ЛЮБОВНИКИ В ЗАСНЕЖЕННОМ САДУ
Анонс
увенчались успехом. А должны были увенчаться, - только так можно было
избавиться от чувства вины.
дуэтом. Плата за славу не так уж велика: скандальный имидж и смена
сексуальной ориентации. Но они так юны и еще не знают, что слава и успех
проходят слишком быстро, оставляя за собой выжженную и почти мертвую душу.
вопрос: сможет ли выжженная душа противостоять чужой жестокой игре или,
умерев сама, начнет убивать других?..
существующими людьми случайно.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НИКИТА
Сентябрь 200... года
заметил это только сейчас..."
хрипатого том-вейтсовского "Blue Valentine" - Инга с ума сходила от этой
вещи. Есть от чего, по зрелому размышлению. Особенно когда пальцы гитариста
рассеянно задевают гриф в проигрышах. Проигрыши похожи на ущелья, в которых
так легко разбиться. Проигрыши похожи на ущелья, а Она - на Ингу.
появился потом, и с ним Инга прожила другую жизнь. Восемь лет - тоже жизнь,
кусок жизни, осколок, огрызок, съежившаяся змеиная шкурка. Ничего от этой
жизни не осталось, ровным счетом ничего. И только гибель Никиты-младшего -
как жирная точка в конце. Никите так и не удалось перевести ее в робкое
многоточие, даже почти эфемерного "Forse che si, forse che no" не
получилось.
привезенное ими из свадебного путешествия, из итальянской Мантуи, где они
зачали Никиту-младшего. Никите хотелось думать, что в Мантуе, хотя сразу же
после Италии, в коротком, дышащем в затылок промежутке, были Испания и
Португалия, но... "Возможно - да, возможно - нет" - дурацкое выражение,
украшающее эмблемы княжеского дома Гонзаго. Никиты-младшего больше нет, а
лабиринты остались. Они до сих пор скитаются в этих лабиринтах - Инга и
Никита - до сих пор.
стадо гоночных машинок со счастливым номером Шумахера, кирпичики "Лего",
роботов-трансформеров, безвольную мягкую фауну, набитую синтепоном...
Автоматы, пистолеты, недоукомплектованные подразделения солдатиков, паззлы,
книжки...
тогда Никите начинает казаться, что она помешалась. "Возможно - да, возможно
- нет", говорит в таких случаях Инга. Это те немногие слова, которые она все
еще говорит ему.
ухоженная блондинка двадцати трех лет, никаких мыслей о родах, после которых
так разносит бедра. Аккуратно вырезанные ноздри, аккуратно вырезанные губы,
надменная тень капитолийской волчицы в глазах - сестры-близнецы, да и
только! Вот только Инга выскочила замуж за первого же встреченного
брюнетистого симпатягу без роду-племени, наплевав на другого, совсем не
такого симпатичного лошка-мужа... А Она, не будь дурой, взнуздала самого
перспективного жеребца в бизнес-табуне - пусть немолодого, но под завязку
упакованного. Его, Никиты, нынешнего хозяина.
дыркой во лбу. И он, Никита, на пороге. Его не должно быть здесь, в этой
ванной, отделанной под мрамор и такой стерильной, что даже кокетливое биде
кажется выпаренным в автоклаве. Его не должно быть здесь, - и он здесь.
Ее тело, Никита сбросил кроссовки и на цыпочках двинулся к джакузи. Носки
сразу же промокли - от почти незаметных крошечных лужиц на мраморном
патрицианском полу.
говорит об этом. Табу. У них много слов-табу: парное молоко, вода, озеро,
кувшинки, песок, дети, мальчик, август, воскресенье, мой малыш, смеяться,
крошка Вилли-Винки потерял ботинки, я люблю тебя... Никто больше не говорит
Никите: "Я люблю тебя". Ему говорят: "Ты - убийца собственного сына".
проклятое имя - это благословенное имя Никиты-младшего. Имя - табу. Больше
года Инга не произносила его имени вслух - с того самого августовского
воскресенья, когда их сына не стало.
