Грегори МАКДОНАЛЬД

КАРНАВАЛ ФЛЕТЧА

ГЛАВА 1

Естественно, били барабаны, самбы, ритмы накладывались на ритмы на
фоне ритмов. Накануне Карнавала этот современный город с населением в
девять миллионов человек на юге Атлантики вибрировал от все убыстряющихся
барабанных ритмов. Со всех сторон, каждую минуту, днем и ночью накатывал
бой барабанов.

- Не поняв Бразилии, вы не сможете осознать будущего, к которому идет
мир, - изрекла стройная сорокалетняя бразильская писательница Марилия
Динис. Зонт над столиком уличного кафе на авениде Атлантика бросал тень на
ее глаза, яркие лучи солнца освещали рот. Она пожала хрупкими плечами. - К
сожалению, никто не в силах понять Бразилию.

Марилия сидела напротив Флетча в легком платье с узенькими
бретельками на плечах. Светлая незагорелая кожа указывала на то, что
писательница относилась к той редкой категории бразильцев, что никогда не
ходят на пляж.

Лаура Соарес, в шортах, сандалиях на босу ногу и маечке, с
золотисто-коричневой от загара кожей, сидела справа от Флетча. Лаура
регулярно бывала на пляже.

Наряд Флетча остался неизменным: шорты и теннисные туфли.

Перед Марилией и Лаурой стояли высокие стаканы с пивом, Флетч пил
лучший, по его твердому убеждению, напиток в мире, карану.

- Теперь, когда Флетч видит Прайа ди Копакабана, он не захочет
поехать куда-нибудь еще, - вздохнула Лаура. - Возможно, мне не удастся
увезти его назад, в Байа.

- В Байа я готов вернуться в любой момент, - возразил Флетч. - Если
позволит твой отец.

- Он раскроет тебе объятия. Ты это знаешь.

- Понятия не имею.

- Первый принцип Бразилии, - подала голос Марилия, - абсолютная
терпимость.

- Терпит ли Бразилия нетерпимость?

- Полагаю, что да, - Марилия наморщила носик. - Видите, вы не
понимаете.

По другую сторону авениды протянулся огромный, сверкающий на солнце
пляж Копакабана, от Морру ду Леме слева до полуострова, отделяющего
Копакабану от пляжей Арпуадора, Ипанемы и Леблона, справа.

На пляже среди ярко расцвеченных зонтов и подстилок тысячи загорелых
людей, всех возрастов и полов, делали зарядку, подтягивались на турниках,
отжимались, бегали. Не поднимаясь со стула, Флетч насчитал четырнадцать
пар команд, играющих в футбол. Маленькие дети плескались в воде у самого
берега, взрослые плавали на глубине. Редко кто просто загорал. Температура
воздуха составляла тридцать три градуса по Цельсию, примерно девяносто по
Фаренгейту. Часы показывали четыре пополудни.

Справа и слева от уличного кафе гремели барабаны. Подростки, мужчины,
от четырнадцати лет и старше, били в барабаны различных размеров,
различного звучания, били так, словно следующего раза уже не будет.
Барабанщики справа были в канареечно-желтых шортах, слева - в ярко-алых.
Каждый оркестр окружало полукольцо танцующих самбу. Танцевали и на
тротуаре, и на мостовой, среди припаркованных машин. Один или два
барабанщика могли оторваться на мгновение от инструмента, чтобы вытереть
пот с груди, живота, лица, но весь оркестр не замолкал ни на секунду. Сама
мысль об этом казалась кощунственной. Нельзя же остановить собственное
сердце.

И люди, проходившие мимо кафе, зеваки, слоняющиеся от одного уличного
перекрестка к другому, от оркестра к оркестру, бизнесмены, одетые лишь в
шорты и сандалии, иногда в рубашках, с бриф-кейсами в руках, женщины в
бикини, несущие полиэтиленовые пакеты с покупками, босоногие мальчишки,
играющие в футбол, шагали, били по мячу, бежали, отвечая заданному
барабанами ритму движениями ног, бедер, плеч. Передвижение в ритме самбы,
а не просто передвижение, - вот откуда у уроженцев Бразилии самые
прекрасные ноги в мире, грациозность, идеальный баланс между мускулистыми
икрами и стройными бедрами. Группы детей-нищих, в лохмотьях, ни секунды не
стояли на месте, двигаясь в такт барабанам, и лишь их бездонно-черные
глаза, казалось, замирали, отчего рука сама тянулась в карман. Официанты,
в длинных черных брюках и белых рубашках с отложным воротничком, чтобы
хоть как-то отличаться от туристов, и те следовали ритму самбы, то ли
смахивая крошки со стола, то ли отгоняя нищих подростков.

- Сидадэ маравильюса! - Флетч потянулся, закинув руки за голову.

