Андрей Уланов

Автоматная баллада

Аннотация

События, описанные в этой книге, сейчас выглядят совершенной фантастикой, а еще недавно казались фатально неизбежными. Она — о мире после Третьей мировой. Концепция «ядерного лета» придумана лично автором и с научной точки зрения являет собой ересь и чушь. Впрочем, идеи «ядерной зимы», равно как и все прочие сценарии последствий массового применения ЯО, пока не проходили проверки полномасштабным экспериментом. «Это всего лишь модель…»

И еще. Если вы не любите оружие — не читайте эту книгу. Вряд ли вам будет интересен рассказ о том, как оружие умеет любить.

Автор выражает глубокую благодарность участникам военно-исторического форума «ВИФ2НЕ» и особенно Борису, Седову, Максиму Попенкеру, Евгению Путилову и Александру Москальцу.

Оружие любит ласку, чистку

и смазку, все остальное — фигня.

Так говорил капитан Перовский, а он был умней меня.

Глава 1

Вот я — детище прогресса,

Магазин от «АКСа»,

Тридцать медных духов смерти

У меня внутри сидят.

Я без дела не скучаю —

В ствол патроны досылаю

И не знаю, не гадаю,

Кто в чье сердце полетит.

Для меня они — близняшки,

Все двойняшки да тройняшки,

Сколько их таких вот было —

Мне вовек не сосчитать.

Я — вершитель чьих-то судеб,

Я не знаю, что за люди

Примут гибель полной грудью

От моих пять-сорок пять.

Дмитрий Волжский

САШКА

Я слишком поздно заметил эту жабу. Вдобавок Сергей в тот момент держал слегу в правой, и пришлось сначала толкнуть его в бок, прямо в болотную грязь. И лишь потом стрелять, чувствуя, как каждое движение затвора захватывает добрых полcта граммов вонючей жижи. Жаба медленно падала на нас, смешно растопырив лапки и сверкая белыми крючками ядовитых клыков, пули прошивали ее насквозь, не успевая раскрыться, уносясь куда-то в низкое пасмурное небо — а я-то знал, какие это живучие твари, жабы-гребешки, и знал, что ни один жизненно важный орган мои пули пока не задели.

Наконец она тяжело плюхнулась в полуметре от меня, и я двумя пулями в упор вышиб из нее тот комочек студенистой дряни, который эта нелепость природы почитала своими мозгами, разнес, в ошметки превратил проклятую плоскую головку, — и над трясиной вновь повисла тишина.

— Вот ведь сука, — побулькал Сергей, вставая. Я не мог говорить, чертова жижа залепила буквально все, и лишь коротко кивнул в такт его движениям. — И ведь, главное, что обидно, ничегошеньки с этой твари полезного не взять! С паршивой белки и то… — он с размаху пнул тушку носком сапога, оттопыренные лапки рефлекторно дернулись — Сергей с воплем отскочил назад и едва не свалился с тропы.

Вообще-то он был не совсем прав — болотники охотно пользуются жабьим ядом, намазывая им наконечники самострельных дротиков. Только для этого надо уметь правильно вырезать железы, да и умеючи — без толстых перчаток, с одним ножом… пакостной возни минут на десять-пятнадцать. Не, нам такое сто лет не надо.

— Ноги, мля, промочил из-за нее… в сапог затекло. Во, мля…

«Сказал бы я, куда мне затекло, — зло подумал я. — До захода меньше получаса осталось, а до островка, если будем идти в прежнем темпе, минут сорок. А если еще и над каждой туевой жабой материться, так и все пятьдесят!»

— Ладно, мля, — выдохнул Сергей. — Щас все равно ни хрена не сделаешь… поползли, что ли…

И мы поползли.

По дороге к островку мы падали еще три раза, причем последний раз Серега при… приводнился? не, приболотился особо неудачно — на правый бок, плечом вперед, как раз туда, куда за пять минут до этого перевесил мой ремень. Срань господня… и мать моя фреза… я уже говорил сегодня, что чертова жижа была буквально везде? Так вот, в тот раз ни фига она не была везде, зато в этот забралась в такие места, о которых я уже черт-те когда забыл. И было той грязи до… короче, два раза «да ну его на хрен» и еще столько же!

— Ниче, Саня, — бормотал Сергей, придерживая меня правой. — Ща доберемся до островка, запалим костерчик, я тя разложу, устрою, гы-гы, тряпочный массаж, как в лучшем блядском салоне… еще чуть-чуть потерпи.

Я не отвечал — мне было хреново. Вернее, мне было не просто хреново — ко мне вплотную подбирался маленький полярный зверек зеленоватого оттенка. Зеленоватого, как эта проклятая жижа, которая теперь вытекала из меня… ох, как я счастлив, что Серега тащит меня сейчас в таком положении, что эта дрянь из меня хоть понемногу капает. Но все равно — господи, как мне хреново! Господи! Ну на кой ты придумал и сотворил болота?! А? Другого способа поиздеваться над людьми не нашлось? Ну и издевался бы себе… а я-то, я-то здесь при чем?!

