Александр Беляев

Ариэль

OCR Палек, 1998 г.

Посвящаю дочери Светлане

Глава первая

ПО КРУГАМ АДА

Ариэль сидел на полу возле низкого окна своей комнаты, напоминающей
монашескую келью. Стол, табурет, постель и циновка в углу составляли всю
мебель.

Окно выходило во внутренний двор, унылый и тихий Ни кустика, ни тра-
винки - песок и гравий, - словно уголок пустыни, огороженный четырьмя
тюремными стенами мрачного здания с крошечными окнами. Над плоскими кры-
шами поднимались верхушки пальм густого парка, окружавшего школу. Высо-
кая ограда отделяла парк и здания от внешнего мира.

Глубокая тишина нарушалась только скрипом гравия под неторопливыми
шагами учителей и воспитателей.

В таких же убогих, как и у Ариэля, комнатах помещались воспитанники,
привезенные в мадрасскую школу Дандарат со всех концов мира. Среди них
были и восьмилетние и взрослые девушки и юноши. Они составляли одну
семью, но в их негромких и скупых словах, в их глазах нельзя было заме-
тить ни любви, ни дружбы, ни привязанности, ни радости при встрече, ни
горя при разлуке.

Эти чувства с первых же дней пребывания в школе искоренялись всеми
мерами воспитателями и учителями: индусами-браминами, гипнотизерами и
европейцами, преимущественно англичанами, - оккультистами новых форма-
ций.

На Ариэле была туника - рубашка с короткими рукавами из грубой ткани.
На ногах не было даже сандалий.

Это был рослый светловолосый юноша лет восемнадцати. Но по выражению
лица ему можно было дать иногда и меньше: светло-серые глаза смотрели с
детским простодушием, хотя на высоком лбу уже намечались легкие морщин-
ки, как у человека, который немало пережил и передумал. Цвет его глаз и
волос указывал на европейское происхождение.

Лицо Ариэля с правильными англосаксонскими чертами было неподвижно,
как маска.

Он безучастно смотрел в окно, как смотрит человек, погруженный в глу-
бокое размышление.

Так оно и было: наставник Чарака-бабу заставлял Ариэля по вечерам
подводить итоги дня - вспоминать все события, происшедшие от восхода до
захода солнца, проверять свое отношение к ним, проверять свои мысли, же-
лания, поступки. Перед отходом ко сну Ариэль должен был давать отчет -
исповедоваться перед Чаракой.

Заходящее солнце освещало кроны пальм и облака, быстро летящие по не-
бу. Дождь только что прекратился, и со двора в келью проникал теплый
влажный воздух.

Что же случилось за день?

Проснулся Ариэль, как всегда, на рассвете. Обмывание, молитва, завт-
рак в общей столовой. На толстом деревянном подносе подавали лучи-лепеш-
ки из муки, совершенно несъедобные жареные земляные орехи и воду в гли-
няных сосудах.

Воспитатель Сатья, как всегда, переводя тяжелый взгляд с одного вос-
питанника на другого, говорил им, что едят они бананы, вкусные рисовые
лепешки с сахаром и пьют густое молоко. И школьники, поддаваясь внуше-
нию, с удовольствием съедали все поданные кушанья. Только один
мальчик-новичок, еще не подготовленный к массовому гипнозу, спросил:

- Где же бананы? Где рисовые лепешки?

Сатья подошел к новичку, приподнял за подбородок его голову и повели-
тельно сказал, строго посмотрев в глаза:

- Спи! - И повторил внушение, после чего и этот мальчик стал с аппе-
титом есть жесткие орехи, принимая их за бананы.

- А ты почему надела шарф? - спросил другой наставник, худой индус с
черной бородой и бритой головой, обращаясь к девочке лет девяти.

- Холодно, - ответила она, зябко пожимая плечиками. Ее лихорадило.

- Тебе жарко. Сними сейчас же шарф!

- Уф, какая жара! - воскликнула девочка, снимая шарф, и провела по
лбу рукой, как бы вытирая выступивший пот.

Сатья нараспев начал читать поучение: воспитанники должны быть не-
чувствительны к холоду, жаре, боли. Дух должен торжествовать над телом!

Дети сидели тихо, движения их были вялы, апатичны.

Вдруг тот самый мальчик, который в начале завтрака спросил: "Где же
бананы?" - вырвал у соседа кусок лучи и, громко засмеявшись, засунул его
в рот.

