Татьяна ПОЛЯКОВА

НЕВИННЫЕ ДАМСКИЕ ШАЛОСТИ

Проводы затягивались. Мне уже раз шесть успели пожелать "счастливого
пути", а я - "счастливо оставаться", но сесть в машину и наконец-то отчалить
все никак не удавалось. То Сергей Сергеевич вспоминал что-то некстати, то
Валентин Иванович шутил, то Надежда Васильевна с поклоном напоминала: "Мы на
вас очень рассчитываем". В ответ я улыбалась, кивала и бессчетное количество
раз заявляла, что "их производство произвело на меня отрадное впечатление".
На самом деле я так и не поняла, чем они там занимаются, то есть что
производят. Хотя три часа бродила по фабрике, внимательно ко всему
приглядывалась и даже минут пятнадцать постояла у конвейера. Любое
производство для меня - тайна за семью печатями, и назначение здешних
болтов, дощечек и гаек я так и не уловила, но помещения тешили глаз чистотой
и порядком, так несвойственными родному Отечеству, это я не преминула
отметить с большой радостью и смогла похвалить вполне осмысленно. Рабочие
(преимущественно мужчины) смотрели на меня с веселым любопытством, из чего я
сделала вывод, что народ здесь не бедствует, и порадовалась еще раз.

После обзорной экскурсии меня ждал королевский обед в кабинете директора
в компании с его замом, главбухом и, разумеется, им самим. Люди приятные,
несуетливые и мне понравились. Себя я чувствовала первым секретарем обкома
социалистических времен, приехавшим в захолустье родной вотчины, и пришла к
выводу, что быть первым секретарем здорово и даже забавно, а главное -
совсем необременительно. Поэтому, когда директор (звали его Сергей
Сергеевич) сказал, улыбаясь:

- Надеюсь, Алла Леонидовна, вам у нас понравилось, - я с улыбкой
ответила:

- Очень, - и тут же добавила, как меня учила Алька: - Со своей стороны я
сделаю все возможное, чтобы наше соглашение состоялось. - И даже руку к
груди прижала, чтобы нагляднее продемонстрировать свою искренность.
Искренность произвела впечатление, все разом заулыбались и о делах больше не
говорили. Люди попались воспитанные и умные: знали, когда стоит поднажать, а
когда помолчать. Конечно, мы не молчали, я поинтересовалась историческим
прошлым города (гуманитарные предметы ближе моей творческой натуре) и
получила исчерпывающий ответ. В общем, обед удался. Я поблагодарила радушных
хозяев и теперь стояла возле машины с открытой дверцей и пыталась с ними
проститься. Моя правая нога была уже в салоне, когда Надежда Васильевна
спросила:

- Вы сами за рулем?

- Да, - улыбнулась я и что-то там присовокупила о своей любви к быстрой
езде, свойственной любому русскому, одновременно пугаясь, что разговор может
вспыхнуть вновь и я вообще сегодня никуда не уеду, но хозяева улыбнулись еще
шире и в три голоса воскликнули:

- Всего доброго!

А я завела мотор и помахала им рукой.

- Алла Леонидовна! - крикнул Валентин Иванович. - Ждем вашего звонка.

Я кивнула, еще раз помахала рукой и тронулась с места. После чего
вздохнула с заметным облегчением, а потом засмеялась: затея с переодеванием
вроде бы удалась.

Город остался позади, я потянулась к телефону и попыталась связаться с
Аллой Леонидовной, которую изображала в течение пяти часов с большим
усердием. Алька отозваться не пожелала. А жаль. Мне хотелось отрапортовать о
своих успехах и удостоиться похвалы. Но не судьба. Тому, что я сегодня в
районном центре изображала очень важную даму, способствовали два
обстоятельства: моя врожденная страсть к авантюрам и Алькина неуемная тяга к
мужскому полу. После тридцатилетнего юбилея в подружку точно бес вселился,
она в буквальном смысле не могла пропустить ни одного мужика. Есть
представители сильного пола, которые волочатся за каждой юбкой, а Алька, по
аналогии, волочилась за каждыми брюками.

Мы были знакомы лет десять, судьба свела нас в больнице, где Алька
работала медсестрой, а я отлеживалась со сломанной рукой и разбитым сердцем,
пребывая в том возрасте, когда мечтают об идеальных возлюбленных, навешивают
этот самый идеал на кого попало, а потом очень сердятся, что оригинал не
соответствует мечтам. Сердца разбиваются, а душа страдает.

Я страдала заметно для окружающих, это углядела Алька, у которой тоже
были сердечные проблемы, и вечерами, во время ее дежурства, мы пили чай и
сетовали на сильный пол, да так преуспели в этом, что после моей выписки
обходиться друг без друга попросту не могли и вскоре стали закадычными
подругами.

