Олег АВРАМЕНКО
ПРИНЦ ГАЛЛИИ
это лишь гвоздь в стене, на который он вешает свою картину. Фактически все
произведения исторического жанра (да и не только исторического) в той или
иной мере являются фантастикой, поскольку автор зачастую описывает
события, которые в действительности не происходили, выводит на сцену
вымышленных героев, а реально существовавшим людям приписывает поступки,
которых они никогда не совершали, и слова, которых они никогда не говорили
(исключение представляют лишь документальные произведения, биографии,
хроники и т. п. - но это не совсем художественная литература). В
английском языке даже есть очень удачный термин:
на гвозде, вбитом в стену реальности.
места для новой картины маловато? Эта ситуация особенно актуальна для
истории Западной Европы. Еще в XIX веке целая плеяда авторов во главе с
непревзойденными мэтрами жанра Александром Дюма и Вальтером Скоттом
основательно "прошерстили" все второе тысячелетие; а в XX веке, пожалуй,
лишь Морису Дрюону и Генриху Манну удалось отыскать относительно свободные
"ниши". В сложившихся обстоятельствах остается только два выхода (вернее,
три; третий - не писать вовсе). Во-первых, можно вторгнуться в чужую
"вотчину" и попытаться ниспровергнуть авторитеты - но дело это
неблагодарное и, по моему твердому убеждению, безнадежное. Куда проще и
честнее отойти в сторону и, набравшись терпения, сначала заложить
фундамент, затем возвести на нем новую стену, вбить в нее гвоздь, а уже
после этого вешать свою картину. То есть, создать собственную историю,
альтернативную нашей, но генетически связанную с ней. В конце концов, если
придумываешь героев, то почему бы не дать волю воображению и заодно не
придумать всю историю целиком?..
"привязки" сюжета к нашей реальности - вроде того, как наш современник
попадает в прошлое и постепенно убеждается в том, что это не то прошлое, о
котором он читал в книгах.
они принимают ее такой, какая она есть, и даже в мыслях не допускают, что
история могла бы развиваться по другому сценарию. Я старался вести
повествование в таком ключе, будто пишу для людей из будущего того мира,
где в действительности происходили описываемые мною события. Работая над
книгой, я исходил из предпосылки, что моим гипотетическим читателям
прекрасно известно, что во времена варварства, наступившие после падения
Римской империи, некий Корнелий Юлий Абруцци, ставший затем Великим,
объединил все итальянские земли в одно государство и провозгласил себя
Римским императором, королем Италии, а впоследствии его потомки двинулись
на север, чтобы вновь покорить Европу. Для людей той реальности
представляется само собой разумеющимся, что орды хана Бату никогда не
вторгались в Центральную Европу, поскольку в битве под Переяславом
потерпели сокрушительное поражение и были отброшены на восток. Для них нет
ничего удивительного в том, что Византия так долго и успешно противостояла
турецкой угрозе, а выражение "латинские завоевания Константинополя" звучит
для их ушей так же дико, как для нас, к примеру, "походы Александра
Македонского на Норвегию"...
вынужденное предисловие грозит превратиться в сравнительный анализ двух
исторических линий - а это не входит в мои планы. Пускай читатель строит
собственные догадки и предположения на сей счет - если пожелает, конечно.
А ежели нет, то пусть воспринимает написанное как нетрадиционный
исторический роман, где вымышлены не отдельные действующие лица, а все без
исключения персонажи - от слуг и крестьян до королей и пап; где плодом
авторского воображения являются не только конкретные ситуации и жизненные
коллизии, но и события глобального масштаба.