- Загадочный город, - подтвердила Марилия. - Загадочная страна.

- В путеводителе написано: "При первом взгляде на Рио-де-Жанейро
человек мгновенно прощает бога за то, что он сотворил Нью-Джерси".

- Мне нравится Нью-Джерси, - вступилась за бога Лаура. - Это там, где
Пенсильвания? Я так и думала.

- Если уж нельзя осознать будущего, к которому идет мир, не поняв
Бразилии, - продолжал Флетч, - я хотел бы узнать побольше о прошлом вашей
страны. Признаю, я приехал в Бразилию довольно неожиданно для самого себя,
без должной подготовки, но, оказавшись здесь, я ничего не смог узнать об
истории Бразилии. Даже отец Лауры...

Лаура хихикнула и положила руку на бедро Флетча.

- У Бразилии нет прошлого. Поэтому мы такие загадочные.

Марилия коротко глянула на Лауру.

- Вы знаете, что такое queima de arguivo?

Подошел ребенок-нищий и положил перед каждым по орешку.

Лаура рассмеялась.

- Не так давно бразильский самолет упал на автостраду. Такое могло
случиться с любым самолетом. Через несколько минут появилась специальная
команда и начала закрашивать бразильские опознавательные знаки на
фюзеляже. Это наш способ предотвращать то, что уже произошло.

- Это означает "сжигать архивы", - добавила Марилия.

- Вернее, "заметать следы", - поправила ее Лаура. - Это бразильский
образ жизни. Поэтому мы такие свободные.

- Такое случалось не раз, - продолжила Марилия. - К власти приходит
новое правительство. Отметая все, что делалось до него, оно отдает приказ
уничтожить все документы прежних правительств. И мы начинаем новую жизнь,
как после отпущения грехов.

- Мы - нация анархистов, - рассмеялась Лаура. - Мы все анархисты.

- История любой страны наполнена постыдными поступками. Мы предаем
огню свидетельства бразильского стыда, а пепел рассеиваем по ветру, -
заключила Марилия.

Стоящий рядом со столиком маленький эльф, ребенок лет шести,
неодобрительно переводил взгляд с одного на другого. Они не ели орешки.

Марилия надела солнцезащитные очки и откинулась на спинку стула.

- Давайте, Флетч.

Флетч съел орешек.

Мальчишка-нищий мгновенно подскочил к нему с полным кульком.

Флетч достал из теннисной туфли пачку крузейро и заплатил ему за
орешки. Раскрыл кулек и предложил его Марилии.

Она покачала головой.

- Вы тоже практикуете queima de arguivo? Вы в Бразилии, чтобы "сжечь
архивы"?

- Многие, наверно, приезжают сюда по этой причине.

- Тем самым он становится бразильцем, - ввернула Лаура. - Почетным
бразильцем.

- Поэтому-то вас и невзлюбил отец Лауры?

- Мой отец любит его, - возразила Лаура. - Любит. Дело лишь в том...

- Ее отец - ученый, - пояснил Флетч. - Профессор университета. Поэт.

Уже дюжина детей-нищих столпились вокруг Флетча, что-то нашептывая
ему.

- Ну разумеется. Отавью Кавальканти. Я хорошо его знаю. Лаура чуть ли
не моя племянница. Здесь, в Рио, ей следовало остановиться у меня.

- Он не выносит североамериканцев. Я - североамериканец.

На тротуаре, у самого бордюрного камня, застыла старуха, по виду
сущая ведьма. Длинное, бесформенное белое платье, черные мешки под
глазами, похожие еще на одну пару глаз. И всеми четырьмя глазами она
уставилась на Флетча.

- Это не совсем верно, - улыбнулась Лаура. - Флетчер может приехать в
Бразилию, может сидеть в этом кафе, пить карану, смотреть на проходящих
мимо женщин. Моему отцу не разрешено посетить Соединенные Штаты Америки,
читать свои стихи в Колумбийском университете. Вот чего он не приемлет.

- Я читал стихи вашего отца, - заметил Флетч. - Он говорит от лица
простого человека.

Старуха в белом смотрела на Флетча, словно тот свалился с луны.

- Есть и еще кое-что, - Лаура уселась поудобнее. - Ты должен это
признать, Флетч.

- Что же это? - спросила Марилия.

- Мой отец полагает, что Флетч не видит отличий в жителях Бразилии.

- Нигде нет такого единообразия, как в Бразилии, - ответил Флетч. -
Мне это нравится.

- Это не единообразие... - Лаура тревожно глянула на Марилию.

- О да, - кивнула та.

- Мой отец говорит, что Флетч пытается понять бразильцев через людей,
которых он знал раньше. Он не может увидеть другую нашу сторону.

- Я многого не понимаю.

- Ты многого не принимаешь.

Флетч широко улыбнулся.

- Многое недоступно моим глазам.