Никита этого не помнит: только холод. Прозрачный холод, застывшая мелкая
рябь озерного песка и тельце шестилетнего сына, над которым сомкнулся
тяжелый штиль. Никита нашел Никиту-младшего не сразу, он даже не сразу
сообразил, что произошло. Еще совсем недавно голова сына горделиво
возвышалась над поверхностью: смотри, пап, как я умею плавать, это ведь ты
меня научил!... Все, все было бы сейчас по-другому, если бы Никите не пришла
в голову адская мысль выскочить на берег за маской и трубкой. Вернее, она
пришла в голову Никите-младшему: "Ты обещал научить меня плавать с трубкой,
пап, а еще - акваланг, а правда, что с аквалангом можно увидеть рыбок у
самого дна?.." Все, все было бы сейчас по-другому, и Никита-младший уже
ходил бы в школу, и на каникулы они обязательно поехали бы куда-нибудь все
вместе, - скорее всего, в Мантую, Инге всегда нравилась Италия.
вытащил часы - было без двадцати четыре: лучшее время для ленивого позднего
лета, с ленивым солнцем и робкой, уже осенней паутиной на траве. Какой-то
добродушный толстяк попросил у него закурить, и еще несколько минут ушло на
поиски сигарет и необязательный разговор. Несколько минут, в которые можно
было спасти Никиту-младшего... И в эти несколько минут сын не кричал, не
звал на помощь - очевидно, он просто побоялся выглядеть в глазах отца
слабаком. "Не будь слабаком!" - это был их девиз. Ничуть не хуже девиза
княжеского дома Гонзаго. "Не будь слабаком!" - очень по-мужски. А толстяк,
попросивший у Никиты сигарету, смахивал на бабу: застенчивый, плохо
обозначенный подбородок, покатые плечи, грудь, нависающая на живот... Он-то
и забеспокоился первым, очень по-женски: "Ваш сынишка - просто молодчина,
так уверенно держится на воде... Это ведь ваш сын? Я наблюдал за вами...
Правда, сейчас его не вижу"... Но даже и эта, вскользь оброненная фраза, не
заставила Никиту забеспокоиться. Позднее лето, ленивое солнце, ленивая
медовая вода - какое уж тут беспокойство! Только когда он обернулся и не
увидел упрямого шелковистого затылка Никиты-младшего - только тогда его
кольнуло в сердце. Кажется, он крикнул "Никитка!" и бросился в воду. Толстяк
последовал за ним - Никита услышал только, как охнуло озеро за его спиной:
должно быть, именно так резвятся киты на мелководье... Почему он подумал
тогда об этом, почему?! Не о Никите-младшем, а о китах и мелководье...
утверждал толстяк, который давал показания милиции, приехавшей одновременно
со "скорой". Для самого Никиты время остановилось и перестало существовать.
Нет, метастазы времени, его короткие сполохи все еще давали о себе знать,
когда он пытался вдохнуть жизнь в посиневшие губы сына, когда, положив его
невесомое тело на колено, все жал и жал на узенькую детскую спину. Чуда не
произошло - только песок и вода, выходящая из легких. Только песок и
вода-Никита почти не помнил похорон. Зато хорошо запомнил Ингу - в тот
вечер, когда они впервые остались одни, без Никиты-младшего. Без живого
Никиты-младшего, без мертвого Никиты-младшего. В тот вечер и во все
последующие. До этого он, как мог, пытался поддержать жену, Инга тоже
цеплялась за него - чтобы не сойти с ума в водовороте последнего ритуального
кошмара. "Нужно перетерпеть, нужно перетерпеть, милый", - бессвязно шептала
она Никите даже на кладбище. Она была единственной, кто не плакал, - и это
не выглядело кощунственным: горе было слишком велико, чтобы пытаться
умилостивить его, заглушить слезами.
что Никита несколько раз снимал телефонную трубку, чтобы позвонить в
психушку. Она почти не выходила из детской, а если и выходила, то только для
того, чтобы заглянуть в шкаф, под кровать и за портьеры в спальне -
излюбленные места Никиты-младшего в их до одури беспорядочной семейной игре
Корнев Павел
Сертаков Виталий
Суворов Виктор
Володихин Дмитрий
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия