побольше? – заинтересовался отец.

– И слушать не захотели. Говорят, что им после этого на Русь дорогу закроют, а они без Рязани своей никуда. Я думаю, надо бы их князю Константину написать, предложить денег. Кто от золота откажется, верно?

– Навряд ли что у тебя выйдет, – покачал седой головой граф. – Это только глупцы все на золото меряют. А он, судя по тому, что в такие дальние края за людьми послал, а главное, не побоялся, что еретики, – человек умный.

– Попробовать все равно можно, – настойчиво сказал сын.

– Попробуй, – уступил отец. – А вдруг и впрямь что выйдет.

Он пришпорил коня, и оба поскакали к показавшимся вдали грозным серым башням Тулузы, щедро заливаемым яркими лучами весеннего солнца.

А корабли и впрямь уже готовились к отплытию.

Русичи, приплывшие еще поздней осенью прошлого, 1218 года и прожившие до самой весны на южных французских берегах, и так уже заждались. Потомуто, едва в Средиземном море угомонились зимние шторма, сменившись затишьем грядущей весны, они подняли паруса и взяли курс на Русь.

Судов было не столь уж и много – не больше двух десятков, зато шума и гама хватало. Каждая семья, решившаяся уехать, как правило, имела не меньше двухтрех детей. Собственно, и уезжалито люди в первую очередь для того, чтобы спасти их. В то, что проклятые католики, которые даже разговаривать толком не умеют23, отстанут, перестанут приходить, грабить, жечь и убивать, никто из уезжающих не верил. Те, кто продолжал на это надеяться, остались дома, в благодатном Лангедоке. Впереди переселенцев ждали неизвестные берега, неведомые дали, но главное, во что им очень хотелось верить, – спокойные правители, которые не будут препятствовать новым своим подданным молиться так, как им хочется.

Успела на один из кораблей и семья крестьянина Микаэля. Правда, в самый последний момент, чуть ли не за пару часов до отплытия, но это уже не важно.

Всего же переселенцев было не так уж и много – чуть больше двух сотен семей, так что купец Исаак, не желая упустить дополнительной выгоды, умудрился прихватить еще и товары, которые должны были ему принести немалый доход.

Душа купца радовалась. Помимо того, что он получил от князя Константина и тех золотых монет, что были взяты с переселенцев, он еще и сделал благочестивое дело. Ведь из этих двух сотен семей каждая десятая относилась к его соотечественникам. Они хоть и оказались не столь легкими на подъем, как рассчитывал Исаак, но главное – это первая ласточка, которая, как известно, весны не делает, но с собой ее несет.

А кроме того, купец не забывал и про многие другие выгоды, которые он выговорил у князя. Например, право на беспошлинную торговлю по всему Рязанскому княжеству. Одно это дорогого стоило.

Он вспомнил, как они ожесточенно торговались, и восхищенно поцокал языком. Воистину, рязанский князь – непростой человек и думает не только о всяких пустяках вроде воин с соседями и прочей ерунды. Больше того, если бы он отбросил все эти глупости, то, поплавав всего дватри лета с ним, Исааком, вполне бы смог стать приличным, уважаемым купцом.

Ведь то же право на беспошлинную торговлю он урезал с пяти лет всего до года. Это же надо так изловчиться, чтобы в пять раз сократить изначальные купеческие требования. Вай ме! А как лихо он окрутил его с теми же гривнами?! Просто восторг берет, невзирая на то что надули самого Исаака. Расплатилсято князь товарами, преимущественно мехами, да еще и оценил их в пять раз дороже, чем Исаак обычно покупал на Руси, уверенно заявив при этом, что купец все равно свое возьмет, но так и быть – разницу он ему дарит.

Еврей жалобно застонал, вспомнив, как битый час доказывал Константину, что за эти меха он возьмет самое большое вчетверо, да и то если не будет других конкурентов. То есть выйдет, что он, Исаак, потеряет аж двадцать процентов.

