Александр Абрамов, Сергей Абрамов.
Рай без памяти
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МИР ВХОДЯЩЕМУ
1. ГОСТИ СЪЕЗЖАЛИСЬ НА ДАЧУ
свернуло с Киевского шоссе на путаницу горбатых дачных проселков. Но
цитата в точности соответствовала действительности: гости именно
съезжались на дачу. Мои гости. Ирина уехала с академиком в Ригу на
симпозиум биофизиков - Осовец не доверился другой стенографистке, - а я
остался единственным и полновластным хозяином садового участка с коттеджем
из фанеры, шестью эмбрионами яблонь и тремя березками у садовой калитки.
"Интуриста" и без помощи локатора нащупавший меня в студийной монтажной,
Толька Дьячук, оторванный нами от институтской ЭВМ, и Борис Аркадьевич
Зернов, извлеченный с редакционной "летучки" в журнале "Земля и
Вселенная". Три мушкетера и д'Артаньян, проникшие в тайну розовых
"облаков" и одно время затмившие блеск всех земных "звезд" от Сальвадора
Дали до Жана Маре. Судьба уготовила нам встречу не двадцать лет, а всего
три года спустя, но температура дружеской радости была не менее
оптимальной. Зернов даже забыл плащ на редакционной вешалке, но
возвращаться мы не стали: машина к этому времени уже пересекла московскую
кольцевую, а счетчик угрожающе достиг трехзначной цифры.
скотча, привезенной Мартином, совсем как на пикнике где-нибудь в штате
Мичиган, недалеко от Великих озер. Только вместо штата Мичиган был
Нарофоминский район Московской области, а вместо Великих озер - невеликий
Чуркинский пруд с относительно живописной рощицей на берегу, которую можно
было пройти вдоль за пятнадцать минут, а поперек - за четыре. От нашей
веранды до рощи было примерно сто метров дачной улички, пыльного проселка
и вытоптанной травы по берегу пруда. Все эти географические подробности,
как увидим, пригодятся в дальнейшем.
успела многое стушевать. Капризная и непрочная штука эта человеческая
память, как дешевый старый будильник, иногда звенит, когда это совсем не
нужно, и молчит, когда вы так на него надеетесь. Совсем недавно, казалось,
исчезли розовые "облака", изменившие облик нашей планеты, а газеты и радио
уже ищут свежих мелодий для своих ежедневных запевок. Правда, еще пишут о
новых курортах, вырастающих, как грибы после дождя, на берегах потеплевших
рек и морей, о комфортабельном плавании через Северный полюс и о снежных
беретиках, надеющихся дорасти до былых снежных шапок на Кавказе и в
Гималаях. Но серьезные разговоры о феномене розовых "облаков" ведутся
только на страницах научных изданий. Честно говоря, и мы их между собой не
ведем, как постаревшие мушкетеры, давно забывшие о подвесках королевы.
Д'Артаньян вернулся в приемную короля, а я - в монтажную киностудии. Ирина
делит обязанности строгой жены с еще большей строгостью секретаря
академика. Толька по-прежнему вычерчивает карты циклонов и антициклонов, а
Мартин осваивает амплуа нью-йоркского газетчика. Лишь Зернов, где-то
обобщающий материалы парижского конгресса, до сих пор верен памяти
пережитого, и лишь в его присутствии наши встречи нет-нет да вернутся к
мечтательному "а помнишь?". "А помнишь собрание в столовке Мирного?", "А
где сейчас Мак-Эду?", "А дуэль свою помнишь?", "А фиолетовое пятно?".
крепчайшего скотча.
сэр", "Ноу, сэр". А глаза стеклянные.
вернусь. Кстати, знаешь за кем? За тем полицейским-оборотнем, которому я
башку продырявил, а он даже не пошатнулся. В жизни он штучка, между
прочим. Геракл с медными пуговицами. Три фута в поперечнике.
- Мартин показывает что-то вроде арбуза.
все: вакуум да вакуум. И пристал: "Вы, говорит, о вакууме Дирака слышали?"
Ну а я честно: "Нет, сэр". - "А кто такой Дирак, знаете?" Я опять: "Нет,
сэр". - "А Эйнштейн?" - "Ну, об этом я слышал еще в колледже. Служил
парень в бюро патентов, а потом теорию относительности придумал". - "А
что, говорит, стимулировало открытие этой теории?" - "Заработать хотелось,
сэр". Ну, он меня и уволил. Тут же. Приказал выдать наградные и отправить
в Уманак. В Уманак я вылетел за вами, а наградные все-таки выплатили. Не
мелочился старик.
темнеет.
престиж.
ней светло.
Какой-то сумеречный заслон закрывал от нас дальнее, не затемненное тучами
небо, и в этой непонятной сумеречности то и дело мелькали какие-то
тоненькие, но яркие белые вспышки, точно искры электросварки.
тревоги.
синими, причем синева расползалась и темнела.
бездонный провал, в котором исчезло все - и дом, и веранда, и мы сами. А
может быть, это погасло солнце? Ведь такой тьмы не бывает даже во сне. И
первое свидетельство обострившихся ощущений: стало странно жарко и еще
более странно тихо. Даже сравнить нельзя это с тишиной одинокой бессонной
ночи. Где-то тикают часы, скрипит пол, капает вода в кране. А здесь
какая-то первобытная мезозойская тишина. И неподвижность. Сижу, а тела нет
- не космическая невесомость, а просто высвободившийся из тела дух, если
называть духом неугаснувшее сознание. Я сказал: сижу, но это лишь
привычный образ - просто ничего не чувствую и пальцем двинуть не могу.
Паралитик. А сознание не только не погасло - наоборот: обострилось.
Спрашивай, гадай, прикидывай, что случилось. А спросить - голоса нет да и
не у кого: жаркая тьма кругом и беззвучная немота, даже листья в саду не