Сатья одним прыжком очутился возле ослушника и дернул его за ухо.
Мальчик громко заплакал. Все дети словно окаменели перед таким неслыхан-
ным нарушением дисциплины. Смех и слезы беспощадно искоренялись в этой
школе. Сатья схватил одной рукой мальчика, другой - широкий сосуд.
Мальчик совсем затих, только руки и ноги его дрожали.

Ариэлю стало жалко новичка.

Чтобы не выдать своих чувств, он опустил голову. Да, ему было очень
жалко этого восьмилетнего малыша. Но Ариэль знал, что, сочувствуя това-
рищу, он совершает большой проступок, в котором должен покаяться своему
воспитателю Чараке.

"Покаяться ли?" - мелькнула мысль, но Ариэль подавил ее. Он привык к
осторожности, скрытности даже в своих мыслях.

По приказу Сатьи слуга увел мальчика с сосудом на голове. Завтрак был
закончен в полном молчании.

В этот день после завтрака должны были уехать несколько юношей и де-
вушек, окончивших школу.

Ариэль чувствовал скрытую симпатию к уезжавшему темнокожему, большег-
лазому юноше и стройной девушке и имел основание предполагать, что и они
также дружески относились к нему. Несколько лет совместного пребывания в
Дандарате связывали их. Но свои чувства они прикрывали маской холодности
и равнодушия. В редкие минуты, когда глаза надзирателей и воспитателей
не следили за ними, тайные друзья обменивались одним красноречивым
взглядом, иногда рукопожатием - и только. Все трое хранили свою тайную
дружбу - единственное сокровище, которое согревало их юные сердца, как
маленький цветок, чудом сохранившийся в мертвой пустыне.

О, если бы воспитатели проникли в их тайну! С каким ожесточением они
растоптали бы этот цветок! Под гипнозом они заставили бы признаться во
всем и внушением убили бы и это теплое чувство, заменив его холодным и
безразличным.

Прощание произошло во дворе возле железных ворот. Не глядя друг на
друга, уезжающие сказали ледяным тоном:

- Прощай, Ариэль!

- Прощай, прощай! - И разошлись, даже не пожав рук.

Опустив голову, Ариэль направился в школу, стараясь не думать о
друзьях, подавляя чувство печали, - для тайных мыслей и чувств будет
время глубокой ночью. Об этих думах и чувствах он не скажет никому даже
под гипнозом! И в этом была самая последняя глубокая тайна Ариэля, о ко-
торой не догадывались даже хитрый Чарака и начальник школы Бхарава.

Потом были уроки по истории религии, оккультизму, теософии. Обед с
"бананами", уроки английского языка, хиндустани, бенгали, маратхи,
санскрита... Скудный ужин.

- Вы очень сыты! - внушает Сатья.

После ужина - "сеанс". Ариэль уже прошел этот страшный круг данда-
ратского ада, но должен присутствовать при "практических занятиях" с но-
вичками.

Узкий темный коридор, освещенный только слабым, колеблющимся огоньком
светильни с коптящим фитилем из бракованного хлопка, ведет в большую
комнату без окон с таким же тусклым огоньком. В комнате - грубый стол и
несколько циновок на полу.

Ариэль с группою старших воспитанников неподвижно, молча стоит в углу
на каменном полу.

Слуга вводит четырнадцатилетнего мальчика.

- Пей! - говорит наставник, протягивая кружку.

Мальчик покорно глотает остро пахнущую, горьковатую жидкость, стара-
ясь не морщиться. Слуга быстро снимает с мальчика рубашку и натирает его
тело летучими мазями. Мальчика охватывает тревога, смертельная тоска.
Потом наступает возбуждение. Он часто и тяжело дышит, зрачки его расши-
рены, руки и ноги дергаются, как у картонного паяца.

Учитель поднимает с пола лампу с мерцающим огоньком и спрашивает:

- Что видишь?

- Я вижу ослепительное солнце, - отвечает мальчик, щуря глаза.

Все чувства обострены. Тихий шепот кажется ему громом, он слышит, как
мухоловки бегают по стенам, как дышит каждый человек в комнате, как
бьется сердце у каждого из присутствующих, как где-то на чердаке шеве-
лятся летучие мыши... Он видит, слышит, замечает, чувствует то, чего не
замечает ни один нормальный человек.

У одних это состояние кончается бредом, у других - сильнейшим нервным
припадком. Некоторых Ариэль уже больше не видел после таких бурных при-
падков: они или умерли, или сошли с ума.

Сам Ариэль имел крепкий организм. Он прошел все испытания, сохранив
свое здоровье.

Когда зажглись первые звезды, дверь комнаты открылась. Вошел Чарака,
ведя за руку смуглого мальчика с испуганным лицом.

- Садись! - приказал он мальчику.