Но купец тут же вновь восхищенно покачал головой, припоминая княжеское коварство.

– Хорошо, – сказал тот. – Я не буду спорить. Я просто найму две лишние ладьи, загружу их этими мехами и пошлю с ними своего человека. Думаю, что он их продаст даже по более высокой цене, но тебе гривны отдаст по уговору, а разницей окупится стоимость ладей, и коечто, скорее всего, останется. Кому от этого лучше будет? Мне. Просто я не хочу, чтобы было плохо тебе, потому и предлагаю такие выгодные условия. Но раз ты на них не согласен…

После чего бедному Исааку ничего не оставалось, как завопить, что он, конечно же, согласен, но не ради выгоды, а только ради хорошего человека, которому так не хочется причинять лишние хлопоты. Ведь князю придется искать ладьи, тратить гривны, чтобы их нанять, обременять своих людей дальними поездками неведомо куда, и все только изза того, что он, Исаак, вовремя не пошел навстречу хорошему человеку. Да он готов все меха взять даже в убыток самому себе, лишь бы не терять дружбы с таким замечательным, славным князем.

После чего они ударили по рукам и долго дружно смеялись – оба довольные тем, как все удачно закончилось.

Нет, не зря Исаак тогда так хитро подсказал рязанскому князю про своего самого опасного соперника – арабского купца ИбнальРашида. Как знать, если бы не эта его мудрая мысль, что не все с ним ладно, не все чисто, то, может, именно этот араб сейчас бы плыл по морю, возвращаясь из Франции на Русь.

Впрочем, почему «может»? Так оно и было бы. Сабля из дамасской стали, которую араб подарил князю, да еще щедро украшенная драгоценными камнями, намного перевешивала скромное подношение самого Исаака, отделавшегося кипой бумаги. Если бы несчастный еврей не бросил вовремя на свою чашу весов веское слово, то на его месте сегодня непременно был бы араб. Но так как надежная репутация в торговом деле стоит даже чуточку дороже, чем дамасская сабля, то все получилось наоборот.

Хорошо ли поступил Исаак? Глупец скажет, что это подлость, но потомуто он и глупец. На самом же деле никакой подлости бедный еврей никогда не совершал и даже в мыслях не держал совершить. Он вообще стремится жить со всеми в мире. Ему бы пакостей не чинили, а уж он сам никогда и ни за что.

А что касается араба, то разве Исаак сказал князю чтото плохое про него? Ну, хоть словечко малое? Так, высказал некоторые свои мысли Тимофею Малому, такому же купцу, как и сам. Между прочим, очень хороший человек, хотя и не еврей. Впрочем, среди христиан тоже, как ни странно, встречаются весьма достойные люди, особенно на Руси.

Так вот, разве Исаак знал, что Малой передаст этот разговор рязанскому князю? Да нет же. Ну, может, догадывался немного, но уверенности в этом у него совершенно не было.

И опятьтаки кто мог предвидеть, как поступит сам князь, услышав от своего купца такие интересные новости? Никто. Все в руках всевышнего и все будет так, как захочется ему. Люди – только слепые орудия творца этого мира. Вот и он, Исаак, такое же простое орудие.

Да и не стряслось с ИбнальРашидом ничего дурного. Поговорил с ним князь, да и отпустил восвояси, разве что доверять чуточку меньше стал. Исаак же знал, что Константин – разумный человек. Был бы на его месте кто иной, скажем, его же родной братец Глеб, так бедный еврей никогда и ни за что не поделился бы с Малым своим мыслями и, упаси боже, своими подозрениями. Вот хоть кучу золота ему предложите, таки он все равно… Нет, если бы эта куча была очень большая, тогда… Хотя что об этом говорить. Где это золото и где бедный еврей – они же всегда в разных местах, и сойтись в этом мире им, наверное, так никогда и не доведется. Видно, так уж угодно Яхве.