Эх, если бы в этот момент мне на мушку попался тот проклятый старикан, который загнал нам с Серегой эту хренову карту, — блин горелый, пятьдесят пять патронов за нее отдали! Пятьдесят пять чистеньких, аккуратненьких, один в один автоматных патрончиков калибра семь зэпэтэ шестьдесят два, не моего калибра, а то бы хрена лысого он получил, а не патроны! Попался бы он нам сейчас — мамой-фрезой клянусь, высадил б в него полный рожок, не пожалел бы на гада! У-у-у… мля, не могу больше… утопите меня на хрен! Хочу тихо лежать на дне и раз в сто лет выпускать ма-ахонький пузырик, а потом снова засыпать на следующие сто лет.

И все-таки мы добрались до островка и упали с маху на влажную, похлюпывающую, но — черт ее побери! — твердую землю и минут двадцать валялись, как два трупа, без малейшего движения. Потом Сергей, кряхтя, словно столетний дед, поднялся, отволок меня чуть повыше, аккуратно прислонил к кривому деревцу и принялся рыться в мешке.

— Ща, Санек, — шептал он, — еще малехо потерпи… сварганю костерок… и сразу тобой займусь, лады?

Сам он тоже выглядел далеко не Аполлоном Бельведерским — так же как и я, весь, от макушки до пяток, измазан в грязи, оба сапога уже давно хлюпали на полболота, ладони ободраны о слегу. Но я твердо знал, что он не врет и, как только запалит костер и сможет видеть, что делает, он займется сперва мной, а лишь потом собой.

Потому что он, Сергей Шемяка по прозвищу Айсман, двадцати трех лет от роду, бродяга, «горелый следопыт» — человек. А я, «АКС-74», автомат. И я ему нужнее, чем он — мне!

КОВБОЙ

Если бы старший постовой знал это слово, он бы непременно сказал, что к ним приближается чоппер.

Однако старшой никогда не слышал про американских байкеров, равно как и про их любимые транспортные средства. Поэтому он ограничился плевком в дорожную пыль и обращенной к пулеметчику фразой:

— Колян, глянь, шо за хрень до нас ползет?

— Хрень, — вяло кивнул второй постовой. Ему было жарко, тоскливо и хотелось пить, а приближавшийся к блоку большой черный мотоцикл избавления от жары и жажды вовсе не сулил.

— Занятная, однако, хрень, — старшой, переломив обрез, несколько секунд сосредоточенно разглядывал медные кругляши гильзы, затем ловко выдернул из правого ствола патрон с мелкой дробью, вставив взамен картечный.

— Че-то она слишком тихая для ейных габаритов и скорости. Федькина колымага, так токо ручку тронь, ревет, аж на другом конце поселка куры бесятся.

— У Федькиного зверя двигло раздолбанное, — возразил пулеметчик, — и глушака нет.

— И черепа, — задумчиво добавил третий постовой.

— Да-а, — протянул старшой, глядя на подкатывающийся к блоку чоппер. — Башкень что надо.

Череп был укреплен над фарой и принадлежал он явно не травоядному. Как, впрочем, и не одному из ведомых постовому зверей. Похож на медвежий, но слишком вытянут впереди и клыки, клыки… клычищи. Из новых, видать, тварюка, свежевылупившихся. Ох, не приведи господь с такой повстречаться.

С другой стороны, сообразил старшой, кто-то уже повстречался с клыкастой зверюгой и, судя по трофею, небезуспешно.

— Эй, ковбой, — окликнул он мотоциклиста, — шо за башкень у тебя спереду привешена? А?

Позже старшой так и не смог объяснить своим подчиненным, что же побудило его назвать проезжего именно так: ковбой! Кое-какие воспоминания о киношных всадниках на горячих мустангах у него имелись, да вот незадача — на соратника Гойко Митича или Грегори Пека мотоциклист не походил совершенно. Длиннополый плащ из черной кожи, летный шлем с собольим хвостом и зеркальные очки — все это по совокупности позволяло незнакомцу претендовать разве что на титул наследника Зорро.

Прежде чем ответить, он снял шлем, повесил его на руль, спрятал в карман очки, не торопясь, протер лицо платком и лишь затем развернулся к старшому:

— Не знаю.

— Это как? — с едва заметной растерянностью произнес постовой.

— Очень просто, — сухо отозвался мотоциклист. — Неизвестна науке зоологии данная разновидность, вот и ездит пока безымянная.

— А-а… а добыл его кто?

— Я.