Алька не блистала красой, была умна, чрезвычайно скромна и сильно
опасалась, что засидится в девках. Поэтому была готова выскочить замуж за
первого, кто об этом попросит. Этим первым оказался мой давний знакомый,
старший брат школьной подруги, в то время новоиспеченный комсомольский лидер
районного масштаба. Он был высок, широкоплеч, голубоглаз и мог как
заведенный болтать по два часа кряду на любую тему. От всего этого
великолепия Алька прямо-таки обалдела и ходила за ним точно привязанная.
Витька дураком не был, к тому же догадывался, что, кроме как болтать, ничего
путного не умеет, а Алька - скромница, умница и труженица, именно та самая
женщина, которая будет ему верной женой. Как раз тогда Алька стала депутатом
горсовета (самым молодым, об этом даже в газете писали, областной, конечно)
и смогла перебраться из общежития в квартиру. После чего сыграли свадьбу.
Первые годы супружеской жизни принесли Альке одни разочарования. Прежде
всего выяснилось, что о наследниках мечтать не следует, повинна в этом была
какая-то мудреная болезнь, обнаруженная у моей подруги, отчего та не только
буквально впала в отчаяние, но и нажила массу комплексов: ведь она не могла
осчастливить любимого мужа вопящим чадом. Потребовалось много времени, чтобы
подружка сообразила: вопящее чадо нужно ее благоверному, как снег в мае.
Однако Витька был не только эгоистом до мозга костей, но и большим хитрецом:
как только речь заходила о детях, он затихал, смотрел грустно и выглядел
совершенно несчастным, чем умудрялся поддерживать Алькины комплексы, при
этом позволяя себе скромные радости на стороне. Алька его оправдывала и
страдала.

Иногда мне хотелось как следует встряхнуть ее, увезти куда-нибудь
подальше от голубых Витенькиных глаз, чтобы подружка пришла в себя и
увидела, кто на самом деле так ловко возле нее пристроился, но жизнь и без
моего вмешательства внесла свои коррективы. Времена изменились, надобность в
комсомольских лидерах отпала, зато на свет Божий появились предприниматели
всех мастей. И тут Алькин ум, проницательность и деловая хватка вкупе со
связями Витьки сыграли решающую роль: голубоглазый супруг вскоре стал
многообещающим бизнесменом, а подружка вкалывала, как лошадь, проталкивая
его к денежным вершинам. Надо полагать, Витька многократно перекрестился,
радуясь, что не свалял в свое время дурака, избрав в спутницы жизни красивую
вертихвостку, а женился на Альке.

Богатство, не замедлившее явиться, произвело в моей подружке разительные
перемены. Наконец-то она смогла позволить себе дорогие тряпки (при этом
обнаружились и вкус, и стиль), а вслед за этим Алька взглянула на себя
иначе, убедившись, что на Витьке свет клином не сошелся и на свете
полным-полно других мужиков. А когда у тебя есть настоящее дело и мозги
заняты, относиться к мужскому полу начинаешь без особого романтизма, как
говорится, не любишь, и не люби, мы еще пошарим вокруг. Из одной крайности
Алька впала в другую. То скромна была до святости, то стала распутна до
неприличия. Каюсь, в роли распутницы она мне нравилась больше - от
страданий, как чужих, так и своих, у меня начинает голова болеть. Да и
Витеньке не мешало получить по заслугам. После тридцати лет Алька
окончательно спятила, разом решив наверстать упущенное в молодости, истощала
себя диетами, физическими упражнениями и подолгу смотрела на фотографии
принцессы Дианы, каждый раз обретая в них вдохновение. Имя Альбина,
полученное при рождении, показалось ей неблагозвучным и почему-то
деревенским (кстати, Алька как раз в деревне и родилась, ее малая родина
размещалась в такой глубинке, что дорога туда вызвала во мне настоящий ужас.
Решив посетить исторические места, я с удивлением обнаружила, что в ста
километрах от областного центра есть еще нехоженые тропы, а главное,
неезженые дороги, однако нахально обозначенные на карте). В общем, Альбина
стала Аллой, малость подправила биографию, и хоть на княжеский титул не
замахивалась, но прозрачно намекала на близкое родство со всеми ныне
здравствующими знаменитостями. Я при случае охотно поддакивала и во
всеуслышание заявляла, совершенно искренне, что Алла Леонидовна - редкая
женщина. Несмотря на все это, в глубине души Алька оставалась все той же
простой, нежной и несчастной женщиной, с большой обидой на то, что ее
единственная настоящая любовь не была оценена по достоинству.

Резкие перемены в жизни привели к тому, что старых друзей Алька
растеряла, не считая, разумеется, меня. К моей особе она испытывала нечто
сродни страсти. Кажется, я заменяла ей всех: подругу, духовника и родное
чадо в придачу. Она делала мне царские подарки, в меру сил вносила в мою
жизнь элемент упорядоченности и все пыталась понять: на какие такие шиши я
умудряюсь жить прямо-таки припеваючи. Тут надо пояснить, что я в своей жизни
сменила множество профессий, но ни одна из них не пришлась мне по душе
настолько, чтобы раз и навсегда остановиться на ней. Зато у меня были идеи.
Самые разные, иногда неожиданные. Еще у меня была сестра, в настоящее время
проживающая в Израиле, куда последовала за любимым мужем. У Ленки сроду не
было никаких идей, зато была счастливая способность любую из них превращать
в презренный металл, точнее - в купюры разных цветов и достоинств. Алька
очень бы удивилась, узнай, на чем я смогла сделать приличные деньги.
Например, на туалете. Размещался он в парке Пушкина, по соседству с
танцплощадкой, в бывшей церковной сторожке (церковь стоит чуть выше, на
горе). В парке во времена моей юности дежурили наряды милиции, бдительно
шаря по кустам в поисках пьющих, курящих и целующихся. Единственным
недоступным для ментов местом был этот самый туалет, обозначенный буквой Ж.
Он стал своеобразным клубом, где можно было выпить, покурить и постоять