А теперь, если отмести в сторону мысли о грустном, то есть о золотых и серебряных монетах в чужих кошелях, то вывод напрашивается следующий: нет и не было никому вреда от сказанного Исааком в нужное время и нужному человеку, а есть одна только польза. У бедного еврея она совсем маленькая, но зато у рязанского князя – огромная.

Вон каких замечательных людей везет ему Исаак. Один только Мойша из Авиньона чего стоит. Его золотое ожерелье носила на шее сама Элеонора Арагонская24, в серьгах его работы ныне красуется Бланка Кастильская25, браслеты, изготовленные им, дарил своей супруге Жанне Английской и сам Раймон VI…

А Исав из Тулузы. Какие платья он шил местной знати, какие камзолы! Да и жена его Сара – тоже мастерица хоть куда. Где в Тулузе самый пышный хлеб, самые румяные булочки, самые вкусные пирожки со всевозможной начинкой? Где, я вас спрашиваю, ответьте мне? Ах, не можете. Таки я сам вам отвечу – только у Сары.

Да и остальные, пусть не из числа соплеменников, но очень и очень достойные личности, уж вы поверьте старому Исааку, он толк в людях знает.

Ведь не чьито мечи, а именно работы Якоба из Лавора так высоко ценились по всему Лангедоку, а также Кастилии, Арагону, Бургундии, да мало ли где еще. А почему? Да все потому, что мастер он, каких поискать. Из дрянного железа такой прочный стальной меч выкует, что им можно не одну тысячу голов срубить, прежде чем тот затупится. Кольчугу работы его отца носили еще Раймон V и Раймон VI, а доспехи на будущего графа Раймона VII он делал уже сам. И на почтенного графа де Фуа делал, и на молодого виконта РаймонаРоже Транкавиля тоже потрудился.

А лекари с ним какие едут. Взять, к примеру, Зона из Каркассона. Сколько людей он вылечил, да каких людей! Ту же последнюю жену Раймона VI, например. Так бы и умерла бедняжка, если бы не Зон. Да и у самого графа здоровье он успешно поддерживал.

Вспомнив о графе, купец помрачнел. Вот тоже напасть для хорошего человека, и даже не просто хорошего, а замечательного. Во всяком случае, своих евреев он в обиду никому не давал и к нему, Исааку, никогда не выказывал ни презрения, ни грубости. Во всяком случае, никак не больше, чем по отношению к другим купцам – будь то злобные мусульмане или мрачные христиане.

И что им всем не живется в мире? Хочешь, расти хлеб, хочешь, бей зверя, хочешь, торгуй всем этим. Нет, они таки ничего не хотят. Конечно, прийти и отнять намного проще. А чтобы им взять да задуматься – сегодня ты отнял у одного, завтра – у другого, но придет время, и грабить будет просто некого, и что вы будете тогда делать, я вас спрашиваю?

Или вот те же морские разбойники. Зачем пугать своими воинственными воплями, зачем стрелять из луков в беззащитных купцов и их людей? Ты подплыви спокойно, скажи, мол, Исаак, жить мне не на что, а кушать хочется, и Исаак даст тебе… хороший совет, как разбогатеть, даже несколько хороших советов даст, причем один другого лучше, и все совершенно бесплатно.

Если к нему подоброму, то и он щедрость способен проявить. Исаак может даже подарить шкурку… лисью, нет, заячью, если человек сильно замерз. Только не надо во время этой просьбы махать у него перед носом мечом, да еще остро наточенным. Он и так даст одну, нет, даже две, или совсем много – три шкурки. Ему, Исааку, не жалко. Возьми, а когда согреешься – вернешь, если у тебя еще осталось чуточку совести. Если нет – ну что ж, пусть будет убыток. Бедному несчастному еврею не привыкать к убыткам.

Если хорошенько задуматься, только очень хорошенечко, таки вся жизнь человеческая – сплошной убыток, а у купца – двойной. Этому дай, здесь заплати, тут заплати – расстройство, а не жизнь. А если налетят морские грабители, то и вовсе.

Он оглянулся назад, на корму, где лежали, блаженно подставив лицо яркому весеннему солнышку, двое дюжих рязанских дружинников. Двое из двухсот – по десятку на каждый корабль, – которых ему дал для охраны все тот же рязанский князь, и мечтательно подумал, что, пожалуй, в этот раз он таки ничего не даст разбойникам. Не маленькие, пора научиться самим на хлеб зарабатывать.

Вот когда таких богатырей не будет рядом, тогда придется резко подобреть. Но такое вряд ли случится, ведь это первая, но далеко не последняя его поездка по княжескому поручению в те края, где ныне грозно бряцают мечами все кому не лень – от служителей Христа до гневных безумцеврыцарей.

А корабли тем временем, поймав парусами попутный ветер, будто на крыльях неслись по волнам. Все дальше и дальше от берегов Франции, все ближе и ближе к берегам Руси.

Глава 1
ТРОЙНОЙ ОХВАТ

Не многим, может быть, известно,

Что дух его неукротим,

Что рад и честно, и бесчестно

Вредить он недругам своим;

Что ни единой он обиды,

С тех пор как жив, не забывал…

А. С. Пушкин

– Дура! Дура ты и есть! – выскочил из сеней на высокое крыльцо своего терема взбешенный князь Ярослав и опрометью бросился вниз. Двое стремянных уже держали под уздцы оседланного жеребца.

Вздевая в стремя ногу, Ярослав мрачно покосился наверх, в сторону терема, чуть замешкался.

– Хоть бы для приличия вышла, – буркнул он зло, уже садясь в седло, еще немного помедлил, но, так и не дождавшись появления княгини Ростиславы, в сердцах с маху хлестнул коня.

За воротами терема переяславского князя уже ждала дружина. Была она невелика – сотни четыре, не больше. К тому же и сами вои в ней были уже не те, с прежними не сравнить. Но где они, прежнието?

Добрая треть их осталась лежать еще под Липицей, в сече с полками старшего брата Константина и своего же родного тестя Мстислава Удатного. Но тот урон был еще восполним.

А вот в битве под Коломной с рязанским князем Константином дружина полностью полегла. Тех, что тогда от погони ушли вместе с Ярославом, почитай, и двух десятков не наберется. Ярослав окинул мрачным взором своих новоявленных воинов. «Мечом не рубят – машут лишь, да и копьецом с луком тоже не больното владеть могут, а впрочем, что уж там про мечи и прочее языком молоть, когда иной после скачки лихой за зверем лесным к вечеру вовсе ногами не владеет, враскорячку к костру бредет, – он с тоской вздохнул. – Так бы и врезал неумехе окаянному, чтоб вдругорядь в седле грамотно сидел».

Оно, конечно, погонял князь их изрядно, коечему и научил, ан все не то. И опятьтаки самое главное – неопытные они пока. Почитай, ни у кого из новиков26 ни единой боевой сшибки не было. Тьфу, да и только.

Ярослав еще раз оглянулся на свой терем, и лицо его исказила кривая ухмылка. «Вышла все ж таки. Поняла, поди, неправоту свою, ан поздно уже».

Определенная неловкость все равно ощущалась. Уж больно плохое расставание у него с женой получилось. Но с другой стороны взять – чья здесь вина? Явно ведь не его. Онто как раз мирно хотел проститься. Подумаешь, слово неосторожное сказал. Так и то не про нее, а про девкухолопку неловкую, что охромела с этой зимы.

Ну, куда ей у княгини переяславской в услужении быть, когда нога вовсе, почитай, не сгибается. Он же не со зла предложил со двора ее выгнать, а взамен сразу пяток рязанских девок привезти – о Ростиславе заботу в които веки проявил. А что получил в ответ?

Ярослав припомнил недавний разговор и зябко поежился.

– А ежели бы твоя любимая сука Крыня охромела, ты бы ее тоже со двора… пинками? – спросила княгиня в ответ звенящим шепотом.

В глазах же ее вся синева вдруг напрочь исчезла, один черный угль в зрачках остался.