Елена ЯКОВЛЕВА

БЛЕФОВАТЬ, ТАК С МУЗЫКОЙ

Анонс

Любимый мужчина Галины Генераловой - геофизик Парамонов - исчез из ее
жизни десять лет назад. И вот в один из декабрьских дней она находит в
почтовом ящике записку от экс-любовника. Он назначил ей встречу на завтра,
но так и не пришел. Зато вместо него к Галине явился майор Сомов и
рассказал, что Парамонов уехал в США и там разбогател. Неделю назад он
объявился в Москве и вдруг исчез. Затем к Галине приходит вереница
сомнительных личностей, и все они интересуются Парамоновым. Галина решает
выяснить, с чем связан такой интерес к ее бывшему возлюбленному. Она решает
начать его поиски с одной подмосковной свалки...

События, описываемые в повести, являются стопроцентным вымыслом, а потому
любые совпадения с реальностью следует считать случайными.

ПРОЛОГ

Все началось с того, что, возвращаясь с работы в декабрьских сумерках, я
по привычке заглянула в почтовый ящик и обнаружила в нем записку. Несколько
слов, в спешке накорябанных на вырванной из записной книжки страничке с
латинской буквой L. Полсотни неровных, прыгающих букв, в смысл которых мне
пришлось врубаться долго и мучительно, и не потому, что почерк был таким уж
неразборчивым, а совсем по другой причине, вы ее узнаете со временем.

"Был у тебя - не застал, заскочу завтра вечером. Парамонов?. Я снова и
снова перечитывала нежданное послание, перечитывала и не понимала, что
должна при этом чувствовать.

Глава 1

ОПЕРАЦИЯ ВОЗМЕЗДИЯ

Парамонозависимость - этот термин придумала моя подружка Светка примерно
на третьей неделе нашего с Парамоновым романа, когда все мои горести были
еще впереди, горести, которые она прозорливо предвидела. В те приснопамятные
времена я усердно стирала парамоновские рубашки, штопала носки, а он,
изредка отрываясь от своей диссертации по геофизике, сладко потягивался и
чмокал меня в макушку, поощряя на новые хозяйственные подвиги. Слава богу, в
еде он был неприхотлив и из всех разносолов предпочитал жареную картошку и
квашеную капусту, а то еще неизвестно, надолго ли хватило бы моих познаний в
кулинарии.

Так вот, Светка такой моей жертвенности не понимала и не упускала случая
сдобрить мою ?бочку меда? хорошим половником отборного дегтя.

"Да ты же как на барщине, - скворчала она, как масло на сковородке, -
нельзя так растворяться в мужчине! Пойми ты наконец, что даже самая
высокоорганизованная особь из этого проклятого племени не способна оценить
такой самоотверженности!"

Но я ее не слушала и растворялась, растворялась... Пока не растворилась
окончательно, без остатка и без осадка. По большому счету, это довольно
сладостное ощущение, хотя и звучит несколько драматично. А Светку я не
слушала и окончательно с ней разругалась, когда она заявила, что меня нужно
срочно отправить на принудительное лечение от парамонозависимости. И все же
она была права, и я поняла это довольно скоро, поняла умом, в то время как
сердце мое продолжало выбивать счастливую чечетку при одном парамоновском
намеке на нежность, которая случалась все реже и реже.

Нет, он не говорил мне: ?Закрой рот, дура, я все сказал?, для этого он
был слишком хорошо воспитан, только все чаще ронял: ?Занялась бы ты своими
делами, что ли...?, и в его голосе звучали нотки плохо скрываемого
раздражения. А я не имела ни малейшего представления, как отделить свою
жизнь от парамоновской, притом что в те далекие времена песенку ?Я - это ты,
ты - это я? никто и слыхом не слыхивал. Я предпринимала отчаянные попытки
удержать Парамонова возле себя, а он с каждым днем становился все скучнее и
скучнее, свою любимую жареную картошку поглощал без аппетита, а в глазах у
него застыла тоска авиапассажира! уставшего ожидать рейса, который
бесконечно откладывают из-за нелетной погоды.

За неделю до защиты диссертации он не пришел ночевать. Я всю ночь рвала
на себе волосы и прислушивалась к стуку двери в подъезде, а едва рассвело,
помчалась в университетскую общагу к парамоновскому приятелю Алику, чтобы
хоть что-нибудь узнать о том, в ком я так опрометчиво растворилась, ну вы
уже знаете, без остатка и без осадка. Заспанный Алик выскочил в коридор в
одних трусах и стал клясться-божиться, что Парамонова сто лет не видел, а я
успела рассмотреть за неплотно прикрытой дверью босые парамоновские ноги,
торчащие из-под тощего казенного одеяла.

Несколько дней я караулила Парамонова возле физического факультета.
Видно, в конце концов совесть его заела, потому что однажды он все-таки
выбрался из подвала, в котором помещалась его лаборатория, чтобы сказать
мне:

- Подожди, сейчас мне некогда, добиваю библиографию. После защиты приду.