— Шо, серьезно? — особого удивления в голосе старшого при этом не прозвучало. Приезжий, хоть и не обвешанный тремя-четырьмя крупнокалиберными стволами, выглядел опасно. И с каждой секундой нравился постовому все меньше.

— Патронов много сжег?

— Один.

— Одной пулей?! Епыть! — мотнул головой пулеметчик. — Видать, подфартило… или зверюга только башкой удалась?

— Коня видишь? Игреневого, с чулками.

Мысленно старшой поставил незнакомцу еще один минус: стоял тот спиной к пастбищу и разглядеть председателева жеребца мог только в те секунды, когда подъезжал и слезал с мотоцикла. Да и то мельком. Цепкий, выходит, взгляд у парня, да и память хорошая. Если прибавить, что ствола — или стволов — ковбой на виду не держит… не-ет, хорошего не жди от таких людишек.

— Ну, вижу.

— К его холке накинь полметра.

Колян накинул. Присвистнул, сдвинув на лоб каску, почесал затылок, еще раз взглянул на скалящийся череп…

— Крепко ж тебе, паря, подфартило.

Мотоциклист промолчал, и на лице его вроде бы не дрогнул даже волосок щетины, однако старшой словно бы почувствовал короткий холодный всплеск. Презрительный. И мысленно пообещал учинить Коляну нахлобучку, чтоб в следующий раз мозгой думал, прежде чем пасть разинуть. Потом, когда этот ковбой чертов скроется с глаз долой.

— Прическу, я гляжу, ты себе отрастил… — постовой осекся, мучительно пытаясь выудить из глубин памяти нужное слово. Когда-то, еще ДО, парней с длинным волосами — не конкретно с таким вот конским хвостом до плеч, а вообще «поповской прической» — именовали стилягами. Это он помнил и еще помнил, что нужное ему слово было как-то связано с этими стилягами. Как же… стиляжную? Стижную?

— Мне так удобно, — спокойно произнес мотоциклист. — А что, у вас въездная пошлина в зависимости от длины волос начисляется?

Стой перед ним кто угодно иной, и старшой первым бы расхохотался от удачной шутки. Но сейчас он не был уверен, что незнакомец шутит.

— Пошлину мы считаем, как законом велено, — ответил постовой. — Сами не выдумываем, не в пример кой-кому.

Он медленно обошел мотоцикл и, оказавшись прямо за спиной у незнакомца, нарочито громко закашлялся.

Мотоциклист даже ухом не повел, продолжая стоять прежней позе.

«Сектор огня держит, — подумал старшой, — вот же … Гошку и пулемет перед собой держит. А меня, выходит, в расчет не берет».

— Откель следуете?

— Из Весеннего.

— С какой целью?

— По торговым делам.

— По тор-говым… — повторил постовой. — И сам, конечно же, купец честной. А чем торг ведешь, а, купчина?

— По-разному, — отозвался мотоциклист. — В основном цветными металлами.

— Чем-чем?

— Свинцом и цинком.

— Пулями, что ль?

— Пулями, — подтвердил «ковбой». — Вразвес.

— Мелкой розницей, выходит, — хмыкнул старшой. — И как идет торговлишка-то?

— Хорошо.

— Хорошо?

— Да. У меня очень выгодные условия.

Пожалуй, больше всего постовому не нравилось, что тон речи незнакомца все время оставался один и тот же: спокойно-равнодушный. Так обычно говорят, когда не интересен ни сам разговор, ни его, разговора, результат.

Он завершил обход мотоцикла и остановился напротив незнакомца.

— Короче… багажу, я погляжу, у тебя немного… так что три «семерки» за въезд, и добро пожаловать в Половинку.

Мотоциклист кивнул и, по-прежнему не оглядываясь, левой рукой выдернул из кармашка багажной сумки картечную «двадцатку».

— Вот.

Старшой привычным движением катнул патрон по ладони, подкинул, оценивая вес. Вес был правильный… ну да ковбой и не был похож на любителя отсыпать картечину-другую или заменить порох песком. Такие, как он, по мелочам не выгадывают.

— Сдачу «семерками» али «пятерками»? — спросил он.

— Сдачи не надо.

Жест был не из дешевых. Подобную щедрость и впрямь мог проявить купчик средней руки, владелец двух-трех телег или грузовичка с набитым кузовом. Однако взгляд, которым старшой постовой сопроводил въезжающий в поселок чоппер, вряд ли кто-либо решился б назвать дружелюбным.

Смотрел старшой долго, даже не пытаясь заслониться ладонью от палящего послеполуденного солнца, и лишь когда черный мотоцикл исчез за поселковыми воротами, очнулся и торопливо нырнул под спасительную сень тента.

— Не нравится мне этот ковбой, — промолвил он, тяжело облокачиваясь на стол. — Ох, не по нраву. Звякну-ка я в участок.