суд читателя роман все же сильно адаптирован к нашей действительности. В
частности, это относится к терминологии, некоторым идиоматическим
выражениям, личным именам и географическим названиям. Кроме того, в тексте
упоминаются Боккаччо, Петрарка и Данте, а художника Галеацци кое-кто может
отождествить с Джотто или Микеланджело, хотя они жили в разные времена. С
другой же стороны, какой прок излишне запутывать читателя, говоря,
например, Бордугала и заставлять его постоянно держать в уме, что это не
что иное как Бордо? Здесь я пошел на компромисс, как мне кажется, вполне
разумный и обоснованный. Впрочем, об этом судить самому читателю, а
напоследок я просил бы его отложить в сторону все книги по истории и на
время позабыть о них. Если же для удобства ориентировки ему захочется
иметь под рукой карту, то сгодится и современный атлас мира. А для самых
дотошных к тексту прилагаются генеалогические таблицы и алфавитный список
всех действующих лиц.
Христова...
окруженная россыпью звезд, медленно и величаво плыла ущербная луна,
заливая призрачным светом громадный древний замок, приютившийся в
междугорье, на высоком холме с пологими склонами, вблизи горной реки, что
несла свои быстрые воды с юга на север - с гор в равнину.
это часто бывает, замок вельможи, возведенный в глуши, но в стратегически
важном месте, притягивал к себе людей, как магнит притягивает железные
опилки, и постепенно обрастал домами, где селились рыцари и слуги,
торговцы и ремесленники, придворные чины и просто дворяне мелкого пошиба,
желавшие жить по соседству со своим сеньором, дабы не упустить исходящих
от него милостей.
большим по тогдашним меркам, что был опоясан внешней крепостной стеной и
глубоким рвом, заполненным проточной водой из реки - всегда чистой и
свежей. От главных городских ворот начиналась широкая, хорошо утоптанная
дорога, которая, извиваясь змеей между соседними холмами, исчезала вдали
среди гор.
почти пуста. Лишь один-единственный всадник, молодой человек лет двадцати,
одетый в добротный дорожный костюм, не спеша, будто в нерешительности,
ехал в направлении замка. Время от времени он и вовсе останавливался и
осматривался вокруг. В такие моменты взгляд юноши становился мечтательным
и чуточку грустным, а затаенная нежность в его глазах безошибочно
указывала на то, что этот горный край был его родиной, страной его
детства, которую он, по собственной ли воле, то ли по принуждению, покинул
много лет назад и теперь, после долгого отсутствия, вновь оказался в
родных местах, среди высоких гор, где прошли его детские годы. Тот древний
замок на холме вблизи быстрой горной реки некогда был его домом...
человек, о котором мы только что говорили, был Филипп Аквитанский, граф
Кантабрии и Андорры. Изредка его называли Коротышкой, ибо был он невысок
ростом, но чаще всего - Красивым или Красавчиком, и прозвище это не
нуждалось в особых комментариях. Филипп действительно был красив; в его
безупречно правильных чертах лица даже самый дотошный взгляд не отыскал бы
ни малейшего изъяна, а его белокурым с золотистым отливом волосам
позавидовала бы черной завистью любая блондинка. Один-единственный упрек
можно было бы сделать в адрес внешности Филиппа - что его красота скорее
девичья, чем мужская, - если бы не волевое выражение его лица и
решительный, порой жесткий и пронзительный взгляд его больших глаз цвета
весеннего неба над Пиренеями. Несмотря на несколько хрупкое телосложение,
во всем облике юноши сквозила необычайная мужественность, начисто
отметавшая малейшие подозрения в какой-либо двуполости.
снисходительно улыбался - ему нравилось это прозвище. Однако его улыбка
мигом становилась горькой, когда он слышал свое имя с эпитетом
Справедливый - так звали его отца, герцога...
верховный сюзерен Мальорки и Минорки, князь-протектор Гаскони и Каталонии,
пэр Галлии, был самым могущественным и грозным из всех галльских вельмож,
включая даже галльского короля. Он владел Гасконью - одной из пяти
исторических провинций Галлии, а также Балеарскими островами в
Средиземноморье и почти всей Каталонией (которая тоже была провинцией
Эриксон Стивен
Флинт Эрик
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Березин Федор
Сертаков Виталий