В день, когда Парамонов защищал диссертацию, я загодя накрыла стол,
охладила бутылку шампанского и прилипла к окну в надежде издалека увидеть
любимый долговязый силуэт, да так и проторчала до рассвета. Назавтра он тоже
не пришел, зато прислал за вещами все того же Алика. Тут в меня будто бес
вселился, я наотрез отказалась выдать Алику сиротские парамоновские манатки
и потребовала, чтобы их хозяин самолично за ними явился. Однако тот
предпочел оставить свои пожитки мне.

К этому времени я окончательно и бесповоротно утратила маломальское
представление о чувстве собственного достоинства и принялась буквально
преследовать Парамонова. Я звонила ему на кафедру по десять раз на дню,
подстерегала в коридоре общежития и посылала пространные любовные письма,
залитые горючими слезами. (Уверена, он их выбрасывал, даже не читая.)
Представляю, какой идиоткой я ему казалась, но что были - то было, как
говорится, из песни слов не выбросишь.

Хоть Парамонов и бегал от меня как черт от ладана, его любимая геофизика
от этого нисколько не пострадала, потому что диссертацию он защитил блестяще
и получил необычайно хвалебные отзывы и рецензии. Последнее, правда, не
помогло ему остаться в Москве, и его услали в Ульяновск преподавать в
тамошнем политехе. Хоть я до сих пор считаю, что он сам туда напросился,
чтобы быть подальше от меня. Так он и уехал, не попрощавшись и не забрав
своего барахла. Впрочем, если на то пошло, чем там было особенно дорожить?
Разве что парой стоптанных домашних тапок да четвертым, совершенно слепым,
экземпляром диссертации.

Что было со мной - трудно описать словами, ибо к тому моменту моя
пресловутая парамонозависимость достигла критической отметки. А прежде я и
не догадывалась, что от передозировки любви можно умереть, как от пригоршни
выпитых залпом снотворных таблеток. Это просто чудо из чудес, что я в
психушку не угодила.

От парамонозависимости я избавилась не вдруг и не сразу, и это вполне
объяснимо: представьте себе, что будет, если ?Боинг? затормозит на лету?
Сначала нужно снизиться, запросить разрешение на посадку, выпустить шасси и
так далее. Вот и я еще долго любила Парамонова по инерции, но в конце концов
моя любовь к нему умерла во мне, как неродившийся младенец в утробе матери.
А потом (уж простите меня за натурализм) она еще долго во мне разлагалась,
отравляя мою жизнь, пока не истлела до конца. Через полгода боль
притупилась, а спустя год я перестала ждать Парамонова и интересоваться его
судьбой. То есть чисто теоретически я еще допускала возможность его
возвращения и даже в глубине души очень на это рассчитывала, но, по крайней
мере, не просиживала дома, круглосуточно гипнотизируя дверь.

Так постепенно и наступило то ясное солнечное утро, когда я проснулась,
потянулась, протерла глаза и неожиданно для самой себя обнаружила, что весь
предыдущий день не вспоминала о Парамонове! Шли дни, и периоды спасительного
забвения удлинялись и удлинялись, пока не настала новая для меня эра - эра
жизни БЕЗ ПАРАМОНОВА. И я радостно поздравила себя со счастливым избавлением
от парамонозависимости. Отныне и во веки веков, аминь!

Она, эта эра, продолжалась уже десять лет, и в ней случались мужчины и
даже один законный муж, по иронии судьбы чем-то похожий на Парамонова, в том
числе и внешне. Не могу сказать, чтобы я его любила так же горячо и
безоглядно, как вероломного геофизика, слинявшего от меня в Ульяновск, но мы
вполне ладили. И расстались спокойно, без мордобоя и скрупулезного дележа
кастрюль и сковородок, пожелав друг другу счастья в личной жизни.

Квартирный вопрос тоже решился сам собой. Незадолго до нашего расставания
у Борьки (так звали моего бывшего мужа) умерла тетка, оставившая ему
квартиру. Какое-то время мы даже носились с идеей улучшить наши жилищные
условия путем обмена двух однокомнатных квартир - моей и доставшейся Борьке
по наследству от тетки - на двухкомнатную или трехкомнатную с небольшой
доплатой. Слава богу, до этого так и не дошло, а потому, окончательно
наскучив друг другу, мы мирно разъехались. Причем в квартиру тетки
перебралась я, а Борька остался в моей. Честно говоря, это была моя идея, я
вбила себе в голову, будто в моем прежнем жилище скопилось слишком много
отрицательной энергии.

Что до Борьки, то он не возражал против такого родственного обмена по
причине природной лени: для него переезд с одной квартиры на другую был
пострашнее Армагеддона. Довольный тем обстоятельством, что в его жизни
ничего не меняется (а развод по сравнению с перспективой переезда - сущий
пустяк), Борька великодушно помог мне собрать чемоданы. Именно в процессе их
упаковки мне и попалась на глаза ветхая безрукавка, черная такая, в желтую и
коричневую полоску. Легкомысленный Борька сунул ее в мое ?приданое", а я
запротестовала:

- Это не моя.