— Мне он тож не глянулся, — сообщил пулеметчик. — Скользкий… чисто рыба. А учинит чего, так сразу кипеж пойдет: кто, мол, пропустил. Ну а попробуй такого не пропусти! — перегнувшись, Колян зло сплюнул. — Повезло, неча сказать!

— Повезло, — без тени шутки подтвердил третий постовой. — Знаешь почему? Дырками лишними никто не обзавелся. Митрофаныч, ты че, в самом деле не допер, кто это был?

И он назвал прозвище, от которого уже поднятая было Митрофанычем трубка с жалобным «бдзин-нь» упала обратно на рычаг.

— Епыть! — ошарашенно выдохнул Колян. — А я-то думал, брешут западники. Мол, слухи все… как это… миф!

— Ща, — старшой постовой тоскливо уставился на отпечаток мотоциклетной покрышки. — Скажи еще — легенда! Мы, млин, сами только шо в эту легенду чуть не угодили!

Предмет их беседы тем временем неторопливо проехал вдоль «проспекта имени председателя Варфоломеева», как гласила криво приколоченная к телеграфному столбу в начале улицы фанерная табличка, и остановился возле приземистого серого здания. Самой примечательной деталью здания была, вне всякого сомнения, надпись «Трактиръ «СЕЛЬПО», однако мотоциклиста куда больше заинтересовали девять лошадей у коновязи. Особенно вторая справа — стройная караковая кобыла. «Ковбой» подошел почти вплотную к ней, чтобы без помех разглядеть украшенный чепрак, и только потом направился к крыльцу трактира.

Внутри было темно — потолочная «лампа Ильича» под жестяным колпаком, похоже, давно служила исключительно деталью интерьера, а не осветительным прибором, — душно, а из ароматов с заметным отрывом первенствовали махорочный дым, запах жареного лука и вонь давно не мытых человеческих тел.

Источников последнего в трактире имелось двадцать один с половиной — за половину «ковбой» зачел высившуюся над прилавком бабищу в линялом от бесчисленных стирок ситцевом платье.

Большая часть этих «источников» — судя по виду, поселковых и приехавших на ярмарку торговцев — предпочла разместиться в правой от двери половине зала. Слева же из трех столов был занят — да и то не полностью — лишь средний. Впрочем, сидевшие за ним шестеро по издаваемому шуму, равно как и по количеству содержащегося в этом шуме сквернословия, вполне могли дать фору остальным пятнадцати.

Обращение одного из этой шестерки — высокого смуглого бородача — к вновь вошедшему исключением не стало: из восьми выкрикнутых слов какую-то смысловую нагрузку несли, по мнению «ковбоя», только два.

— Дверь закрой!

Дверь закрывалась медленно. Ржавая пружина, надсадно поскрипывая, затратила на данный процесс примерно минуту, в течение которой «ковбой» успел дойти до стола слева у окна, расстегнуть и положить на лавку оружейный пояс, сесть рядом, извлечь из кармана плаща книжку в полиэтиленовой обертке — и лишь затем грохнуло. В тишине грохнуло — все разговоры в зале прервались еще на первом шаге незнакомца.

— Тэ-эк…

Сидевший рядом с бородачом парень, оскалившись, медленно потянулся к лежащему перед ним «шпагину». Лязгнул затвором, начал поднимать…

— Погодь! — коротко скомандовал бородач, вставая из-за стола.

«Ковбой» с легким удивлением отметил, что сапоги бородача, судя по звуку, подбиты двумя подковами каждый — в каблуке и носке. С подобным изыском сапожной моды он пока не встречался… что называется: дурь на выдумки хитра.

Цоканье прекратилось. Полтора метра, слишком близко — в медвежьей безрукавке бородача наверняка разгуливал не один блошиный табун, а блох «ковбой» не любил. Как, впрочем, и почти всех насекомых… и не только насекомых.

«Возможно, — подумал он, — лучше было бы начать прямо у двери. Хотя нет — это могло вызвать недоразумения. Именно так — не-до-разумения. А их следует избегать, по возможности, разумеется. Раз ум имеется. Если — имеется».

— Эта… ты че?

— Читаю.

«Ковбой» был абсолютно искренен в этот миг — он действительно читал, хотя и знал текст едва ли не наизусть.

— Ась?! Повтори!

— Читаю книгу, — спокойно повторил «ковбой». — А именно: роман Стивена Кинга «Стрелок». Ты б и сам мог это прочесть на обложке… если бы читать умел.

«И если бы я держал книгу под более подходящим углом, — мысленно добавил он, — и если бы ты умел читать по-английски».

— Умный, да? — ощерился бородач. — А знаешь… здеся умных не любят.

— Взаимно.

Бородач озадаченно моргнул